Марийкино детство - Бродская Дина Леонтьевна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/46
• Следующая

Однажды среди гостинцев Марийка увидел белый запечатанный конверт с надписью: «Получить Марии Внуковой». У Марийки дрогнуло сердце. Она никогда в жизни ещё не получал писем. От кого бы это?

Она осторожно надорвала конверт и вынула листочек в косую клетку, весь исписанный крупными буквами. Письмо, оказывается, было от Сеньки:

Тут же в конверте лежала измятая коричневая листовка:

Медленно тянулось в больнице время. Марийка старалась просыпаться как можно позднее, и всё же дни здесь были бесконечно длинные. Марийка часами лежала, рассматривая свои пальцы, с которых после скарлатины облезала кожа. Потом она вставала, надевала длинный, до земли, халат, и, шатаясь от слабости, выходила в коридор. Здесь было гораздо веселее, чем в палате.

Взад и вперёд бегали сиделки с грелками и градусниками, опушёнными в стакан. Стряпухи в белых колпаках тащили медные котлы с кашей. Через стеклянную дверь Марийка увидела, как; на той стороне лестницы, в мужском отделении, бродили по коридору какие-то старики в одном нижнем белье. В больнице не хватало халатов и простынь, туфель совсем было мало, и Марийке достались огромные войлочные шлёпанцы, оба с левой ноги.

В коридоре две няньки мыли стенки горячей водой и без умолку трещали, умолкая лишь тогда, когда в коридоре появлялась дежурная сестра. Марийка с завистью смотрела, как няньки шаркают щётками по стенке. Ей тоже хотелось бы делать какую-нибудь работу, и она даже соскучилась по своим сапожным щёткам и грязным тарелкам.

– А что же ты думаешь, – говорила одна из нянек, – я взяла да и пошла прямо в Совет, что на Дворянской улице в особняке Шабада. Прихожу и говорю: так и так, беспорядок у нас в больнице, больных не кормят до поздней ночи, клопы их грызут, кастелянша шьёт себе из казённых простынь юбки и тому подобное.

– Ну, а они что сказали?

– Говорят, пришлём завтра рабочий контроль…

Няньки замолчали и стали ещё сильнее шаркать щётками.

– Нянюшка, – сказала Марийка, – дайте мне щётку, я вам помогу.

Санитарка обернулась.

– Ты чего тут торчишь на сквозняках! – закричала она на Марийку. – Марш в палату!…

Марийка поплелась в палату, вздыхая, легла в постель и снова начала рассматривать свои пальцы и обрывать с них старую кожу. Потом она не вытерпела, опять встала и подошла к окошку. Там, за окном, где-то далеко свистел паровоз, там были улицы, дома, магазины, собаки…

Как ей хотелось скорей попасть домой, побывать у Стэллы, у горбатой Веры, сбегать к Саше-переплётчику, разузнать все новости.

Наконец наступил долгожданный день выписки. Снова Марийка едет с матерью на извозчике, закутанная в большой платок. На земле, на крыше, на деревьях – всюду белеет первый снег. Над каменным домом, где помешалась городская управа, развевается красный флаг.

А вот Губернаторская улица, вот и булочная Сафонова, куда Марийка так часто бегала за хлебом. Вот и переплётное заведение мадам Таракановой с запертой на замок дверью, вот, наконец, и дом Сутницкого.

Кто это там топчется у ворот? Это, никак, дворникова Машка и Сенька…

Марийка засмеялась и начала махать руками.

– Да тише ты! – заворчала Поля. – Ещё с извозчика свалишься.

Пролётка медленно въехала во двор.

Когда Марийка впервые после возвращения из больницы увидела себя в зеркале, она испугалась. Некрасивая глазастая девочка с наголо обритой головой была совсем не похожа на прежнюю курчавую Марийку.

Но не только сама Марийка переменилась за эти два месяца – всё вокруг переменилось ещё больше, как будто прошёл целый год.

Теперь уже самым главным в доме был не Сутницкий, а домовый комитет, или домком. Председателем домкома выбрали печника.

Как раз на другой день после возвращения Марийки из больницы домком созвал первое собрание жильцов.

Сенька Полуцыган и Машка бегали по лестницам, звонили во все квартиры подряд и раздавали повестки. Собрание было в прачечной. Пришли все жильцы, кроме самого Сутницкого и Шамборского, который исчез из города.

Управившись на кухне, Поля тоже побежала на собрание. Она вернулась поздно вечером и рассказывала Марийке:

– А печник-то наш каков! И не узнать его – распорядительный, сурьёзный такой… «Мы, – говорит, – теперь многосемейных трудящихся, будем переселять из подвалов в верхние этажи. Пришло и наше время, пусть и наши ребята поживут в тепле да просторе…» Все как закричат!… А Волгина аж побледнела от злости – они ведь с мужем да с двумя собачками шесть комнат занимают.

После возвращения из больницы Марийке долго ещё не разрешали играть с Лорой. Елена Матвеевна всё боялась, что у Марийки где-нибудь под ногтями застряли микробы скарлатины. Лора за это время ещё больше отвыкла от Марийки и ещё больше сдружилась со своими одноклассницами. Когда она увидела похудевшую длинноногую Марийку с обритой, круглой, как шар, головой, она всплеснула руками и сказала:

– Господи, какая ты стала смешная!…

Докторша, которая раньше очень мало вмешивалась в хозяйские дела, теперь часто заходила на кухню и сама проверяла, не много ли масла уходит у Поли на жаренье котлет.

– Экономней, экономней, Поля, – говорила докторша, усаживаясь в своём шёлковом халате на табуретку возле плиты. – Скоро нам всем придётся есть картофельную шелуху. Нужно запасать продукты.

И докторша запасала. Катерина теперь целые дни бегала по очередям, получала пайки, приводила на дом спекулянток, которые выменивали сало и пшено на старые платья.

Кладовка и швейная комната до отказа были набиты банками, мешочками и узелками. Однажды Катерина приволокла откуда-то целую наволочку лаврового листа и десять жёлтых церковных свечей. В квартире развелось столько мышей, что кот Елены Матвеевны не успевал за ними охотиться.

Максимовна, кухарка Шамборских, прибежала на кухню к Поле:

– Полюшка, знаешь, матушка, новость? В газете пропечатано, что сегодня вечером в театре, где картины показывают, собрание кухарок будет со всего города.

– Чего? – переспросила Поля и перестала рубить мясо.

– Обще-город-ское собрание прислуги – написано, – раздельно сказала Максимовна. – Двадцать лет в кухарках живу, а про такое ещё не слыхивала. Сходим, что ли, Полюшка?

– А чего ж мы там делать будем? – спросила Поля. – Ты, Катерина, пойдёшь, что ли?

Катерина гладила бельё. Сжав тонкие губы, она старательно разглаживала тюлевую накидку и, не отвечая, покачала головой.

– Ну, так как же, Катерина? – спросила ещё раз Поля.

• Предыдущая
• 27/46
• Следующая