За бортом по своей воле - Бомбар Ален - Страница 49

• Предыдущая
• 49/50
• Следующая

Этот перелет меня настолько утомил, что я вынужден был отложить свое возвращение в Европу и немного отдохнуть, несмотря на то что знал, с каким нетерпением меня там ждут все мои друзья. Большую часть времени я проводил в гостинице, лежа в постели, или в маленьком порту Сэг-Харбур, где жили мои друзья в доме под очаровательной вывеской «Белый кит».

Однако меня с нетерпением ждали во Франции и надо было трогаться в путь. 6 января вечером я снова сел в самолет.

Маршрут был такой: Нью-Йорк – Монреаль – Гандер – Париж. На аэродроме в Монреале меня узнали многие молодые канадцы французского происхождения. Они поздравили меня с благополучным завершением путешествия через Атлантический океан и начали фотографировать меня под вспышки магния. Это вызвало немалое удивление одной актрисы, которая в тот момент поднималась по трапу в самолет. Указав на меня, она спросила:

– Кто это?

Ей ответили:

– Доктор Бомбар.

– Доктор Бомбар?

– Ну да, тот, что недавно переправился через Атлантический океан.

– Но ведь я тоже, – возразила певица, – собираюсь пересечь Атлантический океан!

Возмущенная стюардесса молча отошла от несчастной артистки, даже не объяснив ей, что я переправился через океан в «несколько особых условиях».

Ночью экипаж пришел в замешательство: нарушилась регулировка отопления и температура в самолете начала быстро подниматься. Создалось впечатление, что самолет загорелся. Стюардесса с великолепным хладнокровием, присущим всем членам воздушных экипажей, скрывала свою тревогу. И может ли быть более приятная похвала, чем та, что заключалась в ее словах: «Если мне суждено упасть в океан, то пусть это случится сегодня, когда вы здесь». В этих словах уже сказался моральный эффект моего опыта.

Таким образом, моя цель хотя бы в какой-то степени была достигнута.

Но вот и Париж. Мне указывают на толпу встречающих. Я волнуюсь, как перед экзаменом. Замирают моторы. Самолет приземляется, дверь открывается, и я оказываюсь перед приветливо шумящим морем друзей, собравшихся здесь, чтобы присутствовать при моем вступлении на землю Франции. Я возвратился туда, откуда начал. Круг замкнулся.

Путешествие «Еретика» окончено. Теперь я буду бороться за то, чтобы моя «ересь» была понята и стала христианской верой для всех, кто в будущем может потерпеть кораблекрушение.

Всякий бедствующий в море может достигнуть земли, причем не в худшем состоянии, чем я. Я был такой же терпящий бедствие, как и другие. Мое здоровье не представляет ничего исключительного.[60] До войны я трижды болел желтухой, а в послевоенный период перенес тяжелые заболевания, связанные с длительным недоеданием. Следовательно, у меня не было никаких преимуществ перед другими, совершающими такое же плавание. Конечно, за время плавания я сильно похудел, но все же достиг берега. Повторяю, речь идет не о хорошей жизни, а о том, чтобы выжить в течение времени, нужного для того, чтобы достичь земли или встретить пароход.

Теперь я уверенно заявляю, что море «снабжает» питьем и едой в достаточном количестве, чтобы смело двинуться в путь к своему спасению.

Нельзя сказать, что во время моего шестидесятипятидневного пути от Канарских к Малым Антильским островам мне как-то особенно везло. Ни в коем случае нельзя также рассматривать мое путешествие как подвиг, как нечто исключительное.

Я похудел на 25 килограммов, и мне пришлось перенести немало тяжелых недомоганий и болезней. Я достиг берега с серьезной анемией (5 млн. красных кровяных шариков перед началом путешествия и 2,5 млн. – по возвращении) и с общим количеством гемоглобина, граничащим со смертельным.

Период, последовавший за легким завтраком на «Аракаке», едва не оказался для меня роковым.

Ужасающий понос с немалыми кровяными выделениями мучил меня в течение двух недель (с 26 ноября по 10 декабря). Дважды я едва не терял сознание: 23 ноября, когда появились первые признаки надвигающейся бури, и 6 декабря, в день, когда я написал завещание. Моя кожа вся покрылась сыпью и мелкими прыщами. Ногти на пальцах ног выпали. Я претерпел серьезное расстройство зрения, очень заметную потерю мускульной силы и голод. Но я достиг берега!

В течение 65 дней я питался исключительно тем, что мог взять у моря. Получаемого рациона белков и жиров мне хватало. Недостаток сахара вызвал значительное истощение организма, но все же не настолько сильное, чтобы оно угрожало моей жизни. То, что перед отъездом я утверждал теоретически, теперь подтвердилось на опыте.

Еще одно доказательство преобладания психики над физиологией: «психический» голод после встречи с «Аракакой» оказал гораздо более вредное действие на мое здоровье, чем голод физический, который мы переносили с Пальмером в течение довольно длительного периода в Средиземном море. Первый это, конечно, не настоящий голод, это скорее желание чего-то другого, но очень опасно желать и не получать. Второй особенно мучителен во время первых двух суток, когда он сопровождается болями, похожими на судороги, которые затем успокаиваются и уступают место сонливости и значительному ослаблению организма.

В первом случае организм сам себя сжигает, во втором он тлеет подобно угольку.

Медицинский осмотр по прибытии на Барбадос показал, что у меня не было никакого заболевания, связанного с недостатком витаминов. Следовательно, планктон все же дал мне необходимый для организма витамин C.

Дождевую воду я получил только через 23 дня. Таким образом, в течение этих 23 дней я доказал, что рыбы вполне достаточно, чтобы утолять жажду, что питье тоже можно добывать из моря.

Если считать со времени отплытия из Монако, то в течение 14 дней я утолял жажду морской водой и в течение 43 дней – соком, выжатым из рыбы. Так я победил жажду в океане.

Мне говорили, что морская вода действует как слабительное, но в период длительной средиземноморской голодовки ни у Пальмера, ни у меня не было стула в течение 11 дней. Никакого признака предсказываемой интоксикации не обнаружилось. Слизистые никогда не пересыхали.

Мои медицинские выводы будут подробно изложены в диссертации. Кроме того, вместе с командованием военно-морского флота я приму участие в выпуске книги для терпящих бедствие, в которой будут зафиксированы выводы из моего опыта.

Здесь же я хочу лишь заявить следующее: спасательное судно может продержаться в море значительно более десяти дней. Оно обладает достаточными навигационными качествами, чтобы сохранить жизнь потерпевшему кораблекрушение. Мой «Еретик» представляет собой один из образцов таких спасательных лодок. Я хочу также написать для терпящих бедствие правила жизни, подробный распорядок дня, который помог бы деятельно и с пользой проводить время и сохранять волю к достижению цели.

Человек, который, придя в отчаяние, думает, что все кончено, всегда может приободриться и получить второе дыхание. Это ему поможет продолжать борьбу, как Антею, который каждый раз обретал новые силы, едва касался земли.

На дне спасательных судов должна быть уложена карта ветров и течений всех морей земного шара. Если кораблекрушение произошло даже невдалеке от африканского берега, все равно бедствующие должны, не колеблясь, взять курс на Америку, каково бы ни было расстояние.

Чтобы вселить надежду и веру в то, что в конце путешествия их ждет спасение, я бы хотел, чтобы в лодке было написано: «Помните, что один человек уже прошел этот путь в 1952 году».

Но мой опыт подтверждает также, что никто не может и не должен рисковать жизнью иначе, как для общественной пользы.

Надеяться – это значит стремиться к лучшему. Потерпевший кораблекрушение, лишенный всего после катастрофы, может и должен сохранять надежду. Внезапно он поставлен перед дилеммой: жить или умереть, и он должен собрать все свои силы, всю волю к жизни, все мужество для борьбы против отчаяния.

• Предыдущая
• 49/50
• Следующая