Пуля Дум-дум - Браун Картер - Страница 12

• Предыдущая
• 12/24
• Следующая

– Да, лейтенант, – тихо сказал он, – была такая песня. Спасибо. Извините, что усомнился в вас.

Он повернулся ко мне спиной и пошел по коридору, тихонько насвистывая мелодию. Печальная пауза продержалась в комнате еще несколько секунд и тут же безболезненно улетучилась, когда Себастьян у меня под ногами возобновил свою тренировку в меткой стрельбе, громыхая очередями и удивляя скорострельностью.

На первый взгляд казалось, что стены и потолок в подвале были выложены из пустых гильз и не рассыпались лишь благодаря кусочкам штукатурки между ними.

Повсюду валялись консервные банки – на столах, на скамейках, под ногами. Оружейная стойка в дальнем конце подвала изобиловала поразительным разнообразием стрелкового оружия.

Сам Себастьян больше не был Таинственным Человеком, теперь он превратился в Воинствующего Человека, одетого в брюки из рубчатой ткани, сапоги для верховой езды и белую рубашку, расстегнутую на груди. Лишившись белого галстука, фрака и мантильи с огненно-красной отделкой, он несколько изменил свой облик, но эффект оставался все тем же и напоминал эру Великого Гэтсби.

Очутившись в подвале, я первые минуты столь сосредоточенно пытался определить, насколько образ Себастьяна соответствует описанию Джекила и Хайда, что не слышал ни одного из произнесенных им слов. Теперь, когда я все прикинул и понял, что Хайд Меткий Стрелок не опасен, я мог с облегчением вздохнуть.

– Поэтому всю свою жизнь я ищу совершенства, лейтенант, – завершил Себастьян с торжественным видом. – И теперь, когда я объяснил вам свои побудительные мотивы, я надеюсь, вы понимаете мои чувства?

– Прекрасно понимаю! – Я церемонно поджал губы и медленно кивнул в знак полного одобрения.

– Вот почему я никогда не исполняю трюков на публике, – продолжал он. – Обманывать публику, которая верит мне, совершенством, которое есть не что иное, как бесстыдное мошенничество! Вы согласны, лейтенант?

– О, конечно, – поспешно ответил я. – Можно мне задать вам вопрос из любопытства: когда вы в последний раз выступали на публике, Себастьян?

– В пятьдесят девятом году, – ответил он. – Это была большая ошибка.

– Что произошло?

– Глупый несчастный случай. – Его белые зубы сверкнули в сатанинском оскале. – В начале каждого номера я приглашал на сцену троих мужчин, давал каждому сигару, выстраивал их в линию и демонстрировал "гвоздь" своей программы. – Он нервно погладил свою острую бородку. – Я становился к ним спиной, стрелял через плечо, целясь при помощи всего лишь маленького карманного зеркальца, и выбивал у них изо рта горящие сигары! Один! Два! Три!.. Вот так! Это всегда вызывало у женщин истерические вскрики, а потом, когда зал приходил в себя, завершение программы сопровождалось бурными аплодисментами. – Лицо его исказилось, белые зубы обнажились с еще большей жестокостью, когда он с силой дернул себя за бороду. – Во время одного представления, – сказал он тихим, напряженным голосом, – среди зрителей находился крупный, толстый человек с торчащими вперед зубами Не часто артисту попадаются такие люди, и публика хочет видеть их на сцене – многие заблуждающиеся идиоты до сих пор верят, что если человек толстый, то он непременно должен быть добрым и веселым. Дайте ему торчащие зубы, и зрители будут убеждены, что величайшая радость в его жизни – быть выставленным напоказ, с тем чтобы каждому выпала честь вдоволь посмеяться над его лицом и тешить себя мыслью, что ему придется жить с подобным уродством до конца своей жизни!

– Вы абсолютно правы, – быстро согласился я. – Но что же произошло?

На некоторое время он углубился в свои воспоминания, потом заставил себя заговорить снова:

– Итак, толстый человек оказался одним из троих, кого я пригласил на сцену и попросил быть моими ассистентами. Я вручил каждому из них сигару и зажег ее, а сам, разумеется, полностью сосредоточился на своем выступлении. Когда настало время выстраивать их в линию для великого финала, у меня не было даже возможности присмотреться к ним внимательно. Это явилось моей трагической ошибкой. Позже я узнал, что тот толстый мужчина вообще не курил и это была его первая сигара в жизни. Он зажал ее в своих вонючих, выступающих вперед зубах и беспрерывно неумело пыхкал. – Себастьян слегка пожал плечами. – Воспоминания того вечера до сих пор меня преследуют! Вы должны понять, я стоял к ним спиной, смотрел только в маленькое карманное зеркальце, поэтому обзор был крайне ограничен. Я взял себе за привычку целиться в тлеющий конец сигары и был спокоен, потому что всегда раздавал им длинные сигары и точно знал, что на момент выстрела должно оставаться как минимум четыре дюйма окурка. Разумеется, это гарантировало мне определенный коэффициент безопасности. Тот вечер ничем не отличался от остальных. Итак – один! Два! Три!.. Я повернулся, готовый встретить обычные бурные аплодисменты, но вместо этого увидел кричащую толпу: все орали, что я намеренно убил толстого дебила, и были готовы линчевать меня на месте.

Себастьян отказался взять у меня сигарету, удрученно покрутив головой, и я закурил сам.

– Если вопрос не покажется вам неделикатным, тогда скажите, – осторожно попросил я, – вы убили того толстяка?

Себастьян фыркнул, с трудом пытаясь унять разыгравшуюся ярость.

– Этот дурак выкурил сигару почти до самого конца; если быть точным, то от нее осталось пять восьмых дюйма – позже вечером я успел замерить длину окурка. Поскольку зубы у него торчали наружу, это обеспечивало мне дополнительный коэффициент безопасности в лучшем случае в четверть дюйма. Пуля попала ему прямо в зубы, и осколки от них долетели даже до людей, сидевших в двенадцатом ряду. Как раз это и вызвало гвалт, к тому же зрители были убеждены, что я убил человека!

– Значит, он не пострадал, если не считать выбитых зубов? – спросил я.

Рот Себастьяна искривился, как бы подтверждая горькую иронию судьбы.

– Позже он потребовал, чтобы я возместил ему убытки. Сотню баксов за вставные зубы – представляете мое унижение? – Он закрыл глаза. – Шоу-бизнес не всегда дается легко. И мне пришлось заплатить за проклятые зубы.

– И после того нелепого случая вы больше не выступали на публике?

– Никогда! – крикнул он и рубанул рукой воздух, как бы отсекая прошлое. – И не буду выступать, пока не добьюсь полного совершенства.

– А как продвигаются дела по достижению полного совершенства?

Его лицо сразу посветлело.

– Хотите посмотреть, лейтенант?

– С удовольствием.

Себастьян вскочил на ноги и торопливо принялся расставлять консервные банки. Я устало наблюдал за ним. Когда он закончил свои приготовления, подвал превратился в подобие отдела консервированных товаров супермаркета. У меня возникло неприятное ощущение, что мне придется проторчать здесь всю ночь, дожидаясь, пока он собьет последнюю мишень.

Он неторопливо направился к стойке с оружием, выбрал длинноствольное ружье 32-го калибра, потом вернулся к тому месту, где я сидел, и грациозно поклонился.

– Лейтенант!

– Мне выпала большая честь наблюдать, как лучший в мире снайпер лично мне демонстрирует свое мастерство! – сказал я, стараясь не переборщить по части любезностей. Затем я удобно устроился, приготовившись к представлению, и решительно настроился на то, что не позволю шевельнуться ни одному мускулу лица, даже если вдруг он промажет по всем мишеням.

Следующие тридцать минут я сидел, почти не шевельнувшись, и наблюдал виртуозное мастерство; такой уровень, насколько я мог судить, сумели бы продемонстрировать еще лишь несколько человек во всей стране. Себастьян проделывал самые разнообразные трюки, используемые в стрельбе, разве что пуля, которую он только что выпустил, не летела обратно в дуло. Он стрелял из всех возможных положений: через плечо, между ногами, лежа на спине, когда мишень находилась непосредственно за головой, и, наконец, опять через плечо, но уже без помощи зеркальца и с завязанными глазами.

• Предыдущая
• 12/24
• Следующая