Молоты Ульрика - Винсент Ник - Страница 49

— Да, Владыка.

— Я могу дать вам два дня отсрочки этих бед.

— Владыка?

— Два дня, чтобы найти и вернуть реликвию в Храм, прежде чем я выйду к народу и навлеку позор и гонения на всех нас — а особенно на Белый Отряд, который проворонил святыню.

— Я понял, Владыка.

— Два дня, Ганс. Не подведи Храм.

Он не подведет. Не подведет. Нет.

Но, хоть убей, он не знал, с чего начать. Направляясь из покоев Верховного Жреца через храмовый сад, в котором стояла легкая дымка от испарявшейся влаги, Ганс проклинал себя последними словами. Что это за Комтур, который не знает, куда вести своих людей? Выбора не было. Он должен… должен… снова положиться на них…

Даже на Моргенштерна. И на Аншпаха.

— Ну, господин Комтур, — сказал Аншпах, который выглядел необычайно серьезным, видимо, благодаря сложившейся ситуации, — я думаю, надо ставить на…

— Тихо! — рявкнул Ганс. В комнате установилось молчание, которое через секунду нарушил стук двери — Ганс ушел заново собираться с мыслями. Оставшиеся Белые Волки посмотрели друг на друга. Арик время от времени тяжело вздыхал. Дорф начал насвистывать, нервно и как всегда фальшиво. Моргенштерн медленно и запоздало снял ноги со стола. Грубер незаметно сидел в дальнем углу. Другие переминались на месте и молчали.

— Да я только… — снова заговорил Аншпах, и снова его перебили.

— Помолчи, а? — попросил его Арик. — Мы его опозорили. Орден опозорили. Храм, город, все, что могли…

— Все действительно так плохо? — тихо спросил Драккен и внезапно пожалел о сказанном.

— Как тебе сказать? Зубы Ульрика были вырезаны из пасти огромного Хольцбекского Белого Волка самим Артуром, благословен будь его добрый дух. Это святыня из святынь. И вот мы, стоя на страже, позволяем кому-то украсть их. — Левенхерц вышел на центр комнаты, рассказывая Драккену историю реликвии. Голос его звучал низко, как погребальный колокол в Храме Морра. — Позор — это самое малое, что обрушится на наши головы.

Аншпах поднялся на ноги.

— Я знаю, что вы думаете. Что это я оплошал. Ну, так тому и быть! Я сторожил реликвии — мне и отвечать!

— Но я был с тобой, когда мы нашли сломанный замок… — начал Арик, но Аншпах шикнул на него.

— Тихо, Арик! Ты ко мне подошел наверняка уже после того, как Челюсти пропали. Это моя вина, Арик. Ну, может, выпил, заснул, ушел куда-нибудь…

— Да, Аншпах, все так и было? — раздался голос Грубера, острый и саркастический.

— Нет, конечно, но кто мне теперь поверит? На деле-то, я думал, что выполняю свои обязанности с особым тщанием.

— Пьян был я, — неожиданно сказал Моргенштерн. Все уставились на него. — Ну, не вдрызг, конечно, выпил слегка, — поправился он. — Ну, из-за меня и Драккен постоянно отвлекался. Так что я тоже виновен…

— Да ладно. Я за Ганса обходил посты — это мой долг. И я видел вас всех. — Арик сделал паузу. — Я видел, как Моргенштерн буянил. Я видел Аншпаха на посту во всеоружии. Я видел Каспена и Эйнхольта, которые на пару храпели в оружейной палате. — Эйнхольт и Каспен дружно уставились в пол. — Я всех видел! Пренебрегающих обязанностями и выполняющих таковые. И тех и других Была спокойная ночь, и все шло как по маслу. Но я все равно должен был ободрить вас духом Ульрика и призвать к бдительности, как и полагается, чтобы ни один из стражей не посмел уклониться от своего долга. А я этого не сделал. Это моя вина.

— Так, — сказал Грубер, выходя на свет и раскуривая трубку. Пожалуй, Арик прав. Это его вина.

— Я был пьян! — взорвался Моргенштерн, и его восклицание прозвучало почти одновременно с возмущенными выкриками Эйнхольта, Аншпаха, Левенхерца:

— Я спал!

— Я задумался!

— Я…

— Хватит! Хватит! — прикрикнул на них Грубер, поднимая руки вверх. — Вина лежит на всех нас… или ни на ком. Мы — единое целое. Отряд подвел Ганса, а не кто-то один. Хватит об этом. Теперь подумайте как следует. Я видел Моргенштерна, пьяного как сапожник — и при этом он замечал крадущегося во тьме гоблина. Аншпах жизнь свою проспо-рит, но его нюх все равно останется лучшим в отряде. Вот так просто он бы вора не пропустил. Левенхерц, самый строгий и бдительный человек — он заметил бы мельчайший намек на то, что замышляется какое-то черное дело. Ни Эйнхольт, ни Каспен тоже не пустили бы чужого в храм, даже спящие. Да они чужака по звуку шагов отличат. Драккен, с его цепким взором и чувством долга… Вы еще не поняли?

— Не поняли чего? — спросил Арик.

— Магия, Арик! Тот, кто украл Челюсти Ульрика, использовал магию! Со всеми нашими недостатками только чудом можно было проскользнуть мимо нас и украсть нашу реликвию. Если бы мы все были трезвыми, бодрыми, бдительными и настороженными… то и тогда Челюсти украли бы! Иди и притащи Ганса. У нас полно работы.

Какими-то странными были эти ощущения… что-то неправильное было в том, что они выходили на улицы Мидденхейма без знакомого веса доспехов и шкуры. Арик постоянно чесал шею, которую натирал ворот легкой льняной накидки, не видевшей света с того дня, когда юноша был допущен в Отряд с прошением о принятии в ряды Храмовников.

Но именно так и надо было действовать, как сказали Аншпах и Моргенштерн. Несмотря на их многочисленные грехи, в определенных вопросах этой парочке можно было доверять. Если Белые Волки хотят начать рыскать по Мидденхейму в поисках Зубов Ульрика, перетряхивая каждую таверну, залезая в кубышку каждого барыги, переворачивая и тщательно осматривая каждый булыжник, они не должны делать это как Волки-Храмовники.

И к середине утра они, умытые, выбритые и не выспавшиеся, вышли на охоту. Если бы кто-то увидел эту дюжину вместе, он сильно удивился бы разнообразию старомодной одежды, которая была на них надета. Большинство этих рубах, плащей и накидок пролежало в сундуках Белого Отряда многие месяцы, а то и годы. Моргенштерн же был вынужден послать Драккена за новым комплектом одежды. С тех пор, как он в последний раз надевал свой старый камзол, он поправился на много фунтов и раздался на много дюймов. От старого имущества у него осталась только шикарная — когда-то — широкополая шляпа, которая придавала его облику таинственность, как думал сам Моргенштерн. На самом деле, в ней он выглядел как большая и вялая лесная поганка, но Арик не стал его расстраивать.

Да они все выглядели странно, непривычно. Грубер в плаще и тунике, которые, хоть и отставали от моды десятка на два лет, все же были не лишены изящества; Шелл в неожиданно богатом бархатном плаще, сохранившем аромат каких-то благовоний; Левенхерц, в посконных портках и кожаной безрукавке напоминавший лесника. Даже те, кто выглядел нормально, казались странными. Арик не привык видеть их такими.

И только Аншпах в прекрасно сидящем камзоле, блестящих туфлях и плаще не отставал от моды и не резал глаза. Все Волки наведывались в мидденхеймские таверны и дома терпимости, но Аншпах время от времени скидывал шкуру и доспехи, облачаясь в приличную городскую одежду. Если Моргенштерн мог кутить до рассвета в «Старом Вояке», не снимая ничего, кроме латных перчаток, то игорные залы, арены и отдельные кабинеты, где проводил свое время Аншпах, требовали от посетителей более утонченного вкуса в одежде.

Они собрались на улице, словно незнакомые друг другу люди, несколько минут не говорили друг другу ни слова, стоя плотной группой под пристальным взором набирающего силу солнца. Воздух еще был чист и относительно прохладен, а небеса поражали своей синевой.

Наконец, к ним присоединился Ганс. Его было почти не узнать в саржевом дублете и шерстяном плаще с капюшоном. Он ничего не сказал. Слова не требовались. Грубер, Аншпах и Моргенштерн убедили Ганса в том, чтобы он передал бразды правления в их руки. Теперь предстоящая работа была поделена между отдельными группами. Ганс подошел к своим людям, они обменялись кивками и отправились пятью отрядами в разные кварталы древнего города.

— Предоставьте говорить мне, — сказал Аншпах Гансу и Арику, когда они подошли к южным дверям «Западни» в Вест-Веге. По ночам, в те несколько раз, когда Арик видел «Западню», этот приземистый каменный барабан театра казался Арику воротами ада: пылающие жаровни, визжащие звуки труб и грохот барабанов, крики, вопли и рев. Рев людей и животных.