Дракон мелового периода - Гурова Анна Евгеньевна - Страница 42

– Что, думаешь, я все равно ничего не поймаю? – ядовито спросила я.

– Дело не в снасти, а в сноровке, – важно сказала сестра. – Хариусы – рыба капризная и очень чуткая, не на любителя, а на умельца. Они снизу, из воды, видят тени. Если тень шевельнется – сразу уплывают и прячутся. Вода там, как стекло. Так что надо сидеть абсолютно неподвижно, даже головой не двигать…

– По-моему, это перебор, – усомнилась я.

– Увидишь. Самое главное – удилище. Постарайся, чтобы тень от него не падала на воду. Если не получится, то держи его неподвижно – тогда хариусы подумают, что это ветка, и минут через двадцать успокоятся.

– Да я сама двадцать минут его не продержу!

– Ничем не могу помочь. В общем, никаких резких движений. Еще – не разговаривать. Даже шепотом. Звук по воде идет отлично. И встань на всякий случай от меня подальше. Чую, всю рыбу распугаешь.

Машка ободряюще мне подмигнула и пошла к орешнику. Я в легком шоке последовала за ней.

– И стоит оно таких хлопот? Они хоть вкусные? Следующие десять минут мы продирались сквозь заросли, как в бразильской сельве. Мало того что кусты лещины росли невероятно густо, так еще нам приходилось лезть через метровую крапиву, а потом – через осоку. Машка каким-то чудом находила в этих дебрях тропинку. Я уже взмокла, когда Машка резко остановилась, повернулась ко мне и шепотом сообщила:

– Пришли.

Мы оказались в тоннеле – по-другому не сказать. Длинные густые ветви лещины так переплелись у нас над головами, что под этим зеленым сводом, казалось, еще не наступило утро. От этого места веяло удивительной чистотой. У наших ног с тихим бульканьем тек ручей. Шириной он был метров пять, а глубиной примерно по колено. Он был настолько прозрачен, что, если бы не кудрявые бурунчики у выступающих камней, показалось бы, что зелено-бурые травы на дне шевелятся сами по себе, а поверх них ползут по течению прошлогодние листья.

– А где хариусы? – громко спросила я.

Машка зашипела на меня, прижимая палец к губам. Она отступила на пару шагов от берега и начала готовить снасть: размотала леску, достала коробку с червяками. Глядя на нее, я занялась тем же.

Через полминуты, когда я, кривясь от отвращения, мучила червяка, пытаясь насадить его на крючок, Машка тронула меня за руку. Я подняла глаза. Она молча указала в сторону ручья. Я перевела взгляд и увидела хариуса.

В прозрачной воде он как будто полз по траве, или, вернее, низко летел над ней: крепкая узкая круглоголовая серебристо-белая рыбина, формой очень похожая на торпеду. Хариус двигался медленно, порыскивая в стороны, словно осматриваясь. Я замерла без напоминания – показалось, что хариус чует нас даже из-под воды.

Продырявленный червяк в борьбе за жизнь сделал попытку удрать и сорвался с крючка. Я поймала его на лету, а когда взглянула в сторону ручья, хариуса там уже не было.

«Вот они какие шустрые!» – поднятием бровей сообщила мне Машка. А потом сказала:

– Давай разделимся. Я здесь стану, а ты иди вот к той коряге, ниже по течению. Поплавок будет сносить, так что закидывай повыше. А потом плавно-плавно, без рывков, перебрасывай снова.

Я последовала указанию сестры, взяла свою удочку и ушла к коряге. Следующий час я добросовестно ловила хариусов. Вернее, изображала ловлю. Нет, я все делала правильно: закидывала, стояла, как статуя, не шевеля даже шеей, пока у меня не заныли мускулы, а удочка не начала трястись в руках, как ветка в ураган, – только вот хариусы не подплывали. Я их прекрасно видела: толстые рыбины поблескивали у противоположного берега, что-то лопая на дне, а моего червяка почему-то игнорировали. Один раз я вздрогнула от неожиданности, услышав громкий всплеск, и увидела, как Машка одним быстрым плавным движением вытягивает хариуса из воды.

Солнце между тем давно уже взошло, его лучи слепили мне глаза, пробиваясь сквозь зеленый свод. Становилось жарко. Минут через десять Машка выловила еще одного хариуса. Я подумала, что выбрала неподходящее место, и, молча завидуя сестре, пошла дальше вниз по ручью.

Вскоре мне приглянулась укромная заводь. Ручей вырыл у берега яму, в которой бурлила подводная жизнь: сновали какие-то жуки и кормилась пара хариусов, при моем появлении тут же куда-то сваливших. Я нашла себе место, где было поменьше осоки, закинула удочку и застыла, надеясь, что сбежавшие хариусы вернутся доедать своих жуков и примут меня за дерево.

Несмотря на то, что в заводи течения почти не чувствовалось, поплавок все же медленно сносило. Я глядела, как раскрашенный кусок пенопласта лениво рассекает воду, и впадала в какой-то сонный транс… пока не увидела, что навстречу моему поплавку плывет вертикально торчащее из воды перо. Перо ловко уклонилось от столкновения и вынырнуло из воды, таща за собой леску с крючком. Тут до меня дошло, что одинокая ветка, свисающая над водой метрах в двух от меня – вовсе не ветка, а удочка. Я обернулась в поисках ее начала и встретила взгляд – ясные безмятежные зеленоватые глаза, а потом увидела и их обладателя. В пяти шагах от меня, особенно не таясь, стоял симпатичный, смутно знакомый светловолосый паренек моего возраста с удочкой в руке. Рядом с ним стояло ведро, полное хариусов. Ну просто человек-невидимка, с восхищением подумала я. Это же надо так замереть! Парень был абсолютно неподвижен: он не шевелил даже зрачками, даже как будто не дышал – и в то же время его поза была естественной и непринужденной. Казалось, он может так простоять целый день. Он не просто изображал из себя дерево – он, можно сказать, стал деревом. Если даже я в упор его не увидела, что уж говорить о хариусах.

Несколько секунд я полюбовалась на этого мастера маскировки, а потом, чтобы не мешать ему, тихонько пошла в обратную сторону. Сестра переместилась метров на десять выше по течению. Она уже не стояла, а сидела на кочке, держа удочку низко над водой, и вид у нее был довольно усталый. Рядом в траве серебрились пойманные хариусы. Я помахала ей рукой и двинулась напролом через кусты, взяв курс на земляничник.

Прошло около получаса, и Машка присоединилась ко мне. На ее лице и волосах дрожали капли воды – должно быть, смывала усталость в ручье, – а руку оттягивал увесистый полиэтиленовый пакет с хариусами. Она подошла ко мне и со вздохом облегчения упала в траву.

– Чего-то я совсем замаялась, – слабым голосом сообщила она. – Ну и жара!

– Как улов?

– Неплохо. Штучек десять наберется.

– Хе! Это называется неплохо?

– А у самой-то сколько?

– Я ж новичок, я не в счет. Зато я тут видела парня, так у него целое ведро!

Машка приподнялась на локте и уставилась мне в лицо:

– Когда видела?

– Да только что. Представляешь, стояла буквально в шаге от него и не заметила.

– Где ты его видела?

– Вниз по ручью, там еще коряга, а за ней – заводь.

– Он все еще там?

– Наверно… А что это он тебя так заинтересовал?

Тут я с изумлением увидела, как Машка краснеет, и до меня дошло.

– Ага! Так ты его знаешь!

– Ну знаю…

– Небось, и на это место нарочно приехала! Кончики ушей у Машки стали дивные – как малина на просвет.

– Ничего подобного! – буркнула она. – Больно надо. Я и не знала, что он здесь сегодня будет…

– А как его зовут? И давно ты в него влюблена?

– Ну, все!

Машка с угрожающим видом вскочила на ноги и двинулась на меня, и быть бы мне нещадно трепаной и битой, если бы из зарослей орешника не вышел тот самый парень. В одной руке у него была удочка, а в другой – ведро с добычей. На ручье он был в джинсовой куртке, которую теперь снял и обмотал вокруг пояса. Шел он босиком. Увидев нас, он расплылся в улыбке.

– Машка, ты, что ли? Здорово!

– Здорово, – огрызнулась Машка, свирепо глядя на меня. «Только вякни что-нибудь лишнее!» – говорил этот взгляд. Я пожала плечами и перенесла внимание на парня. Он встретил мой взгляд и снова обаятельно улыбнулся. Теперь его глаза были небесно-голубые.

– Это твоя родственница, городская? – спросил он Машку.