Ослик и пятый океан - Железников Владимир Карпович - Страница 1

• 1/3
• Следующая

Владимир Карпович ЖЕЛЕЗНИКОВ

Ослик и пятый океан

Рассказ

В своих произведениях известный детский писатель рассказывает о жизни современных мальчишек и девчонок, о сложных жизненных ситуациях, в которые попадают герои, о том, как важно для людей взаимопонимание.

Мы ехали автобусом в аэропорт. Я и мама. Мама сидела на первом сиденье, я - на втором. Мы так устроились из-за мамы. Она сказала, что я слишком ёрзаю и обязательно помну ей платье.

Рядом с мамой разместился толстый и большой лётчик. Он занимал много места, и мама оказалась у самой стенки. Я смотрел, как погибает новое, замечательно отглаженное мамино платье, и наконец сказал лётчику:

- Может быть, вы пересядете ко мне, а то вам тесно.

Мама покраснела, а лётчик стал извиняться.

- Простите, - говорит, - действительно вам неудобно.

- Ничего, ничего, - ответила мама. - Это я должна перед вами извиниться за своего сына.

"Вот здорово! Я же ещё оказался виноватым! - подумал я. Удивительно, до чего взрослые любят извиняться!"

Пассажиры в автобусе посмотрели на нас. Им очень, конечно, хотелось узнать, почему покраснела мама, и они с нетерпением ждали, что будет дальше. Но лётчик просто пересел ко мне.

Наше сиденье покривилось, и я начал скатываться на лётчика.

- Ты, я вижу, легче пуха, - заметил он.

Теперь покраснел я, взглянул на него и подумал: "Ну как я могу перевесить такую гору?" А вслух ответил:

- Я не самый лёгкий, у нас в классе есть полегче меня. Например... Но кого назвать, я не знал и ловко перевёл разговор: - Погода нелётная, сплошная облачность.

- Облачность есть. Ты верно заметил. - Лётчик сощурил глаза и посмотрел на небо.

- Но это не опасно? - спросила мама.

- Какая же опасность? - ответил лётчик. - Пока облачность низкая, ваш самолёт никуда не полетит.

Я промолчал. Мне очень хотелось, чтобы лётчик подумал, что мы тоже летим. А мама взяла и сказала:

- Что вы, мы не летим! Разве можно с детьми летать? Муж возвращается из командировки. Иркутским самолётом.

Я прилип к оконному стеклу и сделал вид, что не слышу маминых слов про детей.

- Иркутским? - переспросил лётчик. - Можете не волноваться. Там пилот - мой старый друг. Надёжный товарищ.

Автобус остановился у здания аэропорта. Мы попрощались с лётчиком и пошли к справочному бюро.

- Скажите, - спросила мама как можно вежливее, - иркутский прибывает вовремя?

- Опаздывает, - ответили из окошка. - Подойдите через полчасика.

У мамы сразу испортилось настроение. Я стал смотреть по сторонам, чтобы придумать, как её развлечь, и увидел лётчика - нашего автобусного попутчика.

"Сейчас я всё узнаю", - подумал я и пустился догонять лётчика. Но он шёл очень быстро и ни на кого не налетал, а я всё время с кем-нибудь сталкивался.

Лётчик открыл какую-то дверь и скрылся. Я прошмыгнул следом за ним и попал в длинный пустой коридор. Где искать теперь лётчика, я не знал, потому что дверей было много и все плотно прикрыты. Только в одной в узенькую щель пробивалась полоска света.

Я медленно подошёл и услышал знакомый голос:

- И давно потеряна связь?

- Больше часа, - ответила женщина.

Я слышал, как лётчик стал ходить по комнате.

В дверную щель мне видна была карта, вдоль и поперёк пересечённая разноцветным пунктиром. И по каждому пунктиру двигалась маленькая фигурка самолёта.

- Позвони-ка ещё разок, - сказал лётчик.

Женщина, которую я не видел, спросила по телефону:

- Иркутский не появлялся?

И тут я догадался: "Иркутский! Это самолёт, на котором летит папа".

Я открыл дверь и просунул голову. За столом сидела женщина. Она была в синем форменном кителе с двумя золотыми нашивками на рукаве. Лётчик стоял спиной ко мне и смотрел в окно на аэродромное поле.

- Мальчик, ты откуда здесь? - строго спросила женщина.

Лётчик оглянулся. Он совсем не удивился, что увидел меня.

- Это мой знакомый, - говорит. - Тоже иркутский встречает. Ты что, всё слышал?

Я кивнул.

- Слышал и, может, даже испугался, хотя пугаться совсем нечего. Подумаешь, связь потеряли! Восстановят. Может быть, у них там просто испортилась рация. Лучше посмотри, какая карта. Это, брат, хитрая карта. Видишь, по ней игрушечные самолёты двигаются, они на наш аэродром летят. Можно сказать, говорящая карта. Посмотрел на неё - и сразу знаешь, где самолёт находится.

Лётчик говорил, но я плохо его слушал, а всё шарил глазами по карте.

- Скажите, а где иркутский самолёт?

- Иркутский? Вот он. - И лётчик показал на маленький самолётик, который неподвижно стоял на зелёной пунктирной линии.

- Ну, я пошёл. Мне к маме надо, - сказал я и вышел в зал ожидания.

Мама сидела в стороне от всех и читала газету.

- Ты где был? - спросила она.

- Да так, гулял, - соврал я.

Прошёл ещё час, а в справочной по-прежнему ничего не знали про иркутский самолёт. Какие-то самолёты прилетали и улетали, а нашего всё не было.

Мы сидели с мамой и не разговаривали. Тогда я незаметно сполз со стула и пошёл в диспетчерскую. Я тихонько приоткрыл ее дверь и отыскал зеленую пунктирную линию. Иркутский самолёт стоял на прежнем месте.

Я вернулся к маме. И тут снова появился лётчик, он шёл не торопясь.

- Товарищ, товарищ! - крикнула мама.

Он оглянулся и подошёл.

- Я очень волнуюсь и поэтому решилась вас окликнуть. Почему-то до сих пор нет нашего самолёта!

Лётчик посмотрел на меня, и я отвернулся. Я боялся, что он сейчас всё расскажет маме.

- Не волнуйтесь. Плохая погода. Где-нибудь сидит или сбился с курса. На нём знаете какой пилот бывалый! - Лётчик сел рядом с мамой. - Отличный парень! Я его ещё с войны знаю. Тогда он мальчишкой был. Если хотите, могу про него историю рассказать, всё равно ведь нам ждать.

* * *

Было это в 1941 году...

Пилот считал раненых, которые подымались по лесенке в самолёт. Одни опирались на автоматы, как на палку, некоторых несли на носилках. Он считал вслух: "Раз, два, три, четыре..." Все напряжённо прислушивались к размеренному счёту. "Пять, шесть, семь..."

Раненые стояли в очереди к самолёту молча, но каждый из них с трепетом ждал, когда этот счёт прекратится.

Среди раненых был здоровый мужчина. Он держал за руку мальчика лет одиннадцати, бледного, худенького, одетого в чистое гражданское платье, неизвестно как сохранившееся в этих партизанских лесах.

Пилот считал: "Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать". Потом он замолчал, и в самолёт влезло ещё несколько раненых.

"Всё! - сказал он. - Больше сажать нельзя!"

Мальчик вырвался и отошёл в сторону. К нему подошёл его попутчик и начал что-то говорить. Мальчик слушал, опустив голову, потом снова вложил свою руку в его руку, и они стали в конец очереди.

В очереди, кроме них, осталось всего три человека. Двое совсем молодых парней, один с перебинтованными руками, другой с перевязанным лицом, на котором виднелись только удивительно голубые глаза. И третий постарше, бородатый.

Но пилот всё равно сказал:

- Всё, больше не могу! А то не взлетим.

Трое молчали. Они знали: раз нельзя, то нельзя, хотя если они останутся в лесу, без врача, то умрут от ран. Но они молчали. Их суровые лица, огрубелые от войны и невзгод, были мрачны.

И человек с мальчиком тоже молчал.

Пилот оглянулся. Эти трое поворачивались, чтобы уйти. Тогда он открыл люк самолёта и крикнул:

"Сдать всем оружие и лишние вещи! Быстро!"

Обычно, когда самолёты летели из этих далёких партизанских лесов в Москву, то все раненые брали с собой оружие. Дорога была трудная, нередко случалось, что самолёт в пути сбивали фашисты и раненым приходилось сражаться, чтобы не сдаваться в плен.

Скоро у самолёта выросла горка автоматов, запасных обойм, гранат, пистолетов разных марок.

• 1/3
• Следующая