Странники в ночи - Быстров Андрей - Страница 6

Но сегодня Кассиус работал недолго. Либо опыт быстро закончился, либо старик неожиданно потерял к нему интерес, только он несколькими точными движениями остановил большинство механизмов и удалился в ту часть лаборатории, где было прохладнее и стояло удобное глубокое кресло. Усевшись и приняв расслабленную позу, Кассиус устремил взгляд на стену... Или дальше, гораздо дальше.

Хотя старый алхимик называл себя евреем, внешне он меньше всего походил на представителя этого народа. Его совершенно седые, прямые волосы ниспадали на плечи, обрамляя тонкое лицо с удивительно проницательными голубыми глазами, нос напоминал о древних эллинах, а подбородок - о римлянах. Высокий и плечистый, Кассиус выделялся в любой толпе. Что до его возраста, морщины на лбу свидетельствовали больше о мудрости и напряженных раздумьях, нежели о дряхлости. Несомненно, он был стар... Но НАСКОЛЬКО стар? Точно не знал никто, а Кассиус не любил говорить об этом и при недвусмысленных вопросах отделывался уклончивыми ответами, даже если спрашивали сильные мира сего.

Марко Кассиус протянул руку к резному шкафчику, инкрустированному красным деревом, изрядно потемневшим в постоянно задымленной лаборатории, достал из него книгу, раскрыл на коленях. В отличие от "Диатриб" Диогена Синопского, эта книга была... Словно не совсем реальной. Тончайший призрачный флер окутывал хрупкие страницы, и довольно пухлый том весил заметно меньше, чем должен был весить, судя по его виду.

Алхимик углубился в чтение.

"Мы никогда не задерживаемся в настоящем. Мы вспоминаем прошлое; мы предвкушаем будущее, словно хотим поторопить его слишком медленный шаг, или вспоминаем прошлое, чтобы остановить его мимолетность. Мы так неосмотрительны, что блуждаем по недоступным нам временам и вовсе не думаем о том единственном времени, которое нам принадлежит; так легкомысленны, что мечтаем только о воображаемых временах и без рассуждений бежим от единственного существующего в действительности. Это потому, что настоящее обычно нас ранит. Мы его прячем с глаз долой, потому что оно нас удручает, а если оно нам приятно, то жалеем, что оно ускользает. Мы пытаемся удержать его в будущем и предполагаем распоряжаться такими вещами, которые отнюдь не в нашей власти, в том времени, до которого мы вовсе не обязательно доживем.

Пусть каждый разберется в своих мыслях. Он увидит, что все они заняты прошлым или будущим. Мы почти не думаем о настоящем, а если и думаем, то лишь для того, чтобы в нем научиться получше управлять будущим. Настоящее не бывает никогда нашей целью.

Прошлое и настоящее для нас средства; только будущее - наша цель. И таким образом, мы вообще не живем, но лишь собираемся жить, и постоянно надеемся на счастье, но никогда не добиваемся его, и это неизбежно ".

До чуткого слуха Кассиуса донеслись звуки на лестнице, за плотно закрытой и запертой дубовой дверью в лабораторию. Он оторвал взгляд от книги, наклонил голову, прислушиваясь.

О, да... Шаги, какой-то скрежет, потом снова шаги.

Старый алхимик знал, кто пришел и зачем. Он неохотно выбрался из любимого кресла, так располагающего к чтению и размышлениям, пересек лабораторию и швырнул книгу в пламя очага. В насыщенном сложными запахами воздухе раздался рассыпчатый звон, точно сталкивались и перемешивались тысячи крохотных благозвучнейших колокольцев. Не долетев до жадных языков пламени, книга распалась золотистой пыльцой, стремительно расширившейся параллельным полу плоским кругом и померкшей на границе полусвета и тьмы.

Марко Кассиус поступил так не потому, что книга компрометировала его, и не потому, что хотел уберечь написанное в ней от чужих глаз. Просто время этого трактата ещё не пришло. Его автору, Блезу Паскалю, предстояло родиться в Клермон-Ферране более чем через сто лет.

Шаги уже грохотали в лаборатории - специалисты Святой Службы вскрыли дверь.

Абсолютно спокойный, не выказывающий ровно никаких эмоций, Кассиус стоял перед людьми в серых балахонах. Ровным голосом он ответил на заданные вопросы, подтвердив, что он - это именно он и что ему понятно предъявленное обвинение. После вежливого ритуала Марко Кассиуса увели. Он не оглядывался.

4.

В наружной стене каземата замка Морельос, куда доставили арестованного, было пробито узкое круглое отверстие для доступа воздуха. Это объяснялось не заботой о часто сменявших один другого узниках, а элементарной предусмотрительностью, ведь в духоте мог погаснуть факел. Но и факел в каземате зажигался не для того, чтобы заключенный не скучал в темноте... Впрочем, отчасти и для этого, ибо посмотреть здесь было на что, и было о чем подумать.

Массивные железные цепи, оканчивающиеся проржавевшими от крови ошейниками, традиционная дыба, испанский сапог - в сущности пустяки, невинные забавы Морельоса. Были тут и более утонченные изобретения, например "железная дева" - футляр, утыканный изнутри гвоздями, в который помещали еретика и закрывали крышку, или "кричащий мул", устройство в виде вырезанной из дерева фигуры животного. Спина мула могла раздвигаться, и в образовавшуюся щель опускалась мошонка усаженного верхом человека. Затем две половины туловища мула очень медленно сближались... Но Альваро Агирре особенно гордился собственной оригинальной разработкой - "кастильским ложем" (впоследствии широко распространившимся в Италии под названием "полледро", что и дало неаполитанцам повод необоснованно приписывать себе честь приоритета). Станок представлял собой деревянную раму с остроугольными поперечными перекладинами, вроде лестницы. Эти перекладины врезались в спину уложенного на них человека, а в отверстия рамы продевались веревки, накладывающиеся на лоб, руки и ноги пытаемого и натягиваемые особыми механизмами. Веревки расплющивали мускулы, впивались в кости... Мало кто выдерживал комфорт "кастильского ложа" дольше двух часов подряд при средней интенсивности пытки.

Марко Кассиус, одетый в полотняную рубаху, суконную куртку и кожаные штаны, разглядывал при тусклом свете факела это с виду нехитрое, но чрезвычайно эффективное приспособление, когда заскрипели несмазанные дверные петли, и в каземат шагнул человек в черном. Дверь захлопнули снаружи, и двое остались наедине. Некоторое время Альваро Агирре молча смотрел на арестованного, потом тихо произнес:

- Марко...

- Марко? - немедленно откликнулся узник. - Ну что же, можешь называть меня так, хотя в Риме при императоре Нероне меня звали Маркус...

Агирре нахмурился. При Нероне? Эге, уж не решил ли старик прикинуться сумасшедшим? Не так глупо с его стороны, ведь безумца нельзя судить, а чтобы доказать симуляцию, понадобятся бесконечные консилиумы врачей, как всегда опровергающих друг друга, и дело может затянуться на годы. Но существует и более быстрый способ разоблачения симулянта - велья, или бодрствование. Два года назад этот способ был предложен криминалистом из Болоньи Ипполито Марсили, а епископ Агирре усовершенствовал его. Обнаженному преступнику связывали руки, веревку пропускали через укрепленный в потолке блок, а внизу устанавливался острый кол. Человека подтягивали вверх и сажали на острие. Чтобы он не мог дергаться, уклоняться, его расчаливали во все стороны, а ноги крепили на высокой поперечной перекладине. Испытание продолжалось сорок часов без перерыва. Инквизиторы менялись, а еретик бодрствовал... Кол рвал вены, причинял увечья. Какой симулянт не признается тут в обмане? После сорока часов вельи упорствовать мог только настоящий сумасшедший. Кассиусу угодно изображать безумца? Либо он не знает о велье, либо очень уж уверен в себе.

- Ты обвиняешься в ереси, - сказал Агирре, намеренно оставив без внимания замечание о Нероне, - и я хочу...

- О, в ереси! - живо перебил старик. - То есть в неортодоксальных взглядах? Но я еврей, а не католик. Как можно преследовать меня за отречение от доктрины, которую я никогда и не разделял?

- Тебя будут судить не за твои взгляды, - возразил Агирре, - а за конкретные преступления. Сочинение и распространение богомерзких книг, колдовство и магию, а также запрещенные занятия алхимией, то есть получение золота путем трансмутации элементов с помощью сатанинских сил...