Гвоздь в башке - Чадович Николай Трофимович - Страница 14
- Предыдущая
- 14/84
- Следующая
– Вы бы пошли поспали, гражданин профессор, – выдавил я наконец из себя. – В вашем возрасте здоровый сон то же самое, что в моем – активный отдых. Освобождает организм от шлаков и лишних гормонов.
– Шутовство – хороший способ отгородиться от жизни. Лучше – только крышка гроба, – Котяра поднял вверх указательный палец. – Кто так сказал?
– Вы.
– Нет. Один мой пациент, много лет страдавший депрессивно-маниакальным психозом. Сейчас, между прочим, возглавляет в Государственной думе какую-то комиссию.
– Передавайте при случае привет… А сколько хоть времени сейчас?
– Начало пятого. – Он глянул на наручные часы. – Я, кстати говоря, сегодня еще не ложился. И все из-за вас.
– Почему из-за меня? – я невольно насторожился.
– Не идет у меня из головы ваш прошлый сон. Боюсь, что и старик Юнг тут оказался бы в тупике… Вот и стал наводить кое-какие справки. Я ведь, кроме всего прочего, еще и органы консультирую. Уже лет двадцать примерно. Связи, сами понимаете, у меня там обширные. Прежней власти у них, конечно, нет, зато появилась информационно-поисковая компьютерная сеть. Сейчас нужного человека или, скажем, автомобиль проще простого найти. Лишь бы он где-нибудь был зарегистрирован.
– Интересно, а кого вы искали?
– Адрес. Улица Солнечная, дом десять, корпус два. Не забыли еще про него?
– Нет.
– Оказывается, что в нашем городе такой улицы нет. Зато она имеется в тридцати двух иных городах и поселках, начиная от Псковской области и кончая Хабаровским краем. Здание под номером десять есть почти везде, но чаще всего это частное домовладение или какая-нибудь контора. А вот точный адрес, то есть включающий в себя еще и добавку «корпус два», обнаружился только в городе Чухлома Костромской области. Вы про данный населенный пункт хоть что-нибудь слышали?
– Ничегошеньки, – честно признался я.
– Так я и думал, – кивнул Котяра. – И тем не менее в городе Чухломе по указанному адресу одно время проживала семья Наметкиных. Правда, это было еще до вашего появления на свет. Каково?
– Н-да-а, – только и смог произнести я.
– Город Чухлому ваши родители покинули в семьдесят шестом году, после случая, наделавшего достаточно много шума. Ветераны органов хорошо его помнят. Однажды ночью в полусотне шагов от того самого дома застрелился из табельного оружия участковый инспектор по фамилии Бурдейко. Злые языки намекали, что причиной этому была интимная связь с вашей матерью, женщиной редкой красоты и недюжинного темперамента. Отца даже таскали в прокуратуру на допросы, но, когда эксперты дали стопроцентную гарантию суицида, все обвинения с него были сняты. Хотя, с другой стороны, участковый был человеком весьма уравновешенным, психически устойчивым и алкоголем, в отличие от большинства своих коллег, не злоупотреблял. По этому поводу в городе ходило много пересудов, и ваши родители сочли за лучшее уехать, тем более что открывалась очень перспективная вакансия в другом месте. Вы родились уже здесь, в роддоме имени Сперанского, учились в сто девяносто пятой школе и, судя по всему, Чухлому никогда не посещали, хотя место происшествия описали весьма достоверно. В то время Солнечная улица находилась на самой окраине города и подъезд десятого дома выходил прямо в лесопарк, где и был обнаружен труп Бурдейко.
– И что эти сведения вам дали?
– Мне – ничего. А вам?
– Пока тоже ничего… Значит, та женщина в постели была моей матерью? – меня слегка передернуло.
– Скорее всего.
– А под деревом стоял отец… Вот почему мне показалось, что я знаю этого человека.
– Таким вы его знать не могли, – мягко возразил Котяра. – В ту пору ему не было и тридцати.
– Если верить фотографиям, он и к пятидесяти не очень изменился… Да, случай заковыристый. И как же моя болезнь называется в медицинской практике?
– В том-то и дело, что никак. Прежде ничего подобного не случалось. Как я ни старался, но прецедент отыскать не смог. Впрочем, это как раз и не важно… Ну а что вам приснилось сегодня? – он буквально ел меня глазами.
– Даже и не знаю, стоит ли вас в это посвящать. – Уж если у меня появилась возможность поводить Котяру за нос, нельзя было ею не воспользоваться. – Сны, как я понимаю, имеют непосредственное отношение к личной жизни человека. А личная жизнь любого гражданина по закону неприкосновенна.
– Я врач, не забывайте об этом, – нахмурился Котяра.
– Мой врач Михаил Давыдович. И лечат меня, кстати, от травмы головного мозга, а не от психоза.
– Ну зачем же вы так, – Котяра заерзал на стуле. – Михаил Давыдович сделал для вас все, что мог. Более того, все, на что способна современная нейрохирургия. А я могу сделать для вас гораздо больше. Здесь вы рядовой пациент. И блага, предусмотренные для вас, – стандартные, рядовые. Питание, содержание, медикаменты, количество койко-дней – все строго по норме. Как в армии для солдата. А в моей клинике вы будете пациентом уникальным. И, соответственно, блага вам будут предоставлены тоже уникальные.
– Как в армии для любимчика генерала, – подсказал я.
– А хотя бы!
Видимо, на моем лице отразились некие негативные эмоции, потому что Котяра уже несколько иным тоном добавил:
– Учтите, что в случае крайней необходимости я могу забрать вас и помимо вашего согласия. Пациенты с травмами черепа – контингент особый. Им от нейрохирургии до психдиспансера один шаг. Тем более что ваша родня, как мне стало известно, возражать не будет.
Тут Котяра попал в самую точку. Последний бомж, способный самостоятельно переставлять ноги, имеет больше гражданских прав, чем я. Кто заступится за паралитика с дырявой башкой, от которого родной брат отказался. Да Котяра с его связями может вообще оформить меня как труп, предназначенный для прозекторской. Нет, придется идти на попятную.
– Мне надо обдумать ваше предложение, – произнес я тоном привередливой невесты. – Но про сегодняшний сон, так и быть, расскажу. Хотя и сном-то это назвать нельзя. Так, блажь какая-то…
– Подробнее, пожалуйста.
– А подробности жуткие. Привиделось мне, что я превратился в женщину. Буквально за считанные минуты я подвергся… вернее, я подверглась изнасилованию, была избита, зарезала своего обидчика ржавым серпом, хотела с горя наложить на себя руки, но в конце концов при виде собственного дитяти вновь обрела душевный покой.
– Все?
– В основном все.
– Какие-нибудь привязки во времени и пространстве имеются? – оставив пустопорожнюю лирику, Котяра заговорил быстро и по-деловому сухо.
– Привязки? А, понял… Случилось это ранней весной, году этак в сорок четвертом или сорок пятом, сразу после освобождения. Надругался надо мной красноармеец, но очень уж зачуханный. Наверное, нестроевой. По крайней мере, его погон я не видел. Место действия – лесной хутор или усадьба лесника. Особых деталей я не рассмотрел. Смеркалось уже, и туман стоял… Да, совсем забыл! Ребенку моему тогда было примерно лет пять. Про его пол сообщить ничего не могу.
– Говорите, сорок четвертый или сорок пятый, – задумался Котяра. – Скорее всего сорок четвертый. В сорок пятом наши уже в Польше и Венгрии были… Лесной хутор. Явно не Украина. Скорее всего Белоруссия или северо-запад России. Надо будет как-то уточнить.
– Уточняйте, – милостиво разрешил я. – Неужто опять рассчитываете на моих родственников выйти?
– Там видно будет… Сейчас меня больше всего интересует другое. – Котяра уставился на меня своими водянисто-голубыми глазками, которые супротив массивных желтоватых век были почти то же самое, что Суэцкий канал супротив Синайской пустыни. – У вас в каждом сне ясно прослеживаются две навязчивые идеи. Одна, связанная с половой сферой, причем в самых откровенных ее проявлениях, другая – с идеей самоубийства. Как вы это можете объяснить?
– Относительно половой сферы объяснить ничего не могу. Возможно, это просто совпадение. А что касается идеи самоубийства, каюсь, виноват. В последние дни только тем и занимался, что вдалбливал эту идею самому себе, дабы она до каждой клеточки тела дошла. Заявляю откровенно – в таком виде я жить не собираюсь.
- Предыдущая
- 14/84
- Следующая
