Состоятельная женщина. Книга 1 - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 22
- Предыдущая
- 22/114
- Следующая
Быстро, как обычно, покончив с официальной частью разговора, она сразу перешла к делу:
– Так как там насчет продажи моей собственности? Все в порядке?
– Вот тут передо мной все документы. Я как раз занимался их изучением, Эмма, – ответил Генри, прокашлявшись.
Голос банкира показался ей, вопреки обыкновению, каким-то усталым и дрожащим. Должно быть, подумала она, мой старый друг начинает сдавать, как это ни печально. Мне будет его недоставать, когда он выйдет на пенсию. Сама она, Эмма давно решила, ни за что не станет делать этого: она умрет, когда придет ее час, сидя за своим рабочим столом.
– Они лежат передо мной, Эмма, – продолжал Генри, – и я вижу, что все уже продано. И за весьма приличную цену. Я бы даже сказал – великолепную. Общая сумма составила порядка девяти миллионов фунтов.
– Прекрасно, Генри! Но где же деньги?
– Деньги? Здесь у нас – в банке. А где еще, по-вашему, дорогая, они могут быть? – Теперь голос банкира звучал удивленно, с примесью легкой обиды.
– Да я знаю, что они в банке, – поспешила заверить его Эмма, а про себя улыбнулась. – Но меня интересует, на каком счете они лежат? – Она старалась говорить как можно терпеливее.
– Я положил их на ваш личный деловой счет – „Э. Х. Инкорпорейтед”.
– Пожалуйста, Генри, переведите все деньги на мой текущий счет. Личный текущий счет. И сегодня же.
Эмма почувствовала, насколько ее слова ошеломили Генри. Несколько секунд трубка молчала: ей было слышно, как собеседник на другом конце провода старается набрать в легкие как можно больше воздуха.
– Эмма, – наконец сумел он произнести, – это просто смехотворно! Никто никогда не кладет такую огромную сумму на текущий счет. У вас там и так лежит двести тысяч! Послушайте меня, дорогая. Вы же говорили, что вам потребуется порядка шести миллионов фунтов для каких-то ваших личных целей. Так давайте хоть остаток в три миллиона не будем трогать, чтобы он мог приносить вам какой-то доход!
– Я не хочу, чтобы эти деньги приносили мне доход, Генри! Пусть все они находятся на моем текущем счете. – Эмма рассмеялась, не удержавшись от желания немного подразнить Генри. – Я могу захотеть прошвырнуться по магазинам и сделать кое-какие покупки. Так что деньги всегда должны быть у меня под рукой.
– Покупки! – взорвался он, не расслышав в ее интонации явной издевки. – Даже вы и то не имеете права столько тратить на какие-то там покупки! Смешно! За все годы нашего знакомства мне ничего подобного не доводилось слышать. – Генри буквально кипел от негодования.
– Это еще почему?! Я вполне в состоянии потратить все эти деньги на свои покупки – конечно, в зависимости от того, что именно я намерена приобрести, – едко заметила Эмма, с горечью констатируя про себя, что замечательное чувство юмора, которым обладал Генри, мгновенно улетучивается, едва речь заходит о такой серьезной вещи, как деньги. – И пожалуйста, Генри, давайте больше этого не обсуждать. Возьмите все, что причитается банку, вычтите налоги – а остальное переведите на мой личный текущий счет.
– Подчиняюсь, – вздохнул банкир, почти не скрывая своего раздражения. – Остается надеяться, что вы знаете, что делаете. И потом, деньги-то ваши. Вы хозяйка...
„Вот именно, черт бы тебя побрал!” – подумала Эмма, но, разумеется, не произнесла этих слов вслух. Она была настоящей леди и знала, что можно, а чего нельзя. Кроме того, Генри, услыхав подобное из ее уст, наверняка пришел бы в ужас, а посему Эмма сочла за лучшее сменить тему разговора. После этого они несколько минут поболтали о разных светских новостях и благополучно расстались, повесив трубки – каждый на своем конце провода.
Эмма тут же занялась составлением плана размещения гостей за столом во время субботнего семейного ужина, а затем стала продумывать меню для Хильды. Покончив со всеми делами и положив официальные бумаги в портфель, она пошла к себе. Только очутившись в постели, Эмма со вздохом поняла, как она устала. А ведь впереди, она знала это, чрезвычайно трудный и ответственный день. В ее душе не было, впрочем, и тени тревоги или просто мрачных предчувствий – там жила холодная отрешенность и отвращение при мысли, какие сцены ей предстоит увидеть завтра вечером после семейного ужина.
Всю жизнь она ненавидела подобные сцены с их бессмысленным кипением страстей – они одновременно отталкивали и бесили ее. И всю жизнь она любой ценой стремилась избегать их, особенно когда речь шла о собственных детях. Несмотря на все ее заверения Поле, что все пройдет без эксцессов, Эмма была больше чем уверенна: ссоры и перебранки неминуемо омрачат предстоящие дни. С этим, решила она, все равно ничего не поделаешь, так что придется смириться, как это ни противно. Смириться и заранее закалить свое терпение и волю. Эмма отнюдь не была уверена, что у ее детей, разумеется, кроме Дэзи, достаточно самообладания, чтобы достойно выдержать внезапно обрушившийся на них кризис – а именно через кризис им всем предстояло сейчас пройти. Если бы вдруг обнаружилось, что оно у них все-таки есть, то Эмму бы это очень удивило. Конечно, она бы обрадовалась хотя бы потому, что это помогло бы ей избежать многих неприятных моментов ближайших дней. А то, что такие моменты обязательно возникнут, она не сомневалась. Эмма знала, как отреагируют ее дети на сообщение, которое им придется от нее выслушать.
Она слишком хорошо знала каждого из них, чтобы заранее не предвидеть их первой реакции. За исключением Дэзи, не участвовавшей в их играх, все остальные, услышав то, что она собирается им сказать, будут сперва шокированы, а затем придут в настоящую ярость. Еще бы, ведь им придется столкнуться с ее непреклонной решимостью, перед которой они окажутся жалкими и бессильными. Точно так же никто из них не сможет противостоять ее железной логике и закаленной в жизненных баталиях проницательности. Что ж, она нанесет им всем стремительный и страшный удар – удар, который разом перевернет жизнь каждого из них. Однако Эмма не испытывала при мысли об этом ни малейшего сожаления или жалости: ведь это они, ее дети, вынудили свою мать взять в руки карающий меч. Она не нападала – она защищалась. Защищалась от их бесстыдных поступков, порожденных эгоизмом и жадностью.
Не было у Эммы и чувства вины за те планы, которые она наметила на будущее. И уж подавно не испытывала она ни капли сострадания к тем, кто пострадает больше других. Единственное, что она чувствовала сейчас – это щемящая душу печаль, сидевшая глубоко внутри и по временам сжимавшая грудь стальными тисками. Печаль, порожденная болью за детей и глубоким разочарованием в них, как и ужасом перед тем хладнокровием, с которым они плели против нее нити заговора. Уже много лет как она перестала ждать проявлений любви с их стороны и ничего не делая, чтобы добиться их расположения. И все же, несмотря на все это, ей не могло придти в голову, что настанет такой день, когда она будет сомневаться в их верности. Вот почему этот заговор был для нее как гром среди ясного неба. Потом первый шок сменился лютой яростью, которая в конце концов перешла в простое презрение.
Думая сейчас об их двуличии, она мрачно улыбалась: до чего же они оказались плохими заговорщиками, как не хватало им искусства предвидения, что позволило ей узнать об этих гнусных планах с момента их зарождения!
Окажись они хоть чуть более искусными и более осторожными, она могла бы их теперь – пусть лишь отчасти – все же уважать. У Эммы было это качество – способность отдавать должное своему противнику, ценя в нем проявления подлинной силы и хитрости, по-своему даже восхищаясь ими. Что же касается собственных детей, то их полное непонимание обстановки приводило ее в отчаяние: как можно быть настолько легкомысленными, чтобы идти на подобное безрассудство, обрекающее их на роковое поражение? И как могли они настолько недооценивать ее, Эмму?
Она нахмурилась и решила больше не думать о них, стараясь вызвать в душе светлые чувства, испытываемые ею к своей дочери Дэзи, Поле и другим внукам. Мало-помалу душевное спокойствие вновь вернулось к ней, и Эмма смогла наконец мирно уснуть.
- Предыдущая
- 22/114
- Следующая
