Дракон мелового периода - Гурова Анна Евгеньевна - Страница 36
- Предыдущая
- 36/82
- Следующая
От таких разговоров у меня пропадало всякое желание знакомиться со страшной троюродной сестрой. Но, впрочем, моего мнения никто и не спрашивал. Папа объявил, что выезд состоится в ближайшую пятницу; путешествовать мы будем на собственной машине, и всего-то сутки; уикэнд родители проведут в Утишье, после чего уедут обратно в город, а меня бросят на произвол судьбы у тети Нины. Вернусь же я сама на поезде, через месяц-полтора-два.
От родительских планов я отбивалась весь вечер. Но, ложась спать, вдруг подумала – почему бы и нет? Что мне здесь делать – перед теликом в депрессии и одиночестве сидеть? «Может, эта жуткая Машенька меня там грохнет, и на этом мои страдания закончатся», – оптимистично подумала я, проваливаясь в сон.
– Гелечка, проснись! – услышала я мамин голос. – Выгляни-ка в окно!
Я уселась на заднем сиденье автомобиля, где проспала всю дорогу, и увидела, что нашу машину преследуют байкеры. Целый отряд парней на мотоциклах с ревом и треском несся по обе стороны от нас. Это были, наверное, самые жалкие байкеры на свете: тощие мальчишки в ватниках верхом на замызганных «Явах» и «Уралах». Мне вспомнились настоящие байкеры, которых я несколько раз видела в Питере: брутальные мужики на своих сияющих монстрах, в темных очках, в кожаных банданах и фирменных куртках с волком на спине двигались величественно и зловеще, как звено истребителей. А эти напоминали стаю, в лучшем случае, шакалов.
– Чего им от нас надо? – зевая, спросила я.
– Делать им нечего, – буркнул папа, нажимая на газ. – Шпана. Ну вот, прокатились с почетным эскортом. В каждой деревне одно и то же.
За окном промелькнули какие-то серые крыши, и снова начался лес. А дорога становилась все хуже и хуже. Меня мутило и укачивало, но я не просила остановиться – хотелось скорее отмучиться.
Пока мы ехали по шоссе, я сидела на переднем сиденье, изучая карту; позднее, когда машина свернула на проселок и углубилась в поля, я перебралась назад, где то дремала, то смотрела в окно, то страдала от тряски.
До Утишья мы добрались уже на закате. Машину последний раз тряхнуло на ухабе, и я окончательно проснулась.
– Наконец-то, – вытирая лоб, сказала мама. – Боже мой, какая тяжелая дорога!
Еще не отойдя от дремы, я выбралась наружу, и передо мной распростерся сельский пейзаж: пыльная грунтовка в огромных колдобинах, у обочин – пижма и лебеда в половину человеческого роста, повсюду бесконечные огороды с сочной изумрудной капустой и цветущей картофельной ботвой, среди них – большие серые избы, окруженные лабиринтами всяких пристроек и сараев, за огородами – поля, и со всех сторон черной бахромой вдоль горизонта – лес.
Папа вылез из-за руля и принялся разминать спину. Мама глубоко вздохнула:
– А воздух-то какой чистый!
– А по-моему, тут чем-то пованивает, – пробормотала я.
– Где же наши родственнички? – поинтересовался папа, заглядывая через дощатый забор в ближайший двор. – Почему не встречают?
– Нина! Тетя Маша! – закричала мама, приоткрыв калитку. – Свои приехали!
Не прошло и полминуты, как во дворе раздались приветственные возгласы, и мы оказались в объятиях родственниц. С тетей Ниной я была знакома и раньше, с тех пор, когда она приезжала в Питер от чего-то лечиться и жила у нас, а с двоюродной бабкой познакомилась впервые. Бабка, тоже Маша, оказалась мелкой, жилистой, с цепким взглядом, в белой косынке, повязанной на манер первых комсомолок. Выразив ритуальный восторг от встречи с мамой и папой, родственницы принялись вертеть во все стороны меня, критически высказываясь насчет моего чахоточного внешнего вида и обещая превратить за ближайший месяц в жирного, пышущего здоровьем розового поросенка.
– А где ваша Машенька? – спросила мама.
– Да носится где-то с утра, шалава, – едко сказала бабка. – Ничего, небось скоро явится. Как узнает, что городские приехали, так и прискачет поглядеть.
Улучив момент, я отошла от женщин и уселась на травке у обочины. Меня еще слегка мутило после дороги, а земля казалась такой приятно твердой и устойчивой. У машины открыли багажник, и папа с каким-то потрепанным мужичком, которого мне не представили, начал таскать в избу вещи. Я перевела взгляд на панораму улицы и увидела вдалеке тучу пыли. Туча с ревом приближалась. Вскоре уже можно было разглядеть внутри нее мотоцикл.
– А вот и Машка, легка на помине, – услышала я голос тети Нины и вскочила на ноги.
К крыльцу, взревывая, подкатил здоровенный, облепленный грязью «Урал». За рулем «Урала» сидела девчонка примерно моего возраста. На глазах у нее были темные очки, на которые свешивалась белобрысая челка. Русая коса присутствовала, но была она не до пояса, как я ожидала, а маленькая, кривенькая, загнутая кверху в виде скорпионьего жала. На девчонке были тренировочные штаны цвета хаки, черный топик в обтяжку с выложенной крупными стразами надписью «Шанель» и заношенные кроссовки на босу ногу. Накачанный бицепс левой руки украшала черная татуировка «кельтский хвост».
– Добрый день, – глухим голосом сказала я, стараясь придать себе самоуверенный вид.
– Здорово, – мрачно ответила девчонка. Несколько секунд мы глядели друг на друга. Потом она неторопливо сняла темные очки. Я увидела ее глаза – один синий, другой зеленый – в обрамлении густых ресниц. Синий смотрел сквозь меня с надменным равнодушием античной статуи. А зеленый – робко и подозрительно. Я бы даже сказала, испуганно.
Я вгляделась в зеленый глаз, как более дружелюбный, и вдруг меня осенило: «Да она меня боится еще больше, чем я ее!» Мне сразу значительно полегчало.
– Привет, я Геля, – весело сказала я. – Ты, наверно, Маша?
Девчонка кивнула, исподлобья меня рассматривая.
– Как это «Геля»? Галина, что ли? – спросила она низким грудным голосом.
– Геля – это Ангелина.
– Ни фига себе имя. А у нас в Краснозаводском Евфимия есть.
– «Ангелина» означает – «ангельская». Мне нравится. Почти Анжелика.
Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. У ворот родители и прочие родичи болтали и перетаскивали из машины вещи в избу.
– А почему у тебя глаза разные? – спросила я.
Маша замялась.
– Я левым не вижу, – сказала она. – Он слепой. С позапрошлого года. Подралась с одним… – последовал забористый эпитет. – Ну, он тоже свое получил.
Я ужасно смутилась. Тоже мне, нашла о чем спросить для поддержания светской беседы!
– Извини… Синий глаз у тебя очень красивый, – пробормотала я, чтобы спасти положение. – Ой, прости. Зеленый тоже ничего.
Я понимала, что плету дикую чушь, а Маша внимательно слушала и молчала. Сейчас она выбьет глаз мне, подумала я, глядя на татуировку, и будет совершенно права. Но она вдруг простодушно расхохоталась. И я сразу почему-то перестала ее бояться.
– Чем тут так везде воняет? – поинтересовалась я.
– Ты о чем? – Машка потянула носом воздух. – А, так это ж навоз. Воняет, говоришь? А я не замечаю. Ничего, тоже скоро привыкнешь.
Разговор снова увял. Я поглядела на дом и спросила:
– А у вас русская печка есть?
– Конечно.
– Круто! А спать на ней можно?
– Можно, – хмыкнула Машка. – Но не нужно. Душно очень.
– Пошли дом посмотрим? – предложила я. – Печку и прочие коромысла?
– Чего там смотреть-то? – буркнула сестра. – Ну, пошли, если тебе интересно…
Изнутри бабкин дом напоминал не шибко модернизированную избу из музея памятников древнерусского зодчества. Первое, на что я наткнулась, была та самая печка. Она занимала полкомнаты, гармонично разделяя дом на две части – хозяйственную и парадную. Мебель в парадной части: буфет, стол, стулья и прочее – была самая обычная, старая и потрепанная, за исключением роскошного кованого сундука, в который с легкостью поместилось бы все наше семейство. Дощатый пол был застелен полосатыми половиками этнографического вида. На окнах цвели вездесущие герани. В красном углу, накрытый вологодским кружевом, матово поблескивал телевизор «Рекорд». Я заглянула за печь и обнаружила там железную кровать, холодильник и электроплитку.
- Предыдущая
- 36/82
- Следующая