Зимний сон - Китаката Кензо - Страница 13

• Предыдущая
• 13/44
• Следующая

На лице Нацуэ плясали багровые отсветы пламени – говорила ли она, молчала ли. Сжимая в руке бокал, она смотрела на огонь.

Я тоже что-то видел. Убийство. Пожирание чужой жизни. Я определенно что-то понял. Жизнь. Если выражать в словах, это именно жизнь. Тогда мне казалось, что я хочу нарисовать это нечто. Я точно помню, что меня посетила такая мысль.

После первых двух-трех дней в тюрьме меня снова начало преследовать ощущение, что по ладоням сочится чужая кровь. Стоял конец мая, воздух был теплый и влажный. Я все тер ладони, но ощущение не проходило.

– Пойдем в постель.

– Передумал. Типично по-женски.

– Я хотел тебя подразнить, но уже заволновался, что ты про меня забыла.

Нацуэ, не шелохнувшись, продолжала пить пиво.

Мне позвонил Номура.

Он сказал, что картина, которую я передал галерее, вызвала в Токио сенсацию.

– Что тебе надо, Номура. Я ведь тебе как убийца интересен, а на картины тебе чихать.

– В последнее время много о тебе думал, ну и решил в галерею сходить. Там твое полотно выставили, сотого формата. Народ валом валит посмотреть. Я там недолго был, но и то поразился, сколько желающих.

– Его уже продали.

– Просто я понял: пока не пойму твои картины, не пойму тебя как человека.

– Ах, так дело в понимании.

– В том смысле, чтобы самому прочувствовать. Не для того чтобы трещать о тебе для других.

– Подумываешь написать книгу?

– Совершенно верно. А сначала я должен хотя бы тебя понять.

– Говоришь загадками, теперь я тебя не понимаю.

– Да нет, ты все превосходно понимаешь. Но не понимаешь меня.

– Приношу извинения. Я об этом как-то не подумал. Я когда взял трубку, все ломал голову, кто ты вообще такой.

– У меня назревает такой материал, а я достучаться до тебя не могу. Ты только отдаляешься. Да и откройся ты – кто знает, что там выйдет на поверку.

– Зачем вообще писать обо мне книгу?

– Так надо.

– Я для тебя как зеркало.

– Иными словами, я лучше пойму себя, если напишу о тебе? Буду смотреться в тебя как в зеркало. Думаешь, люди для этого книги пишут?

– Наверно.

– Только избавь меня от своих теорий.

– Ну вот и первая ласточка. Эмоции накаляются.

– Я видел твои картины, но не понял их. Меня вообще напрягает, когда я что-то не понимаю.

– Если ты будешь чесать со мной языком по телефону, это тебе понимания не прибавит.

– Воистину…

Номура начал заново.

– От этой картины будто опасность какая-то исходит. Не знаю, мне так показалось. Не то чтобы ты снова собирался кого-нибудь убить, просто такое чувство, будто чаша терпения переполнилась и ты вот-вот сорвешься.

Собственно, Номура был недалек от истины. Правда, я бы выразился несколько иначе, но что-то явно будоражило мой рассудок.

– Не собрался еще спускаться с гор?

– Не раньше, чем зима закончится.

– Ну так я сам как-нибудь загляну.

– Тебе здесь не обрадуются. Хотя и взашей, конечно, не погонят.

– И только?

Номура слабенько засмеялся и положил трубку.

Вскоре я начисто позабыл об этом разговоре.

Я доехал до города, зарулил на заправку. Жена смотрителя советовала поставить зимние шины, да не затягивать с этим делом.

Пока мне меняли резину, я заглянул в расположенное по соседству кафе и съел порцию лапши. Наступило обеденное время, но посетителей было негусто. Сезон осенних красок подходил к концу.

На обратном пути я решил проверить, был ли смысл менять шины, и поехал по долгой горной дороге. Я ехал и ехал, но особой разницы не чувствовалось. Просто машина шла немного мягче.

На высоте земля была покрыта снегом. Я подумал: интересно, сколько раз здесь выпадал снег. Высота приближалась к двум тысячам метров. Моя малогабаритка легко преодолевала подъемы и даже обходила медлительные грузовики. Осенью то и дело обгоняли спортивные автомобили из Токио, а в это врем года скоростных машин вообще не было.

В горах домов – по пальцам перечесть, и порой дорога подолгу вилась через дремучий лес. Для человека две тысячи метров – предел, дальше начинается зона дискомфорта, где обитать сложно. Пансионатов здесь было раз, два и обчелся.

Когда асфальтированная дорога закончилась, я остановился и вышел из машины.

Меня тут же атаковала стужа. Атаковала, именно так. Обхватив себя руками от холода, я пошел.

Снаружи я замерз, но в глубь тела холод не проникал. Мне было зябко, но внутри я еще не успел остыть.

Я немного походил и вернулся к машине. Салон был еще теплым. Когда я закрыл дверь, на коже выступила влага.

Я вспомнил, что хотел проверить состояние шин. Впервые я ездил на зимних шинах. У меня с детства так было: если что новое, то не по себе становится.

Я сделал вывод, что пока на дороге нет снега, что на зимних ехать, что на простых – все одинаково. Главное, шины опробованы, и теперь это уже не ново.

Я медленно спускался по горной дороге, то и дело сбрасывая скорость.

Проехал я недолго. На обратном пути я остановился у деревянной хижины-зимовья, выпил кофе. Солнце уже заходило, когда я добрался до дома.

Я немного отдохнул, а к шести поехал на ужин. В это время года отдыхающих на вилле не было, так что в столовой я оказался единственным посетителем. Смотрительша вела себя как-то суетливо, будто ее все время поторапливали. Она поздоровалась с вымученной улыбкой.

Вернувшись в хижину, я принялся вытачивать стек.

Луна и звезды меня не интересовали. Смотрительша сказала, зимой по ночам ясное небо, звезды хорошо видно, а меня вдруг осенило, что я с самого приезда ни разу не смотрел на небо.

Пива у меня не было, поэтому я выпил виски. Подождал, когда кровь заиграет. Напиваться смысла особого не было. Просто хотелось заглушить некоторые части рассудка.

Огонь в очаге угасал. Я подбросил стружек и добавил новое поленце.

Позвонили в дверь.

Скользнула мысль, что я, должно быть, что-то забыл в столовой. Открываю – стоит Акико.

– Я заходила днем, но вас не было.

– Да, новые шины ставил. Завозился.

У меня было такое чувство, словно мы встретились после долгой разлуки. На Акико была меховая шапка и замшевая куртка цвета палой листвы. Такой вид, будто она каталась на лыжах.

– Я думал, вы в Токио вернулись.

– Да, я ездила пару недель назад. А сейчас в колледже занятий нет, вот я и приехала.

– Ах вот как. Понятно.

Я почти не опьянел. У меня была совершенно ясная голова.

– Я поселилась в гостинице тут, чуть повыше, в горах. Какое-то время пробуду.

– А почему не на вилле?

– С оформлением куча возни, не хотела дядюшку утруждать. Он и так из-за меня правила нарушил.

– Значит, в гостинице?

– Вот, решила вас навестить, – сказала Акико вроде бы ни к чему.

Впервые мне захотелось скрыть тот факт, что я на самом деле убийца. До сих пор ничего не утаивал от людей, а уж тем более это.

– А вы сидели в тюрьме, да? В газете про ваше дело статья была, я читала в библиотеке. Там довольно большая статья.

Я не знал, как теперь быть, куда деться от этого желания сохранить свое преступление в тайне.

– Я кое о чем тут думала. Мне тут пришли в голову интересные мысли.

– Да?

– Я хочу попросить вас, чтобы вы меня нарисовали.

– Вы меня об этом уже просили.

– Вы не рисуете людей?

– Я этого не утверждал.

– Тогда нарисуйте меня.

– Зачем?

Акико впилась в меня взглядом. Меня переполняли эмоции, и я, сам не знаю почему, сунул руки в карманы.

С утра я разоспался и встал позже обычного. Это из-за Акико: она каждый день стала заглядывать после ужина и задерживалась на пару часов.

Она позировала, сидя возле очага, и я рисовал ее углем в альбоме для набросков.

Два часа истекали, и Акико уходила. Мы сразу так договорились, на два часа, и от заведенного не отклонялись – на пару минут от силы. Когда уходила Акико, у меня начинался вечер. Я принимал ванну и пропускал пару рюмочек, медленно доходя до кондиции. В койку я заваливался с двухчасовым опозданием, поэтому припозднялся с подъемом. Какое-то время меня даже посещало чувство, что я переехал в страну с двухчасовой разницей поясного времени.

• Предыдущая
• 13/44
• Следующая