Верховная королева - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 27

• Предыдущая
• 27/77
• Следующая

– Подумаешь, скотина пропадает, – фыркнула Калла. – Народ фэйри, сдается мне, не такие уж добрые христиане; отчего бы им и не украсть корову-другую, ежели олени не попадаются.

– Говоря о коровах, – решительно объявила Гвенвифар, – пожалуй, спрошу-ка я Кэя, не забить ли овцу или, может, козленка. Нам нужно мясо. Вот вернутся мужчины нынче вечером или, скажем, завтра, не кормить же их всех овсянкой и хлебом с маслом! Да и масло по такой жаре того и гляди испортится. Моргейна, ступай со мной; хорошо бы, Зрение подсказало тебе, как скоро пойдет дождь! А вы все приберите со скамей пряжу и шерсть и разложите по местам. Элейна, дитя, отнеси мое вышивание ко мне в покой, да смотри, не замарай ненароком.

На полпути к дверям Гвенвифар тихо осведомилась:

– Моргейна, а ты вправду видела кровь?

– Мне все приснилось, – упрямо отозвалась молодая женщина.

Гвенвифар проницательно поглядела на собеседницу, но настаивать не стала: порою между ними вспыхивала искренняя приязнь.

– А если все-таки видела, дай Боже, чтобы то оказалась кровь саксов, пролитая вдали от сего очага. Пойдем, спросим Кэя, что там у нас со скотиной на убой. Для охоты время ныне неподходящее, и не хотелось бы мне, чтобы мужчины, едва приехав, тут же принялись носиться по окрестностям, загоняя зверя. – Королева зевнула. – И когда только закончится эта жара. Может, хоть гроза разразится… нынче утром даже молоко скисло. Надо сказать служанкам, чтобы остатки на творог пустили: не свиньям же выливать, в самом деле!

– Рачительная ты хозяйка, Гвенвифар, – криво улыбнулась Моргейна. – Мне бы это и в голову не пришло; по мне, с глаз его долой, и чем скорее, тем лучше. Кроме того, теперь маслодельни будут кислым молоком благоухать! Право же, пусть лучше свиньи жиреют.

– По такой погоде свиньи и без того отъедятся вволю, желудей-то сколько созрело! – возразила Гвенвифар, вновь глядя на небо. – Посмотри-ка, это не молния, часом?

Проследив ее взгляд, Моргейна увидела, как в небе полыхнул огненный росчерк.

– Да, верно. Мужчины вернутся промокшие и промерзшие до костей; надо бы подогреть для них вина, – рассеянно проговорила она – и, вздрогнув, осознала, что Гвенвифар смотрит на нее во все глаза.

– Вот теперь я и впрямь верю, что ты обладаешь Зрением: воистину, не слышно ни цокота копыт, ни оклика со сторожевой башни, – промолвила Гвенвифар. – Однако ж, пойду скажу Кэю, чтобы мясо непременно было. – И королева ушла прочь, а Моргейна осталась на месте, прижав руку к ноющему лбу.

«Не к добру это». На Авалоне она научилась управлять Зрением и не давать захватить себя врасплох, когда меньше всего этого ждешь… А то вскорости она и впрямь сделается деревенской ведуньей, станет торговать амулетами да предсказывать будущим матерям, кто у них родится, мальчик или девочка, а девицам – новых возлюбленных, а все – от беспросветной скуки: уж больно ничтожна и мелочна жизнь среди женщин! Соскучившись в обществе сплетниц, она волей-неволей взялась за прялку, а за прялкой сама не заметила, как впала в транс… «В один прекрасный день я, чего доброго, паду так низко, что дам-таки Гвенвифар желанный амулет, чтобы она родила Артуру сына… бесплодие для королевы – тяжкое бремя, а ведь за эти два года признаки беременности проявились в ней только раз…»

И все же общество Гвенвифар и Элейны было более-менее терпимым; большинство прочих женщин в жизни своей не задумывались ни о чем, кроме следующей трапезы и следующего мотка пряжи. Гвенвифар с Элейной обладали хоть какой-то ученостью, и порою, непринужденно с ними болтая, Моргейна уже почти готова была вообразить, что мирно беседует со жрицами Дома дев.

Гроза разразилась на закате: во дворе, дробно отскакивая от камней, загрохотал град, хлынул проливной дождь, и когда со сторожевой башни сообщили о приближении всадников, Моргейна ни на минуту не усомнилась в том, что это – Артур и его люди. Гвенвифар приказала осветить двор факелами, и очень скоро Каэрлеон был уже битком набит конями и воинами. Королева загодя посовещалась с Кэем, и к ужину забили не козленка, а целую овцу; так что на огне жарилось мясо и кипел бульон. Большинство воинов легиона встали лагерем на внешнем дворе и в поле; и, как и подобает полководцу, Артур сперва позаботился о размещении своих людей и о том, чтобы коней поставили в стоила, и только потом поспешил во внутренний дворик, где ждала его Гвенвифар.

Под шлемом голова его была перевязана, а сам он слегка опирался на руку Ланселета, однако от расспросов жены Артур небрежно отмахнулся.

– Да небольшая стычка: юты вздумали поразбойничать. Союзные саксы уже почти очистили от них берег, когда подоспели мы. Ха! Пахнет жареной бараниной… да это магия, не иначе; вы же не знали, что мы возвращаемся?

– Моргейна сказала мне, что вы вот-вот будете; так что и подогретое вино есть, – отозвалась Гвенвифар.

– Ну и ну: великое это благо для изголодавшегося воина – сестрица, наделенная Зрением, – промолвил Артур, жизнерадостно улыбаясь Моргейне; улыбка эта болезненно подействовала ей на нервы, и без того расшатавшиеся, а голова разболелась еще сильнее. Артур поцеловал сестру – и вновь обернулся к Гвенвифар.

– Ты ранен, муж мой, дай, я позабочусь о тебе…

– Нет-нет, говорю же тебе, сущие пустяки. Ты же знаешь, крови я теряю немного, пока при мне эти ножны, – отмахнулся он. – Ну, а ты-то как, госпожа, спустя столько месяцев? Я надеялся, что…

Глаза королева медленно наполнились слезами.

– Я опять ошиблась. Ох, лорд мой, а ведь на этот раз я была так уверена, так уверена…

Артур сжал ее руку в своих, искусно скрывая разочарование при виде горя жены.

– Ну, право, полно; пожалуй, придется нам попросить у Моргейны какой-нибудь амулет для тебя, – небрежно промолвил он, глядя, как Мелеас приветствует Грифлета супружеским поцелуем и гордо выпячивает округлившийся живот, – и на лице его на миг обозначились мрачные складки. – До старости нам с тобой еще далеко, моя Гвенвифар.

«Но и молодой меня не назовешь, – подумала про себя Гвенвифар. – Большинство знакомых мне женщин, за исключением разве незамужних Моргейны с Элейной, к двадцати годам уже обзавелись славными сыновьями и дочерьми; Игрейна родила Моргейну в пятнадцать лет, а Мелеас всего четырнадцать с половиной, не больше!» Она пыталась держаться спокойно и непринужденно, однако душу ей истерзало чувство вины. Что бы уж там еще ни делала королева для своего господина, первый и основной ее долг – подарить мужу сына; и долг этот она не выполнила, хотя и молилась до ломоты в коленях.

– Как моя дорогая госпожа? – улыбаясь, Ланселет поклонился королеве, и она протянула ему руку для поцелуя. – В который раз возвращаемся мы домой и обнаруживаем, что ты похорошела еще больше. Ты – единственная из дам, чья красота с годами не меркнет. Я начинаю думать, что так распорядился сам Господь: в то время как все прочие женщины стареют, толстеют и блекнут, ты остаешься ослепительно-прекрасной.

Гвенвифар одарила его ответной улыбкой – и утешилась. Пожалуй, оно и к лучшему, что она не забеременела и не подурнела… от взгляда ее не укрылось, что на Мелеас Ланселет глядит, чуть презрительно изогнув губы: мысль о том, чтобы предстать перед Ланселетом сущей уродиной, казалась ей просто кощунственной. Даже Артур выглядел не лучшим образом: можно подумать, он так и спал в одной и той же измятой тунике на протяжении всего похода, и заворачивался в добрый, изрядно поношенный плащ в слякоть и дождь, и непогоду; а вот Ланселет свеж и бодр: плащ и туника безупречно вычищены, точно владелец их принарядился к пасхальному пиру; волосы подстрижены и аккуратно расчесаны, кожаный пояс ярко блестит, орлиные перья на шапочке сухи и даже не поникли. «А ведь он больше похож на короля, нежели сам Артур», – подумала про себя Гвенвифар.

Служанки принялись обносить вновь прибывших круглыми блюдами с хлебом и мясом, и Артур привлек жену к себе.

– Иди-ка сюда, Гвен, садись между Ланселетом и мной, и мы потолкуем по душам… давненько не слышал я иного голоса, кроме мужских, грубых и хриплых, и не вдыхал аромата женского платья. – Артур погладил женину косу. – Иди и ты, Моргейна, посиди со мной рядом; я устал от войны и походов, хочу послушать дамские сплетни, а не солдатскую речь! – Он жадно вгрызся в ломоть хлеба. – То-то славно вновь отведать свежеиспеченного хлеба; до чего же мне опротивели жесткие галеты и протухшее мясо!

• Предыдущая
• 27/77
• Следующая