Повесть о футболе - Старостин Андрей Петрович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/68
• Следующая

Вопрос режима в спорте, в футболе в особенности, самый трудный раздел воспитательной работы. Я на опыте убедился, что потеря спортивной формы в основном связана с нарушением режима. Дело усложняется тем, что футболист – молодой человек и ничто человеческое ему не чуждо. Соблазны для спортсменов умножаются, чем более растет их популярность. Болелыцики-«подлипалы» наихудшая разновидность почитателей таланта. Их «греют» лучи отраженной славы. Они своим псевдорадушием, «дружеским» покровительством губят спортсмена на корню.

Многолетняя практика подсказывает, что вирус соблазна опасен активностью в так называемое нейтральное время: когда игрок из сборной команды возвращается в клуб или, наоборот, из клуба поступает в сборную команду. Вот здесь он и выкраивает себе два-три «беспризорных» дня. Из-под наблюдения тренеров сборной команды он освободился, а под контроль клубного еще не попал.

Болелыцик-«подлипала» тут как тут, подает футболисту свою «золотую карету». После этого тренер сборной говорит: «Как плохо тренируют в клубах», тренер клубной: «В сборной игроки теряют форму».

На этот раз «нейтрального» времени не было. С пониманием ответственности за доверенное дело игроки присягнули друг другу на верность. Руководство команды не теряло контактов с подопечными ни на один день. При этих обстоятельствах стюардессы, разносившие подносы – «вино, виски, вода?» – опасности не представляли. Ребята неизменно тянули руку за фужером с водой…

Скоро Богота. Испытываю чувство какого-то подсознательного досадного раздражения. Очередная встреча с таможней. Сколько их было – не счесть. Первый раз за рубеж я выехал в конце двадцатых годов. Когда заполняю анкету, на вопрос, в каких странах бывал, кратко отвечаю: «В Европе во всех, кроме Греции». Везде таможни, таможни…

Французскому сержанту таможенной службы, например, втемяшилось в голову, что кетовая икра имеет подозрительную красную окраску. Он считал, что в мире существует только черная. Красная икра представилась ему политической пропагандой, поскольку ее провозит делегация «красных». Понадобилось вмешательство начальника таможни, потому что проглоченная на глазах сержанта ложка икры ни в чем его не убедила. Начальник был более цивилизован и с любезной улыбкой, сказав «пардон, господа», возвратил конфискованную «пропаганду». Потом мы долго смеялись, подозревая, что сержанту просто очень нравилась именно красная икра.

Хуже было в Коста-Рике. Мне неоднократно приходилось быть в числе первооткрывателей, то есть выезжать с делегацией в страну, где нет советского представительства и советские люди появляются впервые. Наш приезд всегда вызывает необыкновенный интерес у местных трудящихся, поэтому эксцессы с участием полицейских сил возникают неизбежно.

Мы еще не долетели до Коста-Рики, а на борт самолета поступило сообщение, что многотысячная толпа встречает нас на аэродроме Кокко.

Действительно, когда мы сошли с самолета, нас оглушил шум приветственных криков. Дождь красных тюльпанов посыпался на нас сверху. Море народу! Ошеломляющая встреча!

Но полицейские и сыщики не дремали. Встречающих оттеснил и рассеял крупный отряд полицейских. Мы остались в окружении таможенников и сыщиков. Запахи бензина, свойственные посадочным дорожкам, сменились запахами винного перегара, характерными для таможенных помещений во многих портах Южной Америки.

Прожженный выжига, из числа безродных, представился нам как переводчик – Пабло Гордиенко. Он приложил немало усилий, чтобы, искажая перевод наших возражений по поводу нарушения норм, установленных для спортивных делегаций, вызвать острый конфликт. Суетливая, нечистоплотная, полупьяная ватага сыщиков была разочарована. Ничего «взрывного» в наших чемоданах обнаружено не было. Тогда по подстрекательству бывшего махновца Гордиенко они решили прибегнуть к личному обыску членов делегации. Мы и глазом не успели моргнуть, как Николай Маношин оказался оттиснутым в какой-то закуток и грязные руки уже были протянуты к его карманам. Обычно добродушный и тихий Коля побледнел и в глазах его сверкнул недобрый огонек. Наш резкий протест охладил пыл сыщиков.

К этому времени руководители местной федерации футбола связались с властями и последовал приказ министра внутренних дел пропустить нас беспрепятственно. Руководителю нашей делегации Евгению Ивановичу Валуеву принесли официальное извинение от имени министра «за негостеприимный акт». Переводчик Пабло Гордиенко, конечно, уверял нас, что вмешательство министра произошло по его инициативе…

Это было несколько лет тому назад. А вот совсем недавно, в семидесятом году, в марте мы прилетели в Сальвадор. Самолет спецрейсовый, как раз для нашей делегации, на двадцать шесть мест. Летели трудно, меж гор и ущелий. Держались за подлокотники до онемения рук. Наивный акт самозащиты, как будто это поможет. Но неистовый ветер так швырял то вбок, то вверх, то вниз наш маленький кораблик, что невольно уцепишься за что попало.

Но мы рано вздохнули с облегчением, когда покатились по посадочной дорожке аэродрома. Прежде всего нас удивило, что вдоль бетонной ленты, по которой, как нам казалось, мы подруливали к маленькому вокзалу, по обеим ее сторонам стояли автоматчики. Неожиданно самолет повернул в сторону от вокзала и по полю потащил нас к какому-то казенному зданию. Наше недоумение переросло в беспокойство, когда самолет оцепили автоматчики. Моторы выключились, и воцарилась зловещая тишина. Двери самолета не открывались, трап не подавался, и не к кому было обратиться за разъяснением. За окном солдаты, казарменное из серого кирпича здание и беспокойно суетящиеся офицерские чины. Мы знали, что Сальвадор с Гондурасом был в состоянии войны из-за футбола. В Гондурасе перед каждым матчем носят перед трибунами распятое на кресте чучело судьи, который, по мнению гондурасовцев, оказался Иудой. Будто бы решающий матч с Сальвадором за выход в финал чемпионата мира этот судья судил бесчестно. Футбольные страсти переросли в государственный конфликт с последующим разрывом дипломатических отношений.

Все это было известно, потому и возникло в окружении автоматчиков чувство особого беспокойства.

Но вот в кабину возвратился пилот, пропеллеры загудели, и мы по степным рытвинам поехали к видневшемуся вдалеке вокзалу. По мере приближения к маленькому зданию, стал слышен все нарастающий шум многотысячной толпы встречающих. Когда мы вышли из самолета, гул приветствий усилился и в нашу сторону полетел бумажный дождь листовок. Они были чуть больше почтовой открытки с портретом В. И. Ленина и приветственным поздравлением советскому народу, партии и правительству в связи со столетием со дня рождения вождя.

Полиция, солдаты, сыщики бросились разгонять народ и торопливо подбирать листовки: коммунистическая партия в Сальвадоре на нелегальном положении и работает в условиях подполья.

Пока разгоняли остатки наиболее упорных демонстрантов, продолжавших выкрикивать революционные лозунги солидарности за мир и дружбу, нас провели в небольшое таможенное помещение.

Когда объявили, что в связи с создавшимся положением (имелись в виду листовки) таможенные власти вынуждены будут подвергнуть обыску не только наши чемоданы, но и карманы, я, как руководитель делегации, в категорической форме заявил, что команда в город не поедет, играть не будет и с первым самолетом отправится в Мексику.

Верзила в желтой гимнастерке с засученными до локтей рукавами, с полицейским значком, уже было запустил свою огромную лапу в первую дорожную сумку. Я резким движением отодвинул сумку, и наши взгляды скрестились. В этот момент мы ненавидели друг друга.

Однако победа осталась за нами. Представители федерации футбола успели урегулировать инцидент с вышестоящим начальством. Таможенники отступили, согласившись пропустить нас без оскорбительных процедур. Мы остановились в одной из самых фешенебельных гостиниц южноамериканского побережья. В холле третьего этажа расположился отряд переодетых полицейских. Они уверяли нас, что заботятся о нашей безопасности. Руководил отрядом полицейский в желтой гимнастерке с волосатыми руками.

• Предыдущая
• 49/68
• Следующая