Охотники Красной Луны - Зиммер Пол - Страница 7

• Предыдущая
• 7/51
• Следующая

Кажется, среди них Марш был единственным представителем изолированных миров. Все остальные, хотя их цивилизации и находились на различном уровне развития, относились к народам, чьи планеты входили в состав Содружества. Компания, что называется, подобралась на славу! Паукообразное существо, чье имя Дэйн не мог, как ни старался, разобрать, жило на планете с жарким, скверным климатом, где его племя находилось в меньшинстве. Даже Аратак, человек-ящерица, несмотря на все старания понять модель мышления этого существа, не смог исполнить своего намерения.

Аратак как-то сказал Маршу:

— Этот парень в полнейшей обскурации. Не знаю, сознает ли он, что произошло? Боюсь, его рассудок изрядно пострадал. Впрочем, может быть, он все-таки придет в себя?

Дэйн был куда менее оптимистичен в своих прогнозах относительно паукообразного. Прежде всего землянин пребывал в святой уверенности, что данное существо не обладает никаким разумом. Паук все время сидел в углу и шипел на каждого, кто приближался. Когда же приносили еду, он хватал ее и немедленно возвращался на прежнее место. Дэйн, как говорится, списал паука со счетов, решив раз и навсегда, что тот — существо бесполезное в сложившейся ситуации.

Относительно Райэнны и Роксона у Марша сложилось совершенно иное впечатление. Он постоянно забывал, что имеет дело не с землянами, до тех пор пока кто-нибудь из них вдруг не касался событий своей жизни. Их рассказы казались Маршу фрагментами из фантастических фильмов… Например, Райэнна говорила как о чем-то само собой разумевшемся о том, что она четыре года была участницей экспедиции на астероидный пояс, где обнаружились следы погибшей цивилизации. Роксон же все время жаловался, что базовые направления развития современных технологий оккупированы представителями миров, населенных котообразными, которые отрицают знания, накопленные представителями обезьяноподобных (или иными словами человекоподобных), как поверхностные и не заслуживающие внимания.

— Только потому, что эти чертовы кошки изобрели суперсветовой двигатель, они считают, что весь мир у их ног, — не раз ворчал Роксон.

Что же касается Аратака, тот, как это ни удивительно, стал для Марша хорошим приятелем, отличным собеседником, а потом и другом. Внешне совершенно чуждый, абсолютно не похожий на человека, он казался тем не менее Дэйну наиболее человечным. Склад ума человека-ящерицы заставлял Марша считать это покрытое серой складчатой кожей существо со страшными клыками и когтями более себе подобным, чем кого-либо иного из товарищей по несчастью. Рассуждения Аратака напоминали Дэйну философию жителей Гавайских островов и Филиппин, с которыми ему довелось столкнуться во время первого своего путешествия по просторам Тихого океана. Аратак готов был принимать жизнь такой, какая она есть, не подчиняясь слепо, но и не противясь судьбе, одновременно стараясь извлечь пользу из всего до тех пор, пока не появится что-нибудь лучшее.

Аратак не оставлял ни крошки из положенной ему пищи, хорошо спал и не забывал вставлять в беседу цитаты из Откровений Божественного Яйца, которые напоминали Дэйну философию Конфуция, Лаоцзы или Хаяваты. Внешне человек-ящерица казался спокойным и довольным жизнью, он был слишком мудр, чтобы огорчаться из-за положения, в котором оказался.

Но Дэйн пребывал в уверенности, что внешность обманчива. Поначалу это было лишь подозрением, которое, однако, на восьмой или девятый «день» переросло в убежденность.

Случилось это тогда, когда человек в соседней клетке (или камере) тронулся умом. Дэйн заметил, что он напрягся, услышав щелчок, предварявший приход разносчиков пищи, намерения его казались очевидными. Едва заметив появившуюся из-за поворота коридора тележку, свихнувшийся распахнул дверь своей клетки и, бросившись на край тележки, толкнул ее под ноги одному из мехаров, который потерял равновесие и упал.

Дэйн напрягся, все в нем закипело, кровь быстрее запульсировала в жилах.

«Вот оно! Если все кинутся на мехаров, те не смогут убить больше одного-двух человек!»

Марш уже хотел было вмешаться, когда смельчак завопил. То, что он кричал, походило на бред:

— Ну же, ублюдки! Ну же! Ну! Убейте меня сразу! Я не хочу умирать медленно! Эй, все! Идите же сюда, лучше погибнуть в драке, чем сидеть и ждать неизвестно чего!

Крича это, сумасшедший свалил тележку на извивавшегося, кричавшего, сбитого с ног мехара. Даллит опустила голову. Один Аратак оказался начеку, и не успел Дэйн прийти на помощь спятившему бедолаге, как когти гуманоида-ящерицы вцепились в плечо Марша, разрывая ткань его рубашки.

— Не сейчас! — прошептал Аратак. — Не надо так глупо губить свою жизнь!

Освободившийся узник, продолжая что-то вопить, яростно атаковал одного из мехаров с помощью тележки. Второй мехар поднял свое оружие в недвусмысленном жесте, но спятивший, казалось, не видел этого, он бросился на вооруженного, и тот, как почему-то показалось Дэйну, нехотя выстрелил в нападавшего.

Человек издал дикий короткий вопль и упал на пол, содрогаясь в страшных конвульсиях и выплевывая клочья пены. Пораженный нервно-паралитическим зарядом бедолага кричал, но все слабее и слабее и наконец затих, хотя и продолжал судорожно дергаться. Мехары отволокли пострадавшего обратно в его собственную клетку, тыча стволами ружей в пятившихся от ужаса и перебрасывавшихся взволнованными репликами сокамерников сумасшедшего.

Больше ничего за время раздачи пищи не случилось, но Дэйн не мог есть до тех пор, пока Даллит, ставшая белее полотна, из которого было сшито ее платье, не удалилась в женскую комнату, не в силах сдержать подкатившие к горлу позывы рвоты. Только тогда Марш, заставив себя вспомнить о самодисциплине, усилием воли принудил себя приступить к трапезе. Кому-кому, а уж ему-то следовало бы помнить о том, что Даллит отражает его настроения…

Лишний раз получив тому подтверждение, Дэйн упрямо жевал пищу, стараясь не думать о неудачливом бунтаре, пока не вернулась трясущаяся, посеревшая Даллит. Марш кормил ее кусочками еды со своего собственного подноса, пока щеки девушки не порозовели. Дэйн сидел рядом с ней до тех пор, пока она не уснула. Раненый в соседней камере стонал, бился в конвульсиях, пена шла у него изо рта. Несмотря на то что сокамерники ухаживали за несчастным, тот все равно скончался среди ночи. На следующее утро, закончив разносить завтрак, мехары уволокли бездыханное тело.

Когда труп проносили мимо решеток камер, в коридоре стояла тишина, но едва мехары ушли, услышав ставшее уже привычным лязганье замков, заключенные осмелели. Оцепенение словно в один миг покинуло узников, и, убедившись, что тюремщики не вернутся, все заговорили разом.

Дэйн заметил, что Аратак стоит рядом с ним. Человек-ящерица положил свою когтистую лапу на плечо Марша и сказал:

— Вчера мне показалось, что ты собираешься за здорово живешь расстаться со своей жизнью, как этот бедняга…

— И верно, я уже готов был рвануться ему на помощь, но не в моих правилах кончать жизнь самоубийством. Я вовремя сообразил, что именно этого он и добивался. Однако, если бы мы все как один пришли ему на помощь, нам бы удалось вырваться.

— Да, — согласился Аратак. — Я думал о том же самом. Но необходимо тщательно все спланировать и продумать. Бросаться очертя голову на вооруженных противников в надежде, что остальные поддержат тебя, это не решение нашей проблемы. Высказывание Божественного Яйца гласит, что глуп тот, кто слишком высоко ценит свою жизнь, но тот, кто ценит ее столь низко, что готов в любую минуту из-за собственного безрассудства расстаться с ней, глуп вдвойне.

Дэйн осторожно огляделся. Даллит спала, это обрадовало Марша, который меньше всего на свете желал бы напугать спасенную им девушку.

«Я что, влюблен? — спрашивал он себя. — Возможно. Разумеется, я и не думаю о сексе… Пока, во всяком случае, нет».

Однако постоянная забота о девушке, из-за которой благополучие Даллит, ее безопасность волновали Марша больше, чем свои собственные, настолько укоренилась в глубине его подсознания, что именно это чувство, пожалуй, и можно было назвать любовью.

• Предыдущая
• 7/51
• Следующая