От Анны де Боже до Мари Туше - Бретон Ги - Страница 43
- Предыдущая
- 43/74
- Следующая
Верность дофина действительно поражала. Несмотря на свой брак с Екатериной, он продолжал носить цвета Дианы, называл ее своей «дамой» и засыпал ее страстными поэмами, над которыми несчастный принц, лишенный поэтического дара своего отца, корпел целыми ночами…
Неожиданно для самой себя эта строгая вдова, вот уже шесть лет не снимавшая траура и взиравшая на мужчин с полным безразличием, была взволнована и, как пишет историк, «почувствовала сильный жар, неодолимое влечение и острое желание мужских ласк…».
Это привело Диану в прекрасное расположение духа и побудило приступить к диалогу на новой основе. Проявляя изощренную ловкость, в окружении придворных, вечно погруженных в интриги и увеселения, она постепенно приблизилась к дофину и стала всматриваться в него со все возраставшим интересом. Кончилось тем, что она распалила чувства дофина до крайней степени, представая перед ним попеременно кокетливой и по-матерински заботливой, влекущей и любящей.
Бедный мальчик, которого уже нельзя было назвать повесой, лишился сна и аппетита. Печальный и погруженный в меланхолию, он теперь жил, не отрывая взора от Дианы.
Ему было девятнадцать, ей около сорока. Но с ее ослепительной красотой не могла сравниться ни одна дама при дворе. В эпоху, когда тридцатилетние женщины считались старухами, подобная свежесть казалась поразительной, чтоб не сказать вызывающей, и многие считали, что она принимает приворотные зелья. А между тем секрет ее был прост: она вставала ежедневно в шесть утра, принимала холодную ванну, затем совершала верховую прогулку по окрестным местам, к восьми утра возвращалась домой. Дома снова ложилась в постель, принимала легкий завтрак и, лежа в постели, читала до полудня. Она никогда не употребляла ни пудру, ни кремы, ни даже губную помаду, которая могла лишить губы свежести.
Весь двор, кроме м-м д'Этамп, разумеется, признавал ее восхитительно красивой. Дамы подражали ее походке, ее жестам, ее прическам. Кстати, именно она утвердила эталоны красоты, к которым в течение ста лет яростно старались приблизиться все женщины. Каждой женщине следует иметь:
три вещи белые: кожа, зубы, кисти рук;
три черные: глаза, брови, ресницы;
три красные: губы, щеки, ногти;
три длинные: тело, волосы, пальцы;
три короткие: зубы, уши, ступни;
три тонкие: губы, талия, ступни;
три полные: руки, бедра, верхняя часть голени;
три маленькие: соски, нос, голова.
Как-то раз, когда ей немного нездоровилось, Диана получила от дофина страстное письмо:
«Мадам, умоляю вас, сообщите мне о вашем здоровье, чтобы я знал, как мне быть. Потому что если вы все еще больны, я не хотел бы упустить возможность быть вам полезным, насколько это в моих силах, к тому же для меня невыносимо жить, не видя вас так долго. Мне трудно радоваться жизни вдали от той, от кого зависит все мое благополучие…
Молю вас, вспомните о том, у кого есть только Бог и вы, мой единственный друг. Уверяю вас, вам не придется стыдиться, если вы удостоите меня называться вашим слугой, каковым я бы желал быть для вас навеки…
Генрих».
Диана подумала, что отныне платоническими их отношения останутся недолго, иначе молодой принц рискует умереть, от прилива крови раньше, чем голову его увенчает корона Франции.
Собиралась ли она стать возлюбленной дофина после тридцати девяти лет безупречной жизни? Перед вдовой Великого сенешаля со всей очевидностью вдруг встал вопрос, от которого она на протяжении долгого времени всячески уклонялась, а теперь, осознав, почувствовала головокружение. Перед ней открывалась новая, необыкновенная жизнь: сделавшись любовницей Генриха, она могла в один прекрасный день стать фавориткой короля Франции, торжествующей соперницей м-м д'Этамп и всесильной советницей слабого, мало сведущего в политике монарха.
Страх и восторг разом наполнили ее душу, и она постаралась успокоить свою совесть. Сделать это было совсем несложно. При том неподражаемом лицемерии, которым славятся все женщины, она тут же подыскала себе прекрасное оправдание: «Дофин молод, робок, неловок, не имеет жизненного опыта. Мой долг помочь ему стать мужчиной и великим королем…»
Проникнувшись важностью роли, которую собиралась играть, Диана стала поджидать подходящий случай.
Случай представился через несколько недель в Экуане, куда Великий Магистр Анн де Монморанси пригласил Диану и Генриха погостить в свой знаменитый «непристойный замок», где оконные витражи изображали такие похабные сцены, что «солнечный свет краснел проходя через них».
Для замысла вдовы Великого сенешаля лучшего места нельзя было придумать.
Однажды после утренней прогулки по саду вдвоем Диана и Генрих уединились в одной из комнат замка.
Вечером, когда дофин вернулся в Париж в прекрасном настроении, Екатерина Медичи поздравила его с тем, как он замечательно выглядит, обратив внимание на то, сколь благотворен оказывается воздух в Паризи.
— Вам следует почаще туда наезжать, — сказала она мужу, — там у вас появляется прекрасный цвет лица…
Генрих не заставил просить себя дважды и стал постоянно встречаться с вдовой у Монморанси.
В течение нескольких месяцев никто ни о чем не подозревал.
В то время как королевский двор не уставал восхищаться добродетельной Дианой, она, бывшая такой скромницей, вдруг увлеклась, точно девчонка, этим приключением вплоть до того, что не могла отказать себе в желании сочинить несколько стихотворных строк в память о своем грехопадении.
С самого первого свидания Диана, пораженная пылкостью дофина, влюбилась в него.
А что касается Генриха, то его эта связь просто преобразила, превратив в восторженного школяра. Именно тогда из детского озорства он собственноручно нарисовал придуманную им монограмму, где Н, первая буква его имени, и две буквы D из имени Дианы переплетены так оригинально, что кажется, будто видишь С, инициал Екатерины, соединенный с инициалом Генриха <На некоторых гобеленах можно встретить дуги, обозначающие скругленную часть букв D, и потому монограмму легче понять, тем более что полумесяц является символом богини Дианы.>:
Вскоре эта монограмма появилась на его личном оружии, потом на всех его замках и даже на королевской мантии.
Короче говоря, молодой Генрих, покорившись умной и опытной любовнице, очень быстро попал под ее полное влияние.
Прежде чем говорить о политических последствиях этой связи, следует, как мне кажется, развеять нелепую, но от этого не менее устойчивую легенду, по которой дофин, став любовником вдовы Великого сенешаля, занял место своего отца.
Посмотрим для начала, из каких реальных фактов возникла эта легенда. В 1523 году сеньор де Сен-Валье, отец Дианы, был арестован как сообщник коннетабля де Бурбона и приговорен к смертной казни. Но в тот момент, когда меч палача был уже занесен над его головой, на площадь примчался на взмыленном коне гонец с письмом от короля: осужденный был помилован. Франциск I в конце концов откликнулся на горячие мольбы вдовы Великого сенешаля, которая без устали, по много раз в день, просила о прощении своего отца.
Милость, дарованная в последний момент, потрясла сознание простых людей, которые, как всегда, принялись расцвечивать эту историю с помощью собственной фантазии. Вот тогда и пошел шепоток о том, что Диана сделала кое-какие уступки королю.
Слух этот был подхвачен и усилен несколько лет спустя протестантами, которым пришлось вести борьбу с вдовой Великого сенешаля. В своей книге «О Французском государстве при Франциске I» Ренье де ла Планш без тени сомнения написал: «В молодости Диана заплатила собственной невинностью за жизнь сеньора Сен-Валье, своего отца».
А между тем в 1523 году Диана восемь лет как была замужем, и девственность ни в малой степени ее не отягощала.
И, однако, Брантом, шестьдесят семь лет спустя, во всех деталях сообщает эту историю, явившуюся чистейшим плодом народной фантазии. Послушаем его:
«Мне приходилось слышать, — пишет он, — об одном знатном сеньоре, приговоренном к смерти через обезглавливание, который получил помилование уже на эшафоте благодаря своей дочери, одной из самых красивых женщин. И всюду по этому поводу говорили только одно: „Да вознаградит Господь п… моей дочери, спасшую мне жизнь…“
- Предыдущая
- 43/74
- Следующая
