Числа и знаки. Трилогия - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/172
• Следующая

– Все в руках божьих, - отвечал Хауке, едва ли не со скрежетом зубовным.

Как поведал Аксель во время прогулки, костер будет сложен прямо напротив храма Святого Бертольда. Основу его составят большие связки хвороста, переложенные сеном; в землю вроют столб, черный от вылитой на него смолы. К этому столбу привяжут малыша Хаанса с матерью и еще двух поселян, имен которых Бофранк так и не узнал. Их привяжут всех вместе, рядом, локоть к локтю; и тот, кто еще не потерял рассудка после допросов Броньолуса, будет молить об одном - умереть раньше соседа, задохнуться дымом от его горящей плоти, чтобы не почувствовать, как огонь лизнет руки, лицо и сердце…

Сейчас, впрочем, ничто еще не говорило о грядущем жутком зрелище. Не имелось ни столба, ни хвороста, возле храма бродил лишь брассе Ойвинд, искал в траве убежавшего гусенка. Пройдя через поселок в один конец, конестабль решил навестить молодого Патса - если тот случится дома.

Тот был на месте - что-то писал. Отложив перо, он сдержанно приветствовал Бофранка.

– Я слыхал о множестве любопытных событий, - сказал молодой человек.

– При этом вы все еще собираетесь посвятить жизнь служению миссерихордии?

– Я пока не решился…

– А я решился - защищать закон так, как того требует мое образование и положение, - посуровел конестабль. - Вы ведь помогли бежать старикам, предупредив их; что это, как не грех? Помогая колдуну, помогаете дьяволу.

– Но я сам привел его сюда…

– Так предали бы его в руки Броньолуса, это помогло бы вам в карьере. Но мои действия вы осуждаете, не так ли?

– Но… Вы стреляли в миссерихорда…

– Нарушение закона суть нарушение закона вне зависимости от того, знать это совершила или чернь, миссерихорд или еретик. Скажите мне лучше, что вы собираетесь делать далее.

– А вы?

– Я попробую принять участие в судьбе несчастных, насколько это будет в моих силах.

– Вы полагаете, они невиновны?

– Как агнцы, хире Патс. Как агнцы. То, что творится здесь, носит скорее политический характер, долженствующий придать силы миссерихордии - для того и миссия Броньолуса. Истинного убийцу мы не найдем - теперь и подавно.

– Откуда в вас столько уверенности?

– «Кто не виновен перед богом? Это даже не грех, прима-конестабль, тем более для меня, посвятившего жизнь борению со злом» - так сказал мне грейсфрате. О каком же правосудии речь, хире Патс?

– Зачем вы пришли? - спросил молодой чело век, глядя выше Бофранка, в стену.

– Я полагал встретить в вас разумного человека, который помог бы мне. Я вижу, что ошибался. Что ж, я достаточно делал ошибок в жизни, чтобы относиться к ним без печали. Прощайте - увидимся на казни. Полагаю, вы будете там, мой дражайший миссерихорд.

Как и следовало ожидать, ни допросной, ни пыточной в поселке не имелось, и под эти нужды люди Броньолуса приспособили винный погреб старосты. Погреб этот был чрезмерно велик - винные бочки занимали всего лишь угол, остальное же место было свободно. Нашлось и место для очага, этого неизменного атрибута пыточной, ибо огонь - одно из наиболее страшных для человека испытаний, как и для всякой живой твари. Необходимый для пыток инструмент был у грейсфрате с собой, равно как и специальный мастер, сведущий в нем.

– Вы полагаете, пытка так уж необходима? - спросил Бофранк, когда они в очередной раз спускались по лестнице. Пока допросы выглядели достаточно милосердными, ибо допрашиваемые отвечали на вопросы охотно и так, как того хотел грейсфрате.

– Признание я вижу недостаточно полным, - отвечал Броньолус. - Когда в прежнее время миссерихордия находила, что обвиняемый не сделал полного признания, назначалась пытка, и ни один последующий закон не упразднил ее до нашего времени. Я следую канонам.

– Я прочел много протоколов процессов, - сказал Бофранк, - от которых меня охватил и пронизал ужас, а я ведь по роду службы видал многое. В миссерихордах, прибегавших к этому средству, я могу видеть лишь предельно жестоких людей.

– Отчего же? Верховный совет часто запрещает употребление пытки более одного раза в одном и том же процессе.

– Вы лучше меня знаете, что это запрещение почти бесполезно. Пользуясь самым отвратительным софизмом, миссерихордия дает название отсрочки прекращению пытки, которое диктовалось опасностью, угрожавшей жизни жертв. Если несчастный не умирает на своем ложе от последствий пытки, мучения возобновляются, как только он начинает чувствовать себя несколько лучше. И вы и вам подобные, грейсфрате, именуете это не новой пыткой, но просто продолжением первой. Да и в чем вообще суть пыток? Коли пытаемый сознается, он будет умерщвлен; если же нет - умерщвлен все равно и, быть может, с куда большей жестокостью.

– По вашим словам, пытки нужны только с тем, чтобы заставить несчастных признать все, в чем миссерихордия имела нужду для их осуждения?

– У вас огромный опыт в подобных делах, грейсфрате. Я полагаю, вы замечали, как подвергающиеся пытке давали ложные показания, чтобы положить конец своим мучениям, часто даже не дожидаясь их начала. Они заявляли о таких вещах, которым никто, одаренный здравым смыслом, не может и не должен верить.

– Вы говорите как человек, сеющий благо. Однако я хорошо представляю себе, как работают ваши соратники в Секуративной Палате. Сколько раз посылали они смерда, бедняка на плаху или виселицу, чтобы отчитаться об очередном раскрытом злоумышлении? Или не знаете вы, как ведутся допросы у вас? Чем же миссерихордия хуже, хотел бы я спросить?

Бофранк промолчал, ибо грейсфрате говорил чистую правду. Конечно, он мог возразить, что Секуративная Палата работает с отбросами рода человеческого, от которых не приходится ждать добра, и тот, кто, может быть, не совсем заслуженно пошел на виселицу или был бит палками на допросе, все одно не сегодня завтра кончил бы свой путь именно так. Но Броньолус был прав, и опровергать его столь сомнительным образом Бофранк не взялся.

• Предыдущая
• 30/172
• Следующая