Первые шаги по Тропе: Злой Котел - Чадович Николай Трофимович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/78
• Следующая

Единственно хорошей новостью были стервятники. Если они здесь, значит, те, кто устроил эту резню, давно скрылись.

Я встал, и, превозмогая чувство отвращения, стал последовательно осматривать тела своих мертвых сотоварищей. Большинство погибло во сне вследствие сильного удара колющим оружием под левую лопатку или под четвертое ребро. Те, кто пытались спастись бегством, погибли от клыков и когтей хищных зверей, причем больше всего были изгрызены головы несчастных.

Похожие раны носил и одноглазый летун, доставивший меня во Вредоносный бор. Только ему в свое время повезло. Недоели. Оставили до следующего раза.

Значит, здесь побывали зверюги, заменявшие прытникам сразу и собак, и лошадей. А я-то еще надеялся, что им сюда не добраться.

Все товары выгребли подчистую. Обобрали и мертвецов – не все же ходили в таком отрепье, как я. Впрочем, чаша сия не миновала и меня – кольцо из уха исчезло.

Но почему меня оставили в живых? Пожалели? Или нож сломался о ребро? Я тщательно ощупал себя и убедился, что к привычным, уже давно зажившим ранам не добавилось ничего новенького. И котомка на месте. Узел на горловине никто не трогал.

Подождите, подождите… А откуда взялась эта дырка, в которую при желании можно просунуть палец? Точно такая же имеется и в плаще.

Все сразу стало на свои места. Враги (конкретно указывать на вредоносцев пока не будем), дождавшись, когда дурман и усталость свалят ульников, скрытно проникли в лагерь. Спящих они поражали шилом или стилетом прямо в сердце – только при этом условии жертва умирает без лишнего шума, словно дряхлая старушка. На тех, кто успел проснуться и удариться в бега, натравили четвероногих помощников. Меня, как и всех прочих, лежавших лицом вниз, пырнули в спину, то есть в котомку, скрытую под плащом и набитую ворованной тканью, а поскольку после этого я даже не шевельнулся, посчитали мертвым. Так я и проспал всю резню, никак не реагируя на происходящее. Удивительно, но на этот раз глухота спасла меня. Скажешь кому-нибудь, не поверят…

В общем и целом умозрительная реконструкция недавней трагедии выглядела довольно правдоподобно, хотя имелись и кое-какие неувязочки.

По всем сведениям, прытники были ростом от горшка два вершка, недаром ведь ездили на зверях величиной с собаку, а действовали, как заправские мясники. С одного удара кончали всех подряд. И как это у них так ловко получалось?

А кроме того, не ясно, куда подевался груз. На спинах ищеек много добра не увезешь, ведь это вам не ишаки. Удивляло и то, что главаря ульников не оказалось среди мертвецов. Неужели ему удалось спастись?

Тогда нужно спешно сматываться отсюда, иначе меня могут обвинить в пособничестве вредоносцам. Обычное дело – мертвые сраму не имут, а на живых вешают всех собак.

Прощайте, друзья, вместе с которыми я прошел не одну сотню верст, терпел невзгоды, делил сухую корку и лакал забористое питье. Прощайте и простите!

Будем надеяться, что вас не оставят валяться здесь на поживу стервятникам, а похоронят надлежащим образом.

Прощайте…

Куда податься человеку, ничего не знающему об окружающей его стране и, более того, не имеющему возможности навести соответствующие справки у местного населения?

Да как всегда – куда глаза глядят.

Мои глаза глядели назад, на дорогу. Болото, населенное чревесами, следовало искать где-то за Вредоносным бором, а отнюдь не за горами, синеющими на противоположной стороне горизонта. Вот так иногда и бывает: чтобы достичь намеченной цели, следует сначала отправиться в обратный путь.

Идти без проклятого тюка на плечах да еще под гору было сущим удовольствием. После того как мне довелось побывать в шкуре тягловой скотины, я никогда не обижу ни вола, ни верблюда, ни лошади, ни мула.

Легко отмахав изрядное расстояние и уже предчувствуя скорое появление первых перелесков Вредоносного бора (не приведи господь еще хоть раз там оказаться!), я устроил привал, выбрав для этого вершину пологого холма, откуда открывался прекрасный вид на все четыре стороны света.

Попробуй только сунься ко мне кто-нибудь! Пока он доберется сюда, меня уже и в помине не будет. Ноги – главное оружие рыцарей, подобных мне. Со временем, возможно, добавится и что-нибудь более существенное.

Скорбь о бесславно погибших спутниках вновь стала донимать меня (как только вспомню их мертвые, покрытые мухами лица, так сразу – бр-р-р – вздрогну), и, дабы хоть немного развеяться, я решил заняться яйцом, судя по всему, прибившимся ко мне надолго.

Логика моя была такова: уж если нам суждено некоторое время пробыть вместе, следует получше узнать друг друга. Яйцо, пусть и неспособное видеть, слышать и обонять, располагает собственными средствами познания действительности, по-своему весьма эффективными. Вот и попытаемся установить контакт. Чем черт не шутит! Недаром педиатры считают, что с человеческим плодом можно общаться уже на двенадцатой неделе внутриутробного развития.

Всякая болтовня, конечно, исключалась. Зачем морочить голову тому, у кого ее нет? Зато я кратко и по возможности связно изложил все события, происшедшие со мной после знакомства с вещуном, не упустив даже деталей интимного и компроментирующего свойства. Там, где фактов было недостаточно, я прибегал к домыслам и предположениям.

В общем-то это было нужно не столько яйцу, понимавшему мир совсем иначе, сколько мне самому.

Мысли, по природе своей бессвязные и туманные, приобретают законченность и ясность, стоит их только произнести вслух. Так бесплотный пар, охлаждаясь, превращается в полновесные капли, способные точить камень, а то и в лед, накладывающий свои оковы на целые континенты.

Ответа я не ожидал, да его, конечно же, и не последовало, но уже одно то, что яйцо постоянно меняло оттенки своей скорлупы, свидетельствовало кое о чем. Возможно, о сопереживании. А возможно, и о полном неприятии подобных методов общения.

Когда мое красноречие иссякло, инициативу перехватило яйцо, подтвердив тем самым наличие между нами некой мистической связи.

Думаю, что оно не ставило перед собой никаких сверхзадач, а просто хотело немного расшевелить меня. Сначала яйцо подпрыгивало, словно обычный резиновый мячик, а потом стало тыкаться в меня, как бы приглашая принять участие в игре. Ну как тут было отказаться?

Вспомнив детство, я взялся подбрасывать и ловить яйцо, а войдя в азарт, пустил в ход колени, плечи и даже голову (искры сыпались из глаз, но никакой боли не ощущалось).

Такое жонглирование не представляло особых сложностей – яйцо само находило мою ладонь или макушку, а иногда, вопреки здравому смыслу, зависало в воздухе или демонстрировало отчаянные кульбиты, которые расшалившиеся дельфины совершают совсем в иной среде. Временами даже создавалось впечатление, что это оно жонглирует мною, а не наоборот. Но в общем-то эти невинные забавы доставляли немалое удовольствие нам обоим.

Вдоволь порезвившись, я возвратил яйцо в котомку, вытер с лица обильный пот, свидетельствовавший о том, что мое здоровье далеко от идеала, и только тогда заметил толпу аборигенов, собравшихся у подножия холма.

Они являли собой типичный пример так называемой цивилизации переходного типа. Их головы (скажем пока так) покрывали высокие лохматые шапки – «мечта пастуха», – а на ногах красовались лыковые лапти, присущие лишь землепашцам, у которых каждая звериная шкурка на счету.

Народ этот, именовавшийся некрашами, был незлобивым и работящим, но, с моей точки зрения, имел один серьезный недостаток – асимметричное строение тела, доставшееся им от предков, обитавших в мире с нестабильной силой тяжести.

Вследствие этой довольно редкой аномалии по отношению к некрешам нельзя было оперировать такими привычными понятиями, как левое и правое, верхнее и нижнее, переднее и заднее.

Одна рука типичного некраша (левая или правая – без разницы), длинная, словно щупальца спрута, занималась исключительно хватанием. Другая, могучая и короткая, служила для удержания того, что уже добыто. Иногда имелась еще и третья, выполнявшая промежуточные функции.

• Предыдущая
• 34/78
• Следующая