Статьи и очерки - Маркес Габриэль Гарсиа - Страница 17

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая

Это был ужасный урок реальности, победившей непостоянство вымысла, который заставил меня изменить традиционную форму романа на душераздирающую и сложную, похожую на то, что мы пережили той ночью (например, старый диктатор на суде рассказал все о своей жизни за десять часов). Первые строки книги подсказал мне сам осужденный, когда поднялся на возвышение, ослепленный вспышками фотоаппаратов, и приказал: "Уберите с моего лица эти вспышки!" Очень скоро я понял свою ошибку. Внутренний монолог героя приговаривал мой роман к тому, что в нем будут только голос и размышления диктатора. Что же делать? В таких сомнениях я находился, когда меня сбил с ног феномен "Ста лет одиночества" и у меня больше не было времени ни на что.

Примерно в эти же года Карлос Фуэнтес (мексиканский писатель - прим. пер.) публично заявил о своей идее, чтобы каждый латиноамериканский писатель написал роман о диктаторе соответствующей страны для новой серии с общим заглавием "Отцы родины". Алехо Карпентьер (кубинский писатель - прим. пер.) опубликовал тогда роман "Превратности метода", Аугусто Роа Бастос (парагвайский писатель - прим. пер.) - "Я, Верховный". Мигель Отеро Сильва (венесуэльский писатель - прим. пер.) начал писать биографию своего соотечественника Хуана Висенте Гомеса, которую так и не закончил, а Хулио Кортасар собирал материалы о погибшей Еве Перон (дочь аргентинского диктатора Хуана Перона - прим. пер.). Сам Карлос Фуэнтес сказал мне, что готовил роман о генерале Антонио Лопесе де Сантана, который потерял всю Мексику и все золото Калифорнии в войнах с США и с царскими почестями захоронил собственную ампутированную ногу.

Единственной проблемой тех дней для меня было снова поймать нить своей жизни, так как самым сложным в романе "Сто лет одиночества" было не писать, а убрать его с верхней ступени моих предпочтений. Это происходило не по моей вине, а по вине новых читателей, которые ждали от меня побольше такой же литературы, как прежде, в то время как моя цель была другой: не повторяться. В поисках выхода из сложившейся ситуации в Барселоне я написал серию рассказов, которые по-настоящему были экспериментами в области литературной техники, структуры и стиля - я искал собственную формулу для моего романа о диктаторе. Два из этих рассказов - "Добрый фокусник, продавец чудес" и "Последнее путешествие корабля-призрака" - были уже довольно проработанными моделями того стиля, который мне был нужен.

Признаю, что поначалу это были дерзкие имитации монолога Марион Блум, героини романа "Улисс" Дж. Джойса. Но то, к чему я стремился, были не монологи одного человека, а "коллективные" монологи толпы, окружающие одинокий монолог диктатора. Вот и ответ на вопрос читателя: пунктуация в "Осени патриарха" - это лишь небольшое злоупотребление по сравнению с грубейшими нарушениями грамматических правил. Или, лучше сказать: простой выдох посреди фразы, сказанной разными людьми из толпы, использующими глаголы, которые меняют род, число, время и лицо в зависимости от предмета разговора, а не по правилам Андреса Бельо (венесуэльский писатель, блюститель "чистоты" языка - прим. пер.).

А зачем такая путаница? Чтобы объединить и уплотнить действие, без чего в книге было бы две или три тысячи страниц и она была бы более обрывистой и раздражительной. Вдобавок ко всему, у первого испанского издания книги - из-за типографских дефектов - во время чтения ломался переплет, что породило достойную шутку: "Прочитал "Осень..." страницу за страницей и зуб за зубом". Это был огромный промах издателей и книжных магазинов; к счастью, новое поколение сделало все как следует.

Габриэль Гарсиа Маркес. Загадка двух Чавесов

Источник: Страна.Ru

Колумбийский писатель, лауреат Нобелевской премии, вместе с Уго Чавесом совершил путешествие из Гаваны в Каракас за несколько дней до того, как 2 февраля 1999 года полковник занял пост президента Венесуэлы. Тогда Маркеc записал для журнала Cambio свои впечатления о полковнике, личность которого его заинтриговала. Опубликовано: Revista Cambio. Перевод: ИноСМИ.Ru.

Карлос Андрес Перес (Carlos Andres Perez) сошел с трапа самолета, прилетевшего из Давоса, когда сгустились сумерки, и очень удивился, увидев, что его встречает генерал Фернандо Очоа Антич (Fernando Ochoa Antich), министр обороны.

"Что произошло?" - заинтригованно спросил он. Министр успокоил его, приведя такие доводы, что президент поверил ему и даже не поехал во дворец Мирафлорес, а отправился в президентскую резиденцию Ла Касона. Он уже почти заснул, когда тот же самый министр обороны разбудил его, позвонив по телефону, и сообщил, что в Маракайбо восстали военные. Президент появился во дворце Мирафлорес одновременно с первыми залпами артиллерии.

Это было 4 февраля 1992 года. Полковник Уго Чавес Фриас (Hugo Chavez Frias), со священным трепетом относившийся к историческим датам, руководил восстанием из импровизированного командного пункта, оборудованного в Историческом музее Ла Планиси. Президент понял, что его единственный выход - найти поддержку народа, и направился в студию Venevision, чтобы оттуда обратиться к стране. Двенадцать часов спустя военный переворот провалился. Чавес сдался с условием, что ему тоже позволят обратиться по телевидению к народу. Молодой полковник-креол в берете десантника удивительно легко принял на себя ответственность за случившееся. Но его обращение стало политическим триумфом. Он провел два года в тюрьме, пока не был амнистирован президентом Рафаэлем Кальдерой (Rafael Caldera). Тем не менее многие из его сторонников и даже некоторые враги поняли, что речь, произнесенная им после поражения, была первым словом в избирательной кампании, приведшей его к посту президента республики меньше чем через девять месяцев после тех событий.

Президент Уго Чавес Фриас рассказывал мне эту историю в самолете Военно-воздушных сил Венесуэлы, перевозившем нас из Гаваны в Каракас две недели назад, за пятнадцать дней до того, как занял пост законного президента Венесуэлы, избранного народом. Мы познакомились с ним за три дня до этого разговора в Гаване, во время встречи с президентами Кастро (Castro) и Пастрана (Pastrana), и с первого момента меня поразила сила его тела, словно сделанного из железобетона. Он был исключительно приветлив и обладал креольской грацией чистокровного венесуэльца. Мы оба пытались встретиться еще раз, но этого не случилось по вине обоих, так что мы вместе отправились в Каракас, чтобы в самолете поговорить о его жизни и ее чудесах.

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая