Призраки нового замка - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 3

• Предыдущая
• 3/6
• Следующая

- Нора.

Я взял её руку. Рука холодная.

- Что случилось?

- Случилось!? - Она рассмеялась, умолкла и отвернулась.

Я вдруг рассмеялся опять. Смех был мучительно тяжёлый, чреватый слезами.

- Мой милый, дорогой Чарли, думай что угодно, что мы тут взбесились, сошли с ума, свихнулись: Что случилось, говоришь ты, случилось?!

Она погрузилась в пугающее молчание.

- Где прислуга, где гости..?

- Вчера вечером, - сказала она, - всё кончилось.

- Чтобы у тебя была пирушка, да всего на один вечерок! Быть этого не может! В воскресенье по утрам на лужайке всегда валяется уйма всякого сброда в простынях. Так зачем..?

- Так зачем я тебя позвала сегодня, ты хочешь спросить. Да, Чарльз? - Нора всё так же, не отрываясь, смотрела на замок. - Чтоба передать тебе Гринвуд, Чарли. В дар. Если, конечно, замок примет тебя, если ты сумеешь его заставить:

- Не нужно мне никакого замка! - взорвался я.

- Э-э, Чарли, дорогой, дело не в том, нужен ли замок тебе, а в том, нужен ли ТЫ замку. Он всех нас вышиб.

- Вчера вечером..?

- Вчера вечером последний большой приём в Гринвуде окончился провалом. Мэг прилетела из Парижа. Ага прислал роскошную девочку из Ниццы. Роджер, Перси, Ивлин, Джон - все были здесь. Был и тот тореадор, который чуть не прикончил того драматурга из-за балерины. И ирландец, тоже драматург, который вечно падает со сцены спьяну. Вчера вечером, между пятью и семью, в эту дверь вошли девяносто семь гостей. К полуночи не осталось ни души.

Я прошёлся по лужайке, на траве следы колёс трёх десятков машин, ещё свежие.

- Он расстроил нам всю вечеринку, - донёсся слабый голос Норы.

Я обернулся в удивлении.

- Кто "он"? Замок?

- О, играла замечательная музыка, но на верхних этажах было слышно какое-то уханье. Мы смеялись, а верхние этажи отвечали нам зловещим эхом. Вечеринка скомкалась. Бисквиты становились поперёк горла. Вино лилось по подбородку. Никто не мог сомкнуть глаз и на три минуты. Не вериться? Правда, все получили свои пирожные и разъехались, а я спала на лужайке совсем одна. Знаешь почему? Пойди посмотри, Чарли.

Мы подошли к распахнутой двери Гринвуда.

- На что посмотреть?

- А на всё. На замок, на его комнаты. Открой его тайну. Подумай хорошенько, а потом я откроюсь тебе и скажу, почему я не смогу здесь больше жить и почему я должна оставить этот дом, и почему ты можешь взять Гринвуд, если захочешь. А теперь заходи. Один.

И я вошёл.

Я осторожно ступал по золотистому дубовому паркету огромного холла. Полюбовался обюссонским гобеленом, что висел на стене. Долго разглядывал древнегреческие беломраморные медальоны, выставленные в хрустальной витрине на зелёном бархате.

- Ничего особенного, - крикнул я Норе, которая осталась снаружи. Уже вечерело, становилось прохладно.

- Нет, всё особенное, - отозвалась она. - Ступай дальше.

По библиотеке разливался густой приятный запах кожаных переплётов. Пять тысяч книг отсвечивали потёртыми вищнёвыми, белыми и лимонными корешками. Книги мерцали золотым теснением, притягивали броскими заголовками. А вот камин на целый штабель дров. Из него вышла бы прекрасная конура на добрый десяток волкодавов. Над камином изумительный Гейнсборо, "Девы и цветы". Картина согревала своим теплом многие поколения обитателей Гринвуда. Полотно было окном в лето. Хотелось перегнуться через это окно, надышаться ароматами полевых цветов, коснуться дев, посмотреть на пчёл, что усеяли блёстками блестящий воздух, послушать, как гудят эти крылатые моторчики.

- Ну как? - донёсся голос издалека.

- Нора! - крикнул я. - Иди сюда. Тут совсем не страшно! Ещё светло!

- Нет, - послышался грустный голос. - Солнце заходит. Что ты там видишь, Чарли?

- Я опять в холле, на винтовой лестнице. Теперь в гостиную. В воздухе ни пылинки. Открываю дверь на кухню. Море бочек, лес бутылок. А вот кухня: Нора, с ума сойти.

- Я и говорю, простонал жалобный голос. - Возвращайся в библиотеку. Встань посредине комнаты. Видишь Гейнсборо, которого ты всегда так любил?

- Он тут.

- Нет его там. Видишь серебрянный флорентийский ящик для сигар?

- Вижу.

- Ничего ты не видишь. А красно-бурое кресло, на котором ты пил с папой бренди?

- На месте.

- Ах, если бы на месте, - послышался вздох.

- Тут - не тут, видишь - не видишь! Нора, да что ты в самом деле! Неужели не надоело!

- Ещё как, Чарли! Ты так и не ПОЧУЯЛ, что стряслось с Гринвудом?

Я стал озираться по сторонам, пытаясь обонянием уловить тайну дома.

- Чарли, - голос Норы доносился издалека, с порога замка. - четыре года назад, - послышался слабый стон. - Четыре года назад: Гринвуд сгорел дотла.

Я бросился к выходу.

- Что?! - вскричал я.

- Сгорел. Четыре года назад. До основания, - сказала она.

Я отошёл на три шага назад, посмотрел на стены, окна.

- Нора, но вот же он, целёхонький!

- Нет, Чарли, это не Гринвуд.

Я потрогал серые камни, красные кирпичи, зелёный плющ. Провёл рукой по испанской резьбе на входной двери.

- Не может быть, - сказал я в ужасе.

- Может, - отозвалась Нора, - Всё новое, сверху донизу. Новое, Чарли. Новое. Новёхонькое.

- И ДВЕРЬ?

- Да, прислали в прошлом году из Мадрида.

- И мощёные дорожки?

- Да, камень добыли близ Дублина два года назад. А окна привезли их Уотерфорда весной.

Я вошёл в дом.

- А паркет?

- Отделан во Франции, прислали прошлой осенью.

- Ну: ну, а ГОБЕЛЕН?

- Соткан недалеко от Парижа, а в апреле повесили.

- Но он же как ДВЕ КАПЛИ: Нора!

- Чтобы сделать копии с мраморных медальонов, я ездила в Грецию. Хрустальную ветрину тоже заказала, в Реймсе.

- А как же библиотека?!

- Все книги до единой переплетены и оттиснуты золотом заново и расставлены на такие же книжные полки. Одна библиотека мне влетела в сто тысяч фунтов.

- Как две капли, Нора, - воскликнул я. - Боже, как две капли.

Мы стояли в библиотеке. Я ткнул пальцем в серебрянный сигарный ящик флорентийской работы.

- Ну уж его-то вы наверняка вытащили из огня!

- Нет, нет. Я же художник. Я запомнила, как он выглядел, сделала эскиз, отвезла во Флоренцию. В июле подделка была готова.

- А Гейнсборо!?

- Присмотрись повнимательнее! Это Фритци сработал. Фритци, ну тот самый, махровый битник с Монмарта, помнишь, художник. Он заляпает краской холст, потом делает из него воздушного змея и запускает в небо, а ветер с дождём творят за него красоту. Потом он продаёт эту картину за сумасшедшую цену. Так вот, оказывается, Фритци в тайне поклоняется Гейнсборо. Он меня убъёт, если узнает, что я проболталась. Эти "Девы" написаны им по памяти. ЗДОРОВО?

• Предыдущая
• 3/6
• Следующая