Небо и корни мира - Тулянская Юлия - Страница 26
- Предыдущая
- 26/104
- Следующая
Девонна спешила, пока не выпал снег, не уснул лес, собрать впрок как можно больше растений. Будут бои, будут новые раненые. Девонна опасалась и повторения приступов лихорадки у мужа. Поэтому дом вестницы часто стоял пустым – она уходила далеко в чащу. Яромир, наведываясь к жене, собирался в лес вместе с ней. Он тревожился:
– Не ходи в лес одна, заблудишься, глухие места! Тут и зверье всякое, и чужой человек тебя обидит. Бродяг сейчас много по лесам, неспокойно.
Девонна утешала его:
– Ничего. Я теперь могу отвести чужому глаза, как лесовицы. Вот посмотри!
Девонна в венке из осенних листьев стояла у старой ели. Вдруг она шагнула назад – и исчезла, как будто ее не было. Яромир протянул руки.
– Девонна! Девонна, где ты?! – испуганно крикнул он, точно она была далеко.
Девонна сразу же показалась, обняла мужа:
– Что ты, испугался? Я здесь. Никто меня не увидит, если я сама не покажусь.
Навестить жену Яромир приезжал к ночи. Спешившись во дворе, он водил коня по кругу, давая остыть после скачки. Девонна стояла посреди двора и с улыбкой провожала мужа взглядом. Наконец, поставив коня в денник, Яромир шел в дом, ласково усмехаясь и не находя себе места возле любимой, то забегая вперед, то отставая. Шалый тыкался жесткой щетинистой мордой в ноги хозяина и хозяйки.
Девонна собирала ужин, ставила на стол миску похлебки. В деревне поговаривали, что с тех пор как Девонна поселилась здесь, в округе развелись земнородные. Грибы, орехи, съедобные ягоды и травы теперь чаще попадались женщинам, ходившим с корзинами в лес. Всего этого запасала на зиму и Девонна. Самому Яромиру было нечего принести в дом. На заставе он знал только общий котел, о жалованье ополченцы и слыхом не слыхивали. Поздней осенью в деревнях начинали заготавливать на зиму дрова. Яромир приезжал с заставы на день-другой, помогал соседям распиливать бревна, за это и его обещали не оставить в обиде. Часто с Яромиром собирался и кто-нибудь из его ратников. Семьи у многих были далеко, а сами ратники лучше владели топором и косой, чем мечами. Скучая по дому, они с охотой брались за сельскую работу, ожидая в награду лишь благодарности, похлебки да каши.
Чем ближе к зиме, тем тоскливее и мрачнее становился лес, многие земнородные уже спали, и Девонна все чаще проводила вечера в деревне одна, с Шалым. Соседи ложились рано, и в домах уже давно не было ни огня. Только Девонна светила себе сиянием и каждый вечер ткала или перебирала травы. Она ткала теперь для всей деревни, для нее собрали шерсть и лен, а заплатить собирались крупой и отрезом полотна. Девонна хотела сшить теплый плащ на зиму для мужа.
Перед рассветом Яромир вновь пошел проверять дозоры. Дела в его стане шли неважно. Народ разбегался по домам, уходили семейные и те, чей дом был далеко от Гронска, скучавшие по родным местам. Яромир распорядился возводить частокол.
Небо посерело, вокруг едва-едва развиднелось. Лесные птицы сновали по мокрым веткам. Раздвигая руками кусты, Яромир добрался до одного из секретов.
– Радош, это я! – он стал окликать дозорных. – Не спите?
Кусты орешника шевельнулись.
– Не спим, князь! Чего спать?
Из орешника выглянул светловолосый Радош и его друг Брослав, тоже гронец, но горожанин.
– Молодцы, – одобрил Яромир. – Сейчас вас сменят, пойдете спать. Пойду других проверю.
– Из наших никто не подведет, князь, – убежденно ответил Радош и, чуть замявшись, добавил. – Мы тут с ребятами подумали… Ты же князь. У тебя должна быть своя дружина. Хочешь, Яромир, мы будем твоей дружиной?
У Яромира вдруг сжалось сердце.
– Вы?
– Мы не спим в дозоре, не бросим войско, – поддержал друга Брослав. – И в бою мы не побежим. Мы любим Обитаемый мир.
«Любим… – отдалось в глубине души Яромира. – Любим…»
На каторге в Витрице у Яромира был товарищ, который с виду меньше всего приходился ему под стать, но сам Яромир видел в нем родную душу. На каторгу попал кочевник из степей Волчьего Края. Его народ никогда не слыхал о таком изобретении оседлых людей, как граница, и понятия не имел, где кончается их степь и начинаются даргородские земли. Степняки жили лошадьми: они кочевали за табунами, ели конское мясо, пили кобылье молоко, из лошадиных кож делали себе шатры. Даже сложением степняки были таковы, каким должен быть хороший наездник: маленького роста, худощавые – в их народе отродясь не бывало грузных людей.
Кочевник попал на каторгу за разбой: степняки, бывало, угоняли скот из приграничных селений. В Витрице его заставили спуститься под землю: в то время строили подземные ярусы и подвалы будущей крепости. Кочевник привык к поросшим ковылем просторам, где не за что зацепиться взглядом, привык, как птица к небу. Перед входом в подземелье он ощутил безумный страх, задыхался, кричал, умолял. Он толком не знал даже даргородского наречия, и его мольбы только сердили надсмотрщиков.
После первого же спуска под землю кочевник перестал говорить вовсе. С тех пор он смотрел только вниз, потому что отныне его пугало любое замкнутое пространство: даже если глаза его натыкались на частокол острога, на стену барака, его начинала бить дрожь.
Кочевник жил в том же бараке, что и Яромир, Яромир сразу запомнил его. У кочевника было скуластое лицо, узкий разрез глаз, редкие усы росли почему-то только по углам рта, а вместо бороды были какие-то клочки по краям подбородка. Его безумный страх закрытого пространства и стремление на простор запали в душу Яромиру. «Кто что любит – тот от того и умрет», – вспомнилась ему пословица, и на сердце стало тяжело… Кочевник был не человеком – степной птицей, которую заставили жить под землей.
Когда Яромир появился в Витрице, надсмотрщики, особенно молодые ребята из окрестных сел, смотрели на него, как на диковинку. Они знали, что этот кандальник – победитель игрищ, славный даргородский боец, и с простодушным восторгом рассказывали друг другу, как своими глазами видели его бои на ярмарке. Но тут же им вспоминалось, что Яромир пожизненно сослан за бунт и поджог, и на него начинали коситься, как на опасного зверя. Шутка ли, что он посмел! От такого всего можно дождаться! А спустя срок, ставши, как все, оборванным и в цепях, Яромир наконец затерялся в толпе каторжников, и о нем перестали говорить.
…Заполдень получив разрешение отдохнуть, каторжники расселись на земле и на камнях около кучи щебня. Сунув молоты между коленями или положив у ног, они ели хлеб. Неподалеку чернел спуск на нижние ярусы.
Яромир с куском хлеба в руке неохотно поднялся с земли поглядеть, из-за чего надсмотрщики сгрудились неподалеку от входа в подземелья. Отдыхавшие каторжники тоже потянулись туда.
Надсмотрщиков на каторге было немного, казна скупилась на их наем. Бунт был бы для них верной гибелью под кайлами и молотами толпы. Поэтому в Витрице соблюдался своего рода порядок, когда каторжникам хотя и садили в зубы за всякую вину, зато редко доводили до безысходности постоянным преследованием.
Но тоскливая и скудная жизнь среди озлобленных витрицких кандальников вызывала у надсмотрщиков, как жара – у собак, бешенство. На каторге вошли в обыкновение несколько жестоких потех, постоянной жертвой которых стало около дюжины одних и тех же каторжников, больных, придурковатых или инородцев, не знавших северного наречия. Остальная громада не ставила этих горемык на одну доску с собой, с головой выдавая на откуп надсмотрщикам. Все знали, что им не грозит то, что делалось с этими несколькими.
Яромир увидел сперва только чужие спины и плечи и надсмотрщиков с плетьми в руках, стоявших по кругу. Старший над ними по кличке Коршак, – сухой, с быстрыми движениями, – махнул рукой:
– Пошел!
Плети быстро засвистели, ударяя внутри круга, а Коршак выкрикивал имя того надсмотрщика, который должен был нанести удар. В кругу Яромир увидал кочевника, которого раньше даже не разглядел: среди даргородцев щуплый степняк казался мальчишкой.
- Предыдущая
- 26/104
- Следующая
