Куколка - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 2
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
– Просто и ясно – он окаменевает. Он умрет. Он не питался уже несколько недель. Так сказал Хартли. Хартли питал его внутривенными вливаниями, пока кожа не стала настолько жесткой, что игла не могла ее проколоть.
Дверь медленно, с жалобным скрипом отворилась. Рокуэлл вздрогнул. На пороге стоял Хартли. Его острое лицо было не таким напряженным после нескольких часов сна, но серые глаза по-прежнему смотрели враждебно и с горечью.
– Если вы уйдете из комнаты, – сказал он спокойным голосом, – я уничтожу Смита за несколько секунд. Ну?!!
– Не двигайся с места, – чувствуя нарастающее раздражение, Рокуэлл подошел к Хартли. – В каждый твой приход тебя придется обыскивать. Честно говоря, к не доверяю тебе, – Оружия не оказалось.
– Почему ты мне ничего не сказал о солнечном свете?
– Что? – медленно произнес Хартли. – О да. Я забыл. Я пытался передвинуть Смита несколько недель назад. Солнечный свет попал на пего, и он начал на самом деле умирать. Естественно, больше я его не трогал. Похоже, что Смят смутно сознавал, что его ожидает. Может быть, даже планировал, я не уверен. Когда он еще мог говорить и жадно все поедать до того, как его тело полностью затвердело, он предупреждал меня не двигать его э течение двенадцати недель. Говорил, что не любит солнце. Говорил, что это все испортят. Я думал, что он шутит. Оказалось, нет. Он ел как животное, голодное, дикое животное, впал в коматозное состояние, и вот вам результат. – Хартли тихо выругался.
– Я скорее рассчитывал, что вы продержите его на солнце достаточно долго, чтобы нечаянно его убить.
Макгвайр с трудом передвинул свои двести пятьдесят фунтов
– Послушай, а что, если мы подцепим от Смита эту болезнь?
Хартли взглянул на тело, его зрачки сузились.
– Смит не болен. Неужели вы не замечаете вырождение? Это как рак. Вы не заражаетесь им, вы наследуете тенденцию. Я начал бояться и ненавидеть Смита только неделю назад, когда обнаружил, что он существует, дышит и процветает с запечатанным ртом и ноздрями. Этого не может быть. Этого не должно быть.
Макгвайр проговорил с дрожью в голосе:
– Что, если ты, и я, и Рокуэлл – все станем зелеными и чума охватит всю страну, что тогда?
– Тогда, – ответил Рокуэлл, – если я ошибаюсь, что вполне возможно, я умру. Но это их в малейшей степени меня не волнует.
Он повернулся к Смиту и продолжил свою работу.
Колокол. Еще колокол. Два колокола, два колокола. Дюжина колоколов, сто колоколов. Десять тысяч и миллион лязгающих, стучащих, грохочущих металлом колоколов. Родившиеся мгновенно и одновременно в тишине, вопящие, визжащие, ранящие, бьющие по ушам эхом! Звенящие, поющие громкими и тихими, низкими и высокими голосами
Из-за всего этого колокольного звона Смит не мог сразу сообразить, где он находится. Он знал, что не сможет смотреть, потому что его веки были плотно прижаты; знал, что не может говорить, потому что его губы срослись. Его уши были тесно зажаты, но тем не менее колокола колотили вовсю.
Он не мог видеть, хотя нет, он мог, мог, и это было как будто внутри маленькой темной красной пещеры, как если бы его глаза были повернуты внутрь его головы.
Затем Смит попробовал пошевелить языком, я неожиданно, пытаясь вскрикнуть, он осознал, что у него пропал язык. Нет языка. Странно. Почему? Смит попытался остановить колокола. Они утихли, наградив его тишиной, окутавшей его холодным одеялом. Что-то происходило. Определенно происходило. Смит попытался шевельнуть пальцем, но он ему не повиновался. Руки, ноги, голова, туловище – ничто не двигалось. Секундой позже пришло ужасное открытие, что он больше не дышит, по крайней мере при помощи легких.
– Потому что у меня нет легких! – вскрякнул он, но вскрикнул внутренне, про себя, и крик этот обволокло темным красным потоком, который поглотил, растворил в себе и унес этот крик, принеся Смиту облегчение я спокойствие.
"Я не боюсь, – думал он. – Я осознал это и не понимаю почему. Я понимаю, что мне не страшно, но не знаю причины этого.
Без языка, без носа, без легких. Но, наверное, позже они появятся. Да, конечно, появятся. Ведь что-то происходит.
Через поры его отвердевшего тела проникал воздух, пропитывая, как дождь, каждую часть его тела, вдыхая в него жизнь. Дыхание через миллионы жаберных пластинок, вдыхание кислорода, азота, водорода и двуокиси углерода и усвоение всего этого. Удивительно. Билось ли еще его сердце?
О да, оно билось. Медленно, медленно, медленно. Неясный красный шорох, поток, река, вздымающаяся вокруг него, медленно, медленнее, еще медленнее. Как хорошо! Как легко!
Дни слагались в недели, и картина становилась яснее. Помогал Макгвайр. Отставной хирург, он был секретарем Рокуэлла в течение нескольких лет. Не слишком много помощи, но хороший компаньон.
Рокуэлл заметил, что Макгвайр много, нервно и грубовато шутил по поводу Смита, стараясь сохранить спокойствие. Однако как-то он прекратил это, поразмыслил и медленно проговорил:
– Слушай, до меня только сейчас дошло! Смит жив. Но он должен быть мертв. А он жив. О господи! Рокуэлл рассмеялся.
– Что, черт возьми, по-твоему, я собираюсь делать? Я на следующий неделе приволоку сюда рентгеновский аппарат чубы посмотреть, что же делается внутри этой скорлупы.
Рокуэлл ткнул иглой в тело, но она сломалась о жесткую оболочку. Он попробовал еще одну иглу, потом еще и еще пока наконец не пробил ее, откачал немного крови и поместил пластинки под микроскоп. Несколькими часами позже он спокойно пихнул пробу сыворотки под красный нос Макгвайра я быстро заговорил:
– Боже! Я не могу в это поверять. Его кровь убивает бактерии. Я поместил в нее колонию стрептококков, которая была уничтожена за восемь секунд! Можно ввести Смиту любые известные болезнетворные микробы, и он уничтожит их всех!
Через несколько часов – новые открытия. Они держали Рокуэлла в напряжении ночи напролет, заставляя его думать, сопоставлять, удивляться и разрабатывать титанические теории и идеи.
Вот, например.
Хартли до последнего времени ежедневно питал Смита огромным количеством внутривенных вливаний. Ни один миллиграмм этой пищи не бы уничтожен. Вся она была запасена и не в жировых складках, а в совершенно нормальном виде – икс-жидкости, содержавшейся в высококонцентрированной форме в крови Смита. Унция ее могла обеспечить человека всем необходимым в течение трех суток. Эта икс-жидкость циркулировала по телу до тех пор, пока в ней не возникала надобность, тогда она усваивалась и использовалась. Удобнее, чем жир. Гораздо удобнее! Рокуэлл сиял, довольный своим открытием. Смит запасся таким количеством икс-жидкости, что ее хватило бы на многие месяцы. Самопитание.
Макгвайр, когда узнал об этом, сказал, печально созерцая свое брюшко
– Хотел бы я хранить свое питание таким образом. Это было еще не все. Смиту не нужно было много воздуха. То, что он имел, он получал, видимо, посредством осмотического процесса через свою кожу. И он использовал каждую молекулу. Никаких потерь.
– И, – заключил Рокуэлл, – в конце концов, сердце Смита даже может отдохнуть от своей работы, полностью прекратит биться!
– Тогда он будет мертв, – сказал Макгвайр.
– Для тебя и для меня – да. Для Смита – может быть. Только может быть. Подумай над этим, Макгвайр. В общем-то Смит – это самоочищающийся поток крови, в течение месяцев не требующий восстановления, почти не подверженный нарушениям. Он не уничтожает отходы своей жизнедеятельности, каждая молекула используется. Этот лоток саморазвивается и смертелен для всех микробов. И Хартли еще говорит о вырождении!
Хартли был раздражен, когда услышал об открытиях. но продолжал утверждать, что Смит вырождался и был опасен. Макгвайр внес свою лепту.
– Откуда мы знаем, а может быть, это какая-нибудь сверхмикроскопическая зараза, которая уничтожает все другие бактерии, пока расправляется со своей жертвой. В конце концов, и малярийный вирус иногда используют для лечения, почему бы не существовать новой бацилле, которая уничтожает всех остальных?
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
