Женщины времен июльской монархии - Бретон Ги - Страница 39

• Предыдущая
• 39/57
• Следующая

Внезапно какой-то человек, «казавшийся сильно взволнованным», вошел в зал и быстрым шагом направился к принцу. Подойдя, он наклонился к августейшему уху и, забыв произнести приветствие, сказал тихим голосом:

— Луи-Филипп только что отрекся!

В швейцарских колледжах Луи-Наполеон научился думать без спешки. Поначалу он никак не отреагировал. Сидя неподвижно, с полу прикрытыми глазами, он, казалось, повторял про себя услышанную фразу. Через несколько мгновений, однако, что-то в мозгу у него щелкнуло. Он вскочил со стула, взял приятеля под руку и торопливо повлек его к двери, забыв на столе перчатки и зонт.

Через четверть часа принц был на Кинг-стрит. Мисс Говард, только что получившая известия из Франции, ждала его с нетерпением.

— Ваш час настал, Луи, — сказала она. — Кажется, в Париже революционеры разделились. Они не знают пока, какой режим выбрать. Они колеблются, ссорятся и не имеют никакой программы. Их имена неизвестны народу. Они только что создали пустую Республику. Заполнить эту пустоту можете вы. Надо немедленно ехать во Францию!

На лице принца появилось озабоченное выражение. Молодая женщина сразу поняла причину:

— Вы же знаете, что мое состояние в вашем распоряжении.

Обрадованный Луи-Наполеон обнял Херриэт.

— Спасибо, — сказал он. — Благодаря вам меньше чем через год я буду во главе Франции.

После чего, сунув в карман деньги, которые мисс Говард достала из своей шкатулки, он помчался на вокзал, вскочил в поезд и доехал до Фолкстона. Там, вот ведь насмешница-судьба, он поднялся на борт пассажирского парохода, на котором только что в Англию прибыл герцог Немурский, второй сын Луи-Филиппа.

1 марта он был в Париже, где сразу же отправился на улицу Сантье к Вьейару, своему прежнему наставнику в Арененберге. Тот приютил его у себя.

Не теряя времени, принц написал временному правительству письмо:

«Господа, народ Парижа уничтожил последние следы иностранного вторжения, и я спешу встать под знамена Республики».

На другой день, одетый как денди, он нанес визит Ламартину в Министерстве иностранных дел, находившемся на бульваре Капуцинов. Певец Эльвиры принял его с необыкновенной учтивостью, поблагодарил за визит в столь почтительных выражениях, что даже самому раболепному китайцу они показались бы чрезмерными, трогательно поздравил его с тем, что он прибыл послужить Республике, но, однако, позволил себе напомнить принцу, что закон, запрещающий появление на территории Франции членам семейства Бонапарт, не отменен и что, может случиться, какой-нибудь жандарм вскоре явится на улицу Сантье…

Луи-Наполеон, который уже имел опыт семидесяти трех месяцев пребывания в тюрьме, не заставил напоминать себе дважды. Раскланявшись, он оставил костлявого поэта предаваться демократическим грезам, а сам быстро собрал свой багаж и уехал в Лондон.

В течение двух месяцев Луи-Наполеон и мисс Говард внимательно следили по газетам за тем, как разворачиваются события. Они, например, узнали, и это их очень позабавило, что некоторые члены временного правительства, опьяненные властью, уже успели забыть о принципах равенства, которые провозглашали в предвыборных речах, чтобы теперь вовсю насладиться отнюдь не демократическими удовольствиями. Несравненный Ледрю-Роллен раскатывал по городу в королевских каретах, Гарнье-Пажес охотился в Шантильи, Арман Марраст закатывал изысканные обеды в Трианоне, созывая туда весьма галантную компанию, а Фердинанд Флокон переселился в Сен-Клу, где стал владельцем Малого замка.

О г-же Флокон, бывшей гризетке, обронившей знаменитую фразу: «Именно мы являемся принцессами», один журналист написал в марте 1848-го строки, которыми принц Бонапарт и его подруга особенно наслаждались: «Создается впечатление, что кареты Министерства сельского хозяйства и торговли имеют слишком плохую подвеску, потому что Ее Превосходительство г-жа Флокон отправляет их одну за другой в каретный сарай после одного раза использования. Она заявила, что это не кареты, а какие-то извозчичьи пролетки. Ее Превосходительство в них так сильно трясло, а нервная система у нее такая деликатная, что она теперь в состоянии ездить только в каретах герцогини Орлеанской».

Эта манера подражать прежней знати, изгнанной из страны с оружием в руках, в конце концов вывела из себя народ. Простые люди все чаще задавались вопросом, и не без основания; уж не для этой ли горстки честолюбцев и карьеристов совершалась революция?

Разочарование народа стало еще большим, когда мелкие газетенки стали рассказывать, что новые хозяева Франции ведут себя в частной жизни с той же беззастенчивостью, что и тираны. Подробности их личной жизни стали очень быстро достоянием общественности. Публика узнала, например, что резвая г-жа Флокон была любовницей Ламартина, министра иностранных Дел, и что каждую ночь своими умелыми ласками она отстраняла его от всех дел». Стало также известно, что Ледрю-Роллен, о котором и без того все знали, что он ленивец, чревоугодник и человек чувственный, устраивал в Министерстве внутренних дел приемы, перераставшие в оргии, что умопомрачительные вакханалии происходили и в его особняке, и что в республиканском режиме он ценил лишь «свободу запускать руку под юбки молодых гражданок»…

Так, один журналист писал:

«Гражданин Ледрю-Роллен очень любит женщин. Этот пол и вправду оказал ему большую поддержку. Известно, что он женился на богатой ирландке, соблазненной его исключительно живописно причесанным хохолком, его представительной фигурой и его руладами, а это, в свою очередь, позволило ему во время Июльской монархии субсидировать оппозиционные газеты и тем самым поднять свою популярность.

Но было бы оскорбительным для этого бескомпромиссного республиканца полагать, что его привлекают лишь состоятельные женщины. Не меньшей любовью он любит работниц, чьим единственным богатством оказывается хорошенькая мордашка, упругий бюст и соблазнительные бедра. А всем, кто в этом сомневается, достаточно заглянуть в замочную скважину особняка на улице Гренель…»

Вскоре Ледрю-Роллен прославился во всей Франции как Дон Жуан и распутник, о котором ходили самые невероятные истории. Ему приписывали бесчисленные приключения. Провинциальные газетчики, никогда не слышавшие о певце Эльвиры, умудрились даже поведать, что у министра внутренних дел есть любовница, женщина легкого поведения по прозвищу «Ла Мартина».

Эта выдумка имела такой успех, что во время выборов в местечке Коррез местные жители говорили:

— Мы бы с удовольствием проголосовали за герцога (?) Роллена, но так как он живет с этой потаскухой Мартиной, мы и слышать о нем не хотим…

Все эти сплетни, можно не сомневаться, доставляли огромное удовольствие Луи-Наполеону и мисс Говард, которые чувствовали, что час их приближается хотя и медленно, но неуклонно…

Согласно некоторым индусским доктринам каждый из нас состоит из множества самых разных личностей, каждая из которых поочередно управляет нашим «поведением».

Поэтому мы, сами того не сознавая, постоянно движимы то нашим «я» карьериста, то льстеца, то безразличного человека, то мистика, то сластолюбца, и т. д.

В апреле 1848 года, когда Франция голосовала, Луи-Наполеон находился во власти своего сверхчувственного «я».

Действительно, принц, зная, что время работает на него, проводил свои послеполуденные часы в комнате на Риджент-стрит в обществе двух мадемуазель, которые среди прочих достоинств обладали обворожительной улыбкой, лукавыми глазками и умелыми ручками, а также широкой кроватью.

Послушаем современника, автора «Лондонского Аргуса»:

«Луи-Наполеон тогда не довольствовался одними, хотя и чрезвычайно волнующими, прелестями мисс Говард. Каждый день после вечернего кофе он покидал Кинг-стрит под предлогом повнимательнее изучить артиллерийские орудия, собранные в лондонском Тауэре, и направлялся в квартиру на Риджент-стрит, где две очень гостеприимные особы встречали его с огромной радостью».

• Предыдущая
• 39/57
• Следующая