Удержать мечту. Книга 2 - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 65

• Предыдущая
• 65/105
• Следующая

Джим прочистил горло.

– Кстати о газетах. Я давно кое о чем хотел вас спросить.

– В чем дело, Джим?

После небольшого колебания он тихо произнес:

– В сентябре по моему возвращению из Канады у нас с Полой произошла небольшая ссора из-за Сэма Феллоуза и тех указаний, которые она дала ему в мое отсутствие – ну, знаете, по поводу недопущения в печать информации о смерти Мин.

– Да, она что-то такое мне рассказывала – о ее решении и вашей размолвке. – Эмма бросила на него испытующий взгляд.

– Пола сказала мне, что вы и Уинстон уполномочили ее принимать решения от вашего и его имени в случае необходимости.

– Абсолютно верно.

– Я не понимаю, почему вы не оказали такое доверие мне?

Эмма замерла, помолчала немного и мягко сказала:

– Джим, когда ты оставил пост управляющего Йоркширской газетной компанией, ты отказался от любых прав в ней, кроме, разумеется, тех, что связаны с твоей работой в качестве главного редактора. Поскольку ты заявил, что не заинтересован в административной деятельности, мне стало совершенно очевидно, что подобные права должны принадлежать тому, кто готов, хочет и способен, в соответствующей ситуации, проявить административную власть.

– Ясно.

Внимательно глядя на него, Эмма заметила, как застыло от гнева его лицо, а глаза затуманились обидой.

– Ты ушел по собственной инициативе, – напомнила она ему все тем же ровным и мягким голосом.

– Знаю. – Он сделал большой глоток водки, поставил рюмку на столик и уставился в огонь. Наконец он перевел взгляд на нее. – Пола также осуществляет опеку над долей моих детей и в газетной компании, так?

– Так.

– Но почему, бабушка? Почему вы не сделали меня их опекуном? В конце концов, я их отец.

– Все не так просто, как кажется, Джим. Акции, которые я по завещанию оставляю Лорну и Тессе, не выделены отдельным пакетом, а является частью общего фонда, куда я включила многочисленные акции различных принадлежащих мне предприятий. Мне представляется совершенно очевидным, что такой огромный фонд должен управляться одним человеком. Глупо было бы дробить его на отдельные пакеты и каждому назначать отдельного управляющего. Такое решение чревато большой неразберихой.

Джим кивнул, но ничего не сказал.

Эмма окинула его проницательным взглядом. От нее не укрылось, что он не только огорчен, но в ярости, пусть и старается изо всех сил скрыть от нее свои чувства. Хотя Эмма знала, что не обязана никому давать отчет в своих поступках, тем не менее она хотела улучшить его настроение.

– Назначение Полы вовсе не означает сомнения в тебе или в твоих возможностях. Она – и только она – является опекуншей своих детей независимо от того, за кем она замужем.

– Я понял, – пробормотал он, хотя на самом деле не понял ничего. Однако он чувствовал, что его обошли. Но ему некого винить, кроме самого себя. Не надо было уходить с поста управляющего газетной компанией.

Не обращая внимания на его мрачный вид и красноречивое молчание, Эмма заметила:

– Если у Эмили и Уинстона родятся дети прежде, чем я умру, и если я создам фонд для их ребенка – что бесспорно, – Уинстон окажется в том же положении, что и ты. И то же ждет мужа Сары, если она выйдет замуж при моей жизни. Я не делаю для тебя никаких исключений.

– Я сказал, что понял, Эмма, и это правда. Спасибо, что все объяснили мне. Я очень благодарен.

Раздался стук в дверь, и вошла Хильда.

– Простите, миссис Харт, но вам звонит мистер О'Нил. Он просил передать, что если вы заняты, можете перезвонить ему позже. Он сейчас в Уэзерби, у мистера Брайана.

– Спасибо, Хильда. Я подойду. – Эмма встала и улыбнулась Джиму. – Извини, дорогой. Я скоро вернусь.

Джим кивнул. Едва за ней закрылась дверь, он подкатился в коляске к буфету, наполнил бокал водкой и добавил туда льда. Свободными от бинтов пальцами левой руки он сжал стакан и, работая правой, направил коляску назад к камину.

Он быстро выпил полбокала, чтобы Эмма ни о чем не догадалась, и принялся обдумывать ее слова. Вдруг ему все стало ясно. Эмма передавала всю власть в руки своих внуков. Она добивалась, чтобы контроль над ее империей остался в семье. И никаких исключений не допускается. Он считал себя членом семьи. А на самом деле он – посторонний.

Вздохнув, Джим поднял глаза на Сислея. Эта картина всегда оказывала на него гипнотический эффект. Снова, как всегда, когда он смотрел на нее, ему захотелось обладать ею единолично. Интересно, что именно таким образом воздействовало на него в этом пейзаже. В комнате висели другие картины Сислея. И Моне. Все они стоили многие миллионы.

Вдруг Джим понял, и его охватил ужас. Картина Сислея символизировала для него богатство и власть. Вот причина, по которой он жаждал ее – истинная причина. Дело вовсе не в том, что картина прекрасна, лирична, что от нее захватывает дух, что она сильнее, чем остальные, возбуждает его эмоции. Дрожащей рукой Джим поставил бокал на стол и закрыл глаза, чтобы не видеть полотно.

«Мне нужны деньги. Мне нужна власть. Я хочу, чтобы все вернулось назад… Все то, что мой прадед и его брат так бездарно потеряли, и что Эмма Харт забрала у семейства Фарли. – В тот же миг Джим устыдился своих мыслей и самого себя. – Я слишком много выпил и мне стало жалко себя. Нет. Не так уж много я сегодня пил. Я сдерживал себя».

По его телу пробежала дрожь, и, чтобы унять ее, он ухватился обеими руками за ручки кресла. Образ Полы промелькнул перед его внутренним взором. Он женился на ней, потому что безумно влюбился. Да. Он знает, что это так, знает. Нет. Имелась и другая причина. Он хотел ее, поскольку она – внучка Эммы Харт. Нет, снова не то. Потому что она – главная наследница огромного состояния Эммы Харт.

В ту короткую долю секунды Джеймс Артур Фарли увидел себя таким, каков он есть. Он прозрел. И ему не понравилось то, что он увидел в тот миг прозрения. Такова истина. Да, он любит жену, но в то же время мечтает о ее богатстве и могуществе. Джим застонал вслух, и его глаза наполнились слезами. Какое невыносимое саморазоблачение! Он оказался не тем, за кого принимал себя всю свою жизнь. Его дед воспитал его джентльменом, приучил игнорировать низменные материи, не гнаться за земными благами и карьерой. Эдвин Фарли оказал на него огромное влияние. И, однако, втайне от самого себя Джим всегда стремился к власти, к славе и богатству. В нем жило два разных человека. Вот в чем истинная причина его душевного разлада. «Я обманывал себя долгие годы, – подумал он. – Я жил во лжи».

Джим снова застонал и провел рукой по волосам. «Я люблю Полу ради ее самой. Честное слово».

Словно острая игла пронзила его плечо, и он не смог сдержать гримасы боли. Все из-за дождя. Его плечо вело себя, как барометр. Он порылся в кармане, достал таблетку и запил ее водкой.

– Блэки весь полон эмоций, – сообщила Эмма с порога, весело смеясь. – Он строит грандиозные планы относительно Больших национальных скачек и приглашает нас всех на гонки в стипльчезе. Они состоятся в первую субботу апреля. – Эмма села в кресло, отпила глоток вина. – Так что ты сможешь поехать с нами, Джим. К тому времени ты будешь, как огурчик.

– Что же нам делать, Шейн? – Пола с озабоченным видом смотрела на него.

– Будем действовать постепенно, шаг за шагом, день за днем, – уверенно ответил он и ободряюще улыбнулся. – И в конце концов добьемся своего.

Они сидели на диване в ее кабинете в лидском универмаге днем в середине апреля 1970 года. Шейн только что вернулся из короткой поездки в Испанию, где он проверял, как идет реконструкция одного из их отелей.

Он подвинулся к ней поближе, обнял и крепко прижал к себе.

– Постарайся не слишком волноваться, дорогая.

– Я ничего не могу с собой поделать. Наше положение ничуть не улучшилось, а наоборот. Моим проблемам не видно ни конца ни края, и мне начинает казаться, что я от них никогда не избавлюсь.

• Предыдущая
• 65/105
• Следующая