Лунный воин - Гурова Анна Евгеньевна - Страница 6

Ким вынырнул из тяжелого и невнятного сна, приоткрыл глаза, попытался приподняться и со стоном упал обратно на лавку. Голова трещала, в горле стоял ком, ныла каждая косточка. В ноздри ударила вонь, целый букет разнообразных тошнотворных запахов – от потного немытого тела до застарелой блевотины. Несколько минут Ким лежал пластом, пытаясь сдержать приступ тошноты. Рядом бубнили незнакомые голоса, кто-то хрипло рассмеялся – как железным скребком по ушам.

«Где я? В выгребной яме? Как я тут оказался?» Левый глаз не открывался. Ким рискнул приоткрыть правый. Вокруг покачивалось сумрачное подвальное помещение с решетчатыми узкими окнами под самым потолком – как впоследствии выяснилось, нижний этаж районной управы охраны мира и порядка, где держат обвиняемых до суда, а говоря попросту, тюрьма. Пол кое-как протирали только в середине, и то явно не на этой неделе. Вдоль стенок на длинных деревянных лавках и под ними теснилось несколько десятков оборванцев: грязных, избитых, в лохмотьях, а то и совсем голых. В узкое окно под самым потолком просачивались золотисто-розовые лучи утреннего солнца, в его веселом свете узилище казалось еще грязнее и отвратительнее. Только тут Ким заметил, что сам он вполне гармонирует с окружающей обстановкой – такой же грязный и оборванный, как большинство здешних обитателей. Почти все спали; трое соседей обсуждали волнующую тему – когда принесут обед. При мысли о еде, особенно в сочетании с местными ароматами, подвал перестал качаться перед глазами Кима и начал медленно вращаться вокруг лавки, на которой он лежал, постепенно набирая обороты. Юноша зажмурился и затаил дыхание, изо всех сил стараясь удержать внутри вчерашний ужин. Последнее, что запомнилось Киму, – потрясающей яркости вспышка в левом глазу. А что было до того? Экзамен, попойка… Бес…

Где-то вдалеке послышались тяжелые шаги. Лязгнул засов.

– Ну, где он? – раздался властный голос.

– Вот, пожалуйте сюда, господин… Сапожки не запачкайте…

При звуке голоса Ким встрепенулся, распахнул глаза и увидел перед собой эти самые сапожки – роскошные, лазурные, с алыми кисточками и каблуками для верховой езды. Обладателем сапог был юноша лет двадцати, прекрасный, как утреннее солнце, и такой же неуместный в этом подвале. Такому бы гарцевать на коне, в золоте и шелках, по главным улицам Сонака, мимо великолепных дворцов и перепуганных простолюдинов, которые знают – лучше держаться подальше от прекрасных и страшных хваранов, юных императорских стражей. О верности, отваге и жестокости «юношей-цветов» складывают легенды, шепчутся об их тайных колдовских обрядах. По шаманскому обычаю, хвараны разрисовывают лица, чтобы подманить к себе самых свирепых и могучих духов. Чем привлекательней хваран, тем больше кровожадных демонов вьется вокруг него, как невидимые шершни вокруг душистого цветка.

Таков был юноша, вошедший в подвал районной управы. На кафтане вышит золотом тигренок – знак ранга. Лицо раскрашено ярче и искуснее, чем у кисэн, ладонь на рукояти меча, подведенные глаза смотрят жестко и надменно. За плечом маячат начальник управы и дежурные стражники. Оборванцы-задержанные при виде начальства засуетились, попадали ниц, мордами в пол.

– Братец Сай! – радостно просипел Ким. Хотел было вскочить навстречу сводному брату, но в голове бухнуло, и пришлось упасть обратно на лавку.

Сайхун Енгон наконец изволил заметить сводного брата.

– Это что за падаль? – громко произнес он. – Это что же, благородный Енгон тут валяется на грязной шконке с синей мордой, как загулявший лавочник?

Сайхун безжалостно поднял Кима за шиворот с лежанки, поставил на ноги, сморщился:

– Ну и воняет от тебя! Почему волосы растрепаны? Где пояс потерял?

Начальник управы, наблюдавший за унижением перепившего юнца с полным одобрением, важно сказал:

– Это мы отобрали, светлейший княжич. Так полагается – пояса, перевязи, ленты для волос, шпильки, не говоря уж о ножах и всем прочем, пригодном для лишения себя жизни. Женщинам, буде таковые попадут в управу, приказываем размотать еще ножные бинты. Почему-то они, дуры, на ножных бинтах от позора чаще всего и вешаются…

– А это что такое? – напряженным голосом перебил его Сайхун, всматриваясь в чумазое лицо младшего брата. – Почему глаз подбит?

– Не помню, – смущенно ответил Ким. Хваран обернулся к начальнику управы:

– Его тут что, били?

Начальник изменился в лице, однако ответил с достоинством:

– Никак нет, светлейший. Может быть, патрульные немного помяли, когда тащили в управу… Парнишка-то ведь оказывал сопротивление…

– Он назвал свое имя и сан? – угрожающим тоном спросил Сайхун.

– Дак это… – забормотал главный стражник, – он же был вусмерть пьяный, что-то орал, конечно, но ребята не поняли, что он княжич… Думали, простой Киримский студент…

– Назвал или нет?

– Отстань ты от него, – с сочувствием глянув на вспотевшего начальника, сказал Ким. – Пошли отсюда! На свежий воздух хочу!

Щеки Сайхуна под ритуальными белилами покраснели от гнева.

– Как смели обращаться с Енгоном словно с каким-то подзаборным пьяницей?!

Начальник управы при виде разгневанного хварана без раздумий упал на колено. Сейчас как пойдет махать мечом, только головы полетят, а потом еще и невиновен окажется – дескать, ничего не помню, дух вселился, а духи государю неподсудны.

– Простите, благородные господа, патрульные обознались, мы их непременно накажем…

С полминуты Сайхун сверлил взглядом лысую макушку начальника стражи, свирепо сопя, однако взял себя в руки и на сей раз решил смилостивиться.

– Ладно уж, Ким, пошли из этого свинарника, – бросил он и пошел из подвала. Ким кое-как поплелся за ним.

– А тебе урок, коротышка, – громко, чтобы слышал начальник стражи, вразумлял брата Сайхун. – Истинный Енгон должен защищать свою честь, даже когда он изволил напиться! Сколько их было в патруле? Человек пять-шесть, не больше? Лучше бы ты их зарубил, чем позволять притащить тебя сюда! Дядя заплатил бы штраф, зато твоя княжеская честь осталась бы незапятнанной!

Начальник услышал, но смолчал, подумав про себя: «Чтоб вас всех чумные бесы пожрали, проклятые хвараны! Надо же было так лопухнуться! А этим недоумкам из ночного патруля велю – пусть в следующий раз внимательней слушают, что болтают задерживаемые, – и заодно наложу взыскание на каждого…»

Братья вышли во двор управы. Кима ослепило солнце, в легкие ворвался свежий ветер, изгоняя тюремный смрад. Время уже близилось в полудню. У высокой стены рядом с воротами сидели на корточках полтора десятка солдат в форме Енгонов. При виде Сайхуна они дружно поднялись на ноги.

– Ха, легко сказать – «заруби», – ворчал Ким. – Интересно, чем бы я их зарубил, когда у меня не было с собой меча?

– А где же был твой меч? – ядовито поинтересовался старший брат. – Дозорные отобрали?

– Нет, конечно! М-м-м… Должно быть, забыл у Рея…

– Забыл меч! – презрительно повторил Сайхун, изничтожив Кима взглядом. – Ты, конечно, извини, братец, но это поступок, достойный только варвара.

Ким промолчал, страдая от стыда и похмелья.

– Ладно, пошли домой. Переоденешься, умоешься, а потом…

– Я лучше сначала сбегаю к Рею за мечом, – возразил Ким.

На свежем воздухе он кое-что вспомнил о событиях прошлой ночи, и ему стало тревожно. Не случилось ли чего с Реем и Чинхой? Что если тот «бес» вернулся и прикончил их?

– Надо проведать Рея и посмотреть, всё ли в порядке, – сказал он вслух.

Сайхун поманил к себе одного из воинов, взял у него меч и протянул Киму:

– На, позорище! Вот твой меч. Я уже заходил к Люпинам.

– Там все живы?

– Что за странный вопрос? – удивился Сайхун. – Разумеется, да. Рей выполз во двор такой же зеленый, как ты, очень извинялся, ничего внятного о том, куда ты делся, не сказал – дескать, уснул, ничего не помню. Да что у вас там произошло? Поссорились, что ли?