Тысячелетие - Варли Джон Герберт (Херберт) - Страница 24

Такова одна из теорий. Лучшая. А худшая…

Вполне вероятно, что если «дедушкин парадокс» случится на самом деле и история с момента твонки начнет расползаться по швам…

…то все мы внезапно и тихо исчезнем.

Не только вы и я, но также Солнце, Юпитер, альфа Центавра и галактика Андромеды.

И так далее.

Эта теория известна под названием «космической ссоры». То есть: Раз вы намерены играть в такие игры, я забираю свои игрушки и ухожу домой. Подпись: Бог.

Ковентри все еще распинался о геркулесовых трудах своего подразделения, наблюдающего за личной жизнью шести тысяч человек, умерших тысячи лет назад. Меня начала одолевать дремота. Что ж, самое время соснуть, решила я. Надо признать, Ковентри со своими ребятами действительно провернул колоссальную работу, чтобы установить, что авария 1955 года не вызовет темпоральных возмущений. Кажется, на сей раз пронесло.

И тут он перешел ко второму твонки.

— В данном случае, — сказал он, — положение, похоже, безнадежно.

У вас когда-нибудь вставали дыбом волоски на загривке? У меня встали. В ушах загремели раскаты землетрясения, преградившего запрудой поток… А может, то были ветра перемен, веющие над руинами времен. Я услышала, как откашлялся Господь: О'кей, ребята, я вас предупреждал…

— Парализатор Ральфа приземлился вместе с DC-10 на пастбище к северу от межштатной автомагистрали номер 580, близ Ливермора, Калифорния. Его подобрал рабочий, расчищавший территорию, и принес вместе с другими обломками в ангар Оклендского международного аэропорта, где оружие пролежало около двух суток. Затем оно попало в руки мистера Уильяма Арчибальда (Билла) Смита, сотрудника Национального комитета по безопасности перевозок. Для нас это наихудший вариант. У Смита приличная техническая подготовка и пытливый ум.

Что он понял, обследовав оружие, выяснить нам не удалось. Мы знаем только, что Смит вошел в ангар, где находился парализатор, в одиннадцать часов вечера 13-го декабря. Вскоре после этого начинается цензурный пробел длительностью в два часа. И действия Смита по выходе из ангара поддаются лишь вероятностному определению.

Кто-то застонал, возможно даже я. Зазвучали возбужденные голоса, тревожно и затравленно забегали глаза, в воздухе остро запахло страхом. Не спешите нас осуждать. Когда о событиях неизменного прошлого приходится говорить как о явлениях вероятных, это означает, что дерьмо уже поперло изо всех дыр, и если мы до сих пор не почуяли его смрада, то исключительно потому, что нас оно еще не затопило.

Все, цитировать Мартина я больше не буду. Хотя я, конечно, к нему несправедлива: он был напуган, как и все мы, просто его испуг выражался в виде доведенного до крайности педантизма. Невыносимо напыщенным, менторским тоном он продолжал разглагольствовать о втором парализаторе, а под занавес провозгласил Билла Смита самой важной персоной во Вселенной, используя временной сканер как наглядное пособие.

Первой моей мыслью, когда я увидела Билла Смита в ящике сканера, было: надо пойти туда и убить его.

Не лучший способ завязывать знакомство, разумеется. Но если бы убийство могло предотвратить вмешательство Билла Смита в нерушимый ход вещей, я прикончила бы его, не моргнув глазом.

И тем самым только усугубила бы опасность. Согласно данным сканера, Смиту не положено было умирать в ангаре. Он должен был прожить до 1996 года, а затем утонуть. Убей я его сейчас в Окленде, это непременно бы повлияло на временной поток.

Ковентри закруглился и ушел. Я сидела, окруженная гулом голосов, но в полемику не вступала. У меня появилась идея, и я боялась ее спугнуть.

В конце концов, не совсем еще соображая, что делаю, я подошла к терминалу.

— Эй, ты… — начала я и вдруг поняла, что играть в прежние игры не в настроении. — БК, включись, пожалуйста.

— Включился, — отозвался он. — С кем я говорю? Неужели с Луизой Балтимор?

— Да. И кончай прикидываться, будто тебя это так изумляет. Мне нужен конкретный ответ.

— Отлично. На какой вопрос?

— Что ты знаешь о площади Джека Лондона?

— Площадью Джека Лондона называется/называлась территория на побережье в Окленде, Калифорния. Площадь названа в честь знаменитого писателя. Появилась в результате городской перестройки в середине двадцатого века и служила достопримечательностью для немногочисленных туристов, посещавших Окленд. Нужны еще какие-то сведения?

— Нет. Думаю, этого достаточно.

Я нашла Мартина Ковентри на внешнем балконе комплекса Ворот. Он стоял, глядя вниз на свалку, которую мы, перехватчики, окрестили Бермудским треугольником. В другом веке подобное место назвали бы музеем, но в наши дни это была просто историческая помойка. Я подошла к Ковентри и стала рядом, разглядывая отходы пятисотлетней работы Ворот.

Как, по-вашему, удобнее всего перехватить одноместный истребитель? Или самолет, терпящий крушение над океанской пучиной, где он исчезнет без следа? Или испанский галеон, тонущий во время урагана? Или космическую капсулу, готовую врезаться в Солнце и поубивать всех, кто находится на борту?

Лучше всего в таких случаях затащить корабль в Ворота целиком. Если это истребитель, мы сажаем его с помощью тормозных колец. Самолет останавливается, мы выковыриваем оттуда пилота- как правило, порядком ошалелого, — а затем, в зависимости от места крушения, либо сажаем за штурвал слизняка и катапультируем самолет назад, на одну тысячную секунды позже момента перехвата, либо попросту выкидываем машину на свалку. Все суда, сгинувшие бесследно, кончают свою жизнь на нашей помойке. Зачем отправлять их назад? Чтобы протолкнуть обратно через Ворота океанский лайнер, требуется уйма энергии. Поэтому не удивляйтесь, если затонувший «Титаник» так никто и не найдет: вон он, на свалке, ржавеет себе потихоньку.

А рядышком с гордостью Кьюнарда[4] — звездолет двадцать восьмого века.

Свалка имеет форму треугольника со сторонами в пять миль и буквально битком набита всевозможными видами наземного, морского, воздушного и космического транспорта. Прямо перед мной валялись четыре реактивных самолета, доставленные, если мне не изменяет память, из настоящего Бермудского треугольника.

Вид у них был довольно жалкий. Их выкинули сюда лет пятьдесят тому назад, и воздух, насыщенный химикалиями, не пошел им на пользу. Кислотный дождичек в нашем славном будущем шутки шутить не любит.

— Я по натуре прирожденный историк, — неожиданно сказал Ковентри. Я уставилась на него. Поведай он мне, какой подарок ему хотелось бы получить от Санта Клауса на Рождество, я и то удивилась бы меньше.

— Да ну? — глупо спросила я.

— Ей-Богу! Разве может быть на свете более достойная профессия, чем историк Последнего Века?

А также более бесполезная, подумала я, но смолчала. Предназначением историков, как я понимаю, всегда была передача знаний и традиций будущим поколениям. Составлять исторические компиляции, не рассчитанные на потомков, — занятие, по-моему, довольно скучное. Мартин словно прочел мои мысли.

— Я понимаю, что родился не в тот век, — признался он, впервые взглянув мне в глаза. — И все-таки не могу не сокрушаться. Представляешь, какую летопись можно было бы написать об этом! Какой пример несгибаемости человеческой воли в назидание потомкам!

Он показывал на остатки баркаса викингов, в перехвате которого я участвовала не более полугода назад. Густая взвесь, нежно именуемая у нас воздухом, прогрызла в корпусе зияющие дыры. Строить в наше время лодку из дерева- все равно что делать ее из сыра.

— Смогла бы ты выйти в Атлантический океан на таком… на такой…

— Да, да, я понимаю, о чем ты. Но ты не знаешь того, что знаю я: это был настоящий корабль дураков. Тебе-то не пришлось общаться с капитаном берсерков Ларсом Головорезом. Он заявил мне, будто Тор повелел ему отправиться в Гренландию. И поскольку плавание было боговдохновенным, Ларс не стал утруждать себя кораблевождением, хотя в навигации он смыслит больше, чем я думала. Я подобрала его суденышко, когда оно застряло во льдах северных широт. Через пару дней экипаж начал бы дохнуть с голоду и пожирать своих товарищей, находящихся на пути в Валгаллу. Кстати говоря, вонища на этом…