Бандит с Черных Гор - Брэнд Макс - Страница 11

• Предыдущая
• 11/43
• Следующая

Конек шел мерной рысью. Не так уж и торопился Дюк попасть в бальный зал. Кто знает, какая ему там уготована встреча?

Он подъехал к дощатому навесу, под которым были привязаны лошади, потому что начавшийся было тихий дождь все больше и больше набирал силу. Пристроив у коновязи своего нового друга, направился к павильону. Павильон был бревенчатый, но архитектурой напоминал гигантскую палатку, причем боковые стены по мере надобности, в зависимости от погоды, поднимались. Теперь, когда начался сезон дождей, боковины были опущены. Внутри уже вовсю наяривала музыка. Он узнал рокот банджо. Слышался пронзительный голос кларнета, бренчание пианино, грохот барабана, и сквозь все эти звуки пробивалась отчаянная скрипка, на которой несчастный Поп Филд пиликал своим смычком что было сил.

Воспоминание о Попе Филде, о том, как решительно этот коротышка выступил сегодня против него, остановило Дюка. Но в итоге он просто заставил себя улыбнуться, пожать плечами и тронуться вперед. Остановившись в дверях, Дюк осмотрелся. В холле с дюжину мужчин спокойно себе покуривали, а две или три девушки, только что прибывшие в сопровождении кавалеров, снимали дождевики. Здесь стоял точно такой же шум и гам, как и внутри, болтовня почти перекрывала звуки музыки. Но когда он, перешагнув порог, снял свой непромокаемый плащ, постучал об пол сапогами, чтобы стряхнуть с них капли воды, все разговоры – даже внутри – немедленно стихли и воцарилась только музыка, которой аккомпанировало шарканье подметок по крепкому полу.

Дюк оглянулся еще раз. Нет, чужих здесь не было. Вот стоят группкой человек пять, он знает этих парней; вежливо и с приятной улыбкой поздоровался с ними по очереди, и они ответили на приветствие, но как едва живые, еле ворочая языками. Что касается девушек, то они сделали вид, что даже не заметили его. Одна одергивала платье, другая была занята прической, третья шепталась с четвертой именно в этот момент, и так далее. Потом они с достоинством продефилировали мимо Дюка в зал, ведомые своими кавалерами.

Дюку показалось, что на лицах молодых людей, с которыми он только что поздоровался, заиграли довольные усмешки; во всяком случае, они тут же принялись усиленно затягиваться табачным дымом и многозначительно уставились в грязноватый пол. Боже упаси, никто из них не издевался над Дюком, однако он прекрасно понимал, что означает этот обмен важными, понимающими взглядами. Девушки просто-напросто холодно презирали его, и ничего тут не поделаешь. Их презрение было воспринято молодыми обожателями как собственный триумф.

После такого немыслимого удара у Дюка закружилась голова. Единственным его желанием было как можно скорее бежать отсюда. Но он стоял в окружении мужчин из трех окрестных местечек, подвергаясь прямо на их глазах невероятному унижению; уже завтра везде будут знать о жесточайшем позоре, который он вынужден был испытать. Кровь отхлынула от лица, и Дюк побледнел. Да будут благословенны небеса, не наделившие его семьей, которая после сегодняшнего вечера была бы навеки унижена и оскорблена!

Он подошел к дверям и увидел Жанетту Миллер, голубоглазую девушку, которая плясала, пожалуй, лучше всех в городе. Она, как обычно, кружилась в танце, весело разговаривая с партнером, заливисто хохоча. Она ничуть не изменилась! В самом деле, даже помолодела, и глаза ее светятся таким дружелюбием! Продвигаясь мимо танцующих, Дюк поймал ее взгляд, сердечно улыбнулся и склонил голову. Но Жанетта пронеслась мимо него, никак не отреагировав на совершенно очевидную любезность. Она даже не дала знать, что заметила молодого человека!

Тем не менее она все прекрасно видела. Их взгляды встретились, как встречаются две протянутые для рукопожатия руки, и никто бы не посмел отрицать это. И вот она еще раз пронеслась мимо него в танце, продолжая хихикать и болтать со своим огромным партнером, обутым в тяжелые сапожищи, Хеллом Джексоном.

За такой короткий промежуток времени Дюку был нанесен второй удар. Не помогло ему и то, что он, как всегда, стоял не дрогнув, вытянувшись во весь рост; не помогло и то, что на ясном лице его блуждала прежняя знаменитая улыбка. Бледность гнева и позора на его лице смешалась с тюремной бледностью. И опять же: разве не слышал он за спиной ехидные смешки, приглушенное злорадное бормотание, которое все больше и больше превращалось в откровенно издевательские разговоры? Нет, совершенно ясно: эти парни в вестибюле покуривают и внимательно наблюдают за приемом, который оказывают здесь Дюку, с тем чтобы завтра же разнести повсюду весть о его жестоком поражении.

Как такое вообще могло произойти?! И вот опять, еще одно искушение. Он заметил рыжие пылающие волосы, которые могли принадлежать только веселой и добродушной Рут Буайе. Пожалуй, не меньше тысячи раз доводилось им отплясывать вдвоем. Тысячу раз они вот так же хихикали и шептались в танце. Они были настоящими друзьями, такими, какими могут быть только настоящие мужчины. На всех танцульках их было не разлить водой.

Оркестр играл все медленнее, а потом и вовсе прекратил музыку. Завершив последние па, танцоры остановились и разбрелись по залу. Как ни странно, желающих аплодировать оркестру не нашлось. Это уже не было похоже ни на что. Но самым невероятным было то, что все в зале уставились прямо на Дюка!

Он обратился к Рут Буайе, произнес несколько слов, но она ни словом, ни жестом, ни каким-либо другим знаком не дала понять, что собирается ответить на его обращение. Она смотрела как бы сквозь него – спокойно и беззаботно, потом отвернулась и продолжила с партнером прерванный разговор.

Для Дюка это было слишком. Он отступил к дверям, душа его корчилась в постыдной агонии. Он обводил взглядом обступивших его бездельников, и следует отметить, что при этом улыбки на их лицах гасли. Счастье просто, что его нервы не сдали в это жестокое, немилосердное мгновение, но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, каких усилий это ему стоило. Лучше бы уж навалились на него всей толпой! Но все равно – надо было выдержать девятый вал презрения с улыбкой и сдержаться, одновременно умирая от желания броситься в битву с револьвером в руке.

Дюк отступил от дверей. Следовало что-то предпринять. Но что он мог сделать? Он не смел войти в танцевальный зал, украшенный гирляндами, венками, звездами и полосами, блистающий в свете многочисленных ламп, не мог войти туда – потому что там шептались о нем и о его позоре!

Но в то же время Дюк в самой глубине души понимал: конечно же, смешна и нелепа его обида – подумаешь, две девчонки. Тем не менее двадцать мужчин не сумели бы так его опозорить.

Он прошел через вестибюль неспешным шагом, скручивая по дороге сигарету, и, когда оставалось только переступить порог, за спиной раздался отчетливый гнусный смешок. Ах, повернуться бы сейчас да взять этого подлеца за шиворот!

Неожиданно для себя Дюк очутился на ступеньках, ведущих на большой балкон, опоясывающий зал снаружи. Здесь было пусто. Сейчас известие о его позоре с молниеносной скоростью распространяется по всему танцевальному залу. Эти парни из вестибюля наверняка не тратят время даром. Все теперь хохочут над ним. Потолок сотрясается от их мерзких голосов. Они смеются над Джоном Морроу – над самим Дюком!

Он закрыл глаза, всем телом трепеща от бессильного гнева, и поднял руки, чтобы произнести слова ужасной клятвы мести, и в то же мгновение услышал в глубине балкона легкий шум.

Это уж было чересчур! Неужели они спрятались там, чтобы подсматривать, как он переносит жесточайшую незаслуженную кару? Нет, этого просто нельзя вынести! Да, на балконе виднелась чья-то тень, державшая дверную ручку; тень была покрыта мокрым дождевиком. И тут он вспомнил, что на этот балкон вела снаружи еще одна лестница, которой уже давно никто не пользовался. Кому это понадобилось подниматься наверх по старой лестнице с прогнившими ступенями?

Неизвестно кому принадлежавшая тень между тем продолжала дергать за дверную ручку. Возможно, когда-то дверь, ведущая на хоры зала, открывалась легко, но теперь, в сыром воздухе, древесина размокла и не поддавалась усилиям незнакомца.

• Предыдущая
• 11/43
• Следующая