Изгнанники - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 49

• Предыдущая
• 49/73
• Следующая

— Он один из верных, — вскрикнул старик, — это наш пастырь! О, теперь действительно будет благословен наш путь.

Но незнакомец отрицательно покачал головой с кроткой улыбкой на устах.

— Боюсь, что мне не придется разделить его с вами более, — тихо промолвил он, — потому что Бог призывает меня в путь дальний. Я слышал его призыв и готов. Да, я действительно священник храма в Изиньи. Когда мы узнали о приказе нечестивого короля, то я и двое верных с их малюткой пустились в странствие по морю, надеясь добраться до берегов Англии. Но в первый же день налетевшей волной смыло и весла и все, что было с нами в лодке — хлеб, бочонок с водой, — и у нас осталась только надежда на милость всевышнего. Потом он начал призывать нас к себе, одного за другим, сначала ребенка, затем женщину и, наконец, мужчину. Уцелел один я, но и то чувствую наступление неизбежного часа. Но так как вы из истинно верующих, не могу ли я чем-либо оказаться вам полезным перед смертью?

Купец покачал головой, но вдруг в его голове блеснула какая-то мысль, и он с радостным лицом подбежал к Амосу Грину, шепнув ему на ухо несколько слов. Тот засмеялся и подошел к капитану.

— И давно пора, — сурово заметил Эфраим Савэдж.

Пошептавшись, они пошли к де Катина. Тот привскочил от радости, и глаза его засверкали восторгом. Потом они спустились вниз в каюту к Адели; та вздрогнула и покраснела, отвернув свое милое личико, и начала растерянно приглаживать руками волосы, как обычно всякая женщина в момент напряженной радости. Но нужно было спешить, так как даже тут, в пустынном море, каждое мгновение мог появиться великий Некто и помешать исполнению их намерения. Через несколько минут молодой человек и девушка уже стояли на коленях рука в руку перед умирающим священником, благословлявшим их слабым движением исхудалой руки и шептавшим слова, соединявшие сердца новобрачных навеки.

Как перед каждой молодой девушкой, так и перед Аделью не раз рисовалась ее будущая свадьба. Часто в мечтах она видела себя рядом с Амори коленопреклоненною перед алтарем храма св. Мартина. Иногда воображение переносило ее в небольшую провинциальную церковь — одно из тех маленьких убежищ, куда собиралась горсть верующих, и тут мысленно совершался над ней величайший обряд в жизни женщины. Но ей никогда в голову не могла прийти мысль о подобного рода свадьбе: под ногами новобрачных качалась белая палуба, над их головами гудели снасти, вокруг раздавались крики чаек, а вместо свадебного гимна рокотали волны, певшие свою песнь, старую, как мир. В силах ли она когда-нибудь забыть эту сцену?! Желтые мачты и надутые паруса, землистое, се-рое7изможденное лицо священника с потрескавшимися губами, исхудалый облик отца, стоящего на коленях и поддерживающего умиравшего, де Катина в голубом мундире, уже достаточно облезлом, и капитан Савэдж, с его деревянным лицом, обращенным к небу, и, наконец, Амос Грин, со спокойным сиянием голубых глаз и руками, засунутыми в карманы. А позади — сухощавый шкипер и небольшая группа новоанглийских моряков в соломенных шляпах и с серьезными лицами.

Так окончилось это венчание; затем новобрачных приветствовали поздравлениями на грубом, чужом языке, и начались пожатия жестких рук, огрубелых от канатов и весел. Де Катина с женой, опершись на ванты, с замиранием сердца смотрели, как корабль то вздымается в голубую высь, то опускается в пену зеленых волн, катившихся мимо.

— Все это и странно и ново, — произнесла Адель. — Наше будущее рисуется мне таким же неясным и темным, как вон та гряда облаков, собирающихся впереди нас на горизонте.

— Насколько это зависит от меня, твоя судьба, дорогая, будет так же ясна и светла, как те солнечные лучи, что играют на гребнях волн. Страна, изгнавшая нас, уже далеко, но перед нами другая, более прекрасная, и каждый порыв ветра приближает нас к ней. Там нас ожидает свобода, с собой мы несем юность и любовь. Чего же еще больше нужно человеку?

Так стояли они и ласково-бодро беседовали, пока не наступили сумерки и на потемневшем небе не появились первые бледные звезды. Но прежде чем звезды побледнели снова, на «Золотом Жезле» успокоилась одна усталая душа.

В продолжение трех недель дул свежий ост или норд-ост, переходивший иногда почти в бурю. «Золотой Жезл» весело несся вперед на всех парусах и к концу третьей недели Амос и Эфраим Савэдж стали высчитывать часы, оставшиеся до той поры, когда они увидят свою родину. Для старого моряка, привыкшего и к встречам, и к расставаниям это было не так важно, но Амос, в первый раз покинувший родину, горел нетерпением и целыми часами курил, сидя на мачте, вглядываясь в линию горизонта и надеясь, что его приятель обманулся в расчете и родной берег может показаться каждую минуту.

— Напрасно, мальчик, — проговорил капитан, кладя ему на плечо свою большую красную руку. — Тем, кто плавает на кораблях, надо иметь много терпения и нечего терзаться из-за того, чего нет.

— А все-таки в воздухе чувствуется уже что-то родное, — ответил Амос. — Ветер дует так, как он никогда не дул в чужой стране. Ах, чтоб мне окончательно прийти в себя, надо будет еще прожить месяца три в долинах.

— Ну, — отвечал приятель, засовывая за щеку щепотку тринидадского табаку, — я плаваю по морю с тех пор, как у меня пробились усы, большей частью в каботаже, ну и по океану, конечно, когда это позволяют навигационные законы. За исключением двух лет, что я провел на суше по делу короля Филиппа, когда потребовалась каждая пушка на борту, я никогда не бывал далеко от соленой воды и, скажу откровенно, не запомню лучшего плавания, чем это.

— Да, мы летели, словно буйвол от лесного пожара. Но мне чудно, как это вы находите дорогу без отметок и следов. Я затруднился бы найти и целую Америку, Эфраим, а не то что Нью-Йоркский пролив.

— Я слишком отклонился на север, Амос. Мы были на пятидесятом градусе или около того, с тех пор как увидели мыс Ла-Хог. Завтра, по моему расчету, мы должны увидеть и землю.

— Ах, только завтра. А что это будет? Гора Пустыни, мыс Код? Длинный остров?

— Нет, парень, мы на широте Св. Лаврентия и скорее увидим берега Аркадии. При этом ветре мы проплывем на юг еще денек, самое большее — два. Еще несколько таких прогулок — и я куплю себе хороший кирпичный дом в северной части Бостона, в Грин-Лэне, и буду смотреть из окон на залив, на уходящие и прибывающие корабли. Так и кончу свою жизнь в мире и покое.

Целый день Амос Грин, несмотря на уверения приятеля, напрягал зрение в бесплодных поисках земли. Когда стало темнеть, он сошел вниз, в каюту, и достал охотничью куртку, кожаные штиблеты и енотовую шапку. Эта одежда была ему гораздо больше по сердцу, чем тонкое сукно, в которое нарядил его голландский портной в Нью-Йорке. Де Катина тоже переоделся в темное штатское платье и вместе с Аделью хлопотал, собирая вещи старика, ослабевшего настолько, что он был не в состоянии что-либо сам сделать для себя. На баке визжала скрипка, и далеко за полночь хриплые возгласы грубых песен смешивались с рокотом волн и шумом ветра. Так серьезные новоангличане по-своему веселились и радовались возвращению на родину.

Штурман должен был стоять на вахте от полуночи до четырех часов утра. Вначале луна сияла ярко, но к утру облака заволокли все небо, и «Золотой Жезл» погрузился в один из густых, непроницаемых туманов, встречающихся во всей этой части океана. Туман был настолько силен, что с кормы еле можно было разобрать неясные очертания паруса. Дул резкий норд-ост и легкая бригантина ложилась набок, почти касаясь воды подветренными снастями. Внезапно похолодало так, что штурман переминался на корме с ноги на ногу, а четыре подручных матроса дрожали, укрываясь под бортовой загородкой.

Вдруг один из них, громко крикнув, вскочил на ноги, тыкая пальцем в воздух. Из мрака у самого бушприта вынырнула громадная белая стена, о которую корабль с разбегу ударился так сильно, что мачты повалились, словно сухой тростник от порыва ветра, а сам он в одно мгновение превратился в бесформенную груду щеп и обломков.

• Предыдущая
• 49/73
• Следующая