Гражданин преисподней - Чадович Николай Трофимович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/83
• Следующая

Прежде чем приступить к докладу, Герасим Иванович Змей исподлобья глянул на Кузьму, словно хотел предостеречь от какого-нибудь безрассудного поступка.

– Понятие «Грань» возникло спустя несколько месяцев после Черной Субботы, когда стало ясно, что между миром подземным и миром надземным существует какая-то непреодолимая преграда, – начал Змей подчеркнуто безразличным тоном. – К тому времени во всех технологических, воздухозаборных и аварийных шахтах уже появились плотные пробки из мха-костолома. О кратком предшествующем периоде, когда выход на поверхность был, условно говоря, доступен каждому, известно немного. Существует объяснение, записанное со слов одного рабочего, пытавшегося покинуть туннель метрополитена в воскресенье, то есть уже на следующий день после катастрофы. С вашего позволения я зачитаю этот документ.

Листки с рукописным текстом он держал чуть на отлете, словно бы страдал дальнозоркостью, а чтение сопровождал своими собственными скупыми комментариями.

Документ этот был действительно уникальный, поскольку содержал показания единственного в своем роде очевидца, упомянутого не только по фамилии, но и полным именем – Александр Васильевич Лашнец.

Был этот Лашнец не простым рабочим, а бригадиром монтажников, обкладывавших стены туннеля железобетонными тюбингами. Естественно, что все подземные стежки-дорожки он знал как свои пять пальцев. Причина, погнавшая Лашнеца и троих его ближайших приятелей на поверхность, была самая обыденная – похмелье или, говоря по-научному, абстинентный синдром (за ночь бригада выпила все, что накануне запасла в честь субботника, да еще у буфетчицы выклянчили пару пузырей).

Зная, что главный выход, где уже смонтированы эскалаторы, тщательно охраняется милицией, Лашнец со товарищи решили воспользоваться находящимся в сторонке наклонным шахтным стволом, предназначенным для подачи наверх скипов – вагонеток с выработанной породой. От временного копра, прикрывающего шахту сверху, до ближайшего гастронома было десять минут нормальной ходьбы или пять минут рысцой.

Подъем предстоял довольно сложный, и ради безопасности все четверо на манер альпинистов обвязались одной длинной веревкой. Лашнец шел в связке последним, и, возможно, поэтому собранные на опохмелку деньги (весьма немалые) были доверены именно ему.

Паче чаяния, до поверхности добрались без всяких приключений, только на последних метрах появилась слабость, одышка и головокружение – сказывалась, наверное, бурно проведенная ночь.

Скоро Лашнец разглядел устье шахтного ствола, раньше открывавшее вид на внутреннее устройство копра, а теперь сплошь затянутое чем-то похожим на густой туман или даже на дым.

Монтажник, шагавший в связке первым, смело вступил в эту субстанцию, хоть и эфемерную на вид, но на деле оказавшуюся довольно густой. По словам Лашнеца, он был похож на человека, попавшего в трясину и руками разгребавшего перед собой болотную жижу.

Один за другим в странном тумане исчезли все спутники Лашнеца. Ему самому вдруг стало дурно (до устья ствола оставалось всего шагов семь-восемь). Опасаясь, как бы не сорваться вниз, он прилег на настил шахты и вцепился в какие-то поручни. Возможно, дело не обошлось без кратковременной потери сознания, потому что несколько важных мгновений просто выпало из его памяти.

Очнувшись, Лашнец увидел, что веревка свободно уходит в туман. Это могло означать только одно – спутники его, достигнув копра, остановились. На крики бригадира никто не отзывался. Попытка вытравить веревку назад успехом не увенчалась – как-никак, а каждый монтажник в полном рабочем снаряжении весил не меньше центнера.

Время шло, а ничего не менялось. Туман (или дым) был по-прежнему неподвижен и все больше напоминал Лажнецу снежный сугроб, наметенный снаружи в распахнутую дверь. Друзья продолжали играть в молчанку, что раньше им было совершенно не свойственно, а веревка если и подавалась назад, то всего на сантиметр-два за каждый рывок.

Судя по предыдущему тексту, Лашнец был мужиком отнюдь не робкого десятка, прошедшим пресловутые огонь, воду и медные трубы как в прямом, так и в обратном направлении. Однако внезапно навалившийся страх был таким леденящим, таким забористым, что, отвязав веревку, он стал торопливо спускаться вниз, бросив тем самым друзей на произвол судьбы. (За этот поступок он впоследствии беспрестанно корил себя.)

Страх вцепился в него так сильно, что на последних метрах пути Лашнец не удержался на крутом трапе и сорвался в шахтный ствол, сломав при этом ключицу и обе ноги.

Получив в санчасти первую помощь, включавшую и укол морфия, он в спасительное забытье не впал, а вызвал начальника участка, которому и поведал свою трагическую историю, позднее перенесенную на бумагу. Оставшиеся без применения деньги были переданы главному бухгалтеру по приходному ордеру, составленному от руки на листке, вырванном из записной книжки.

Когда чтение откровений Александра Васильевича Лашнеца, единственного человека, собственными глазами видевшего Грань или нечто предшествующее ей, закончилось, со всех сторон посыпались вопросы.

Светляков интересовало, не было ли снаружи слышно каких-либо звуков, например, колокольного звона или сладкоголосого пения. Темнушники справлялись о дальнейшей судьбе Лашнеца.

По словам Змея, относительно звуков в документе ничего конкретного сказано не было, а вот свет сквозь туман проникал более или менее свободно, примерно как сквозь мутное стекло. Что касается персоны самого Лашнеца, то он вскоре поправился, относительно благополучно прожил еще без малого пятнадцать лет и погиб при строительстве первой очереди дренажной системы, смытый внезапным потопом.

– А не можете ли вы рассказать про то, как вы недавно специальный туннель на поверхность прокладывали, – со скрытым злорадством попросил папа Коломна. – Слух был, что вы в тот раз аж на сто метров за Грань ушли.

Обменявшись с начальником планового отдела несколькими многозначительными взглядами, понятными только для посвященных, Змей продолжил свой доклад, по мнению Кузьмы, весьма и весьма содержательный.

– Такая попытка действительно имела место, – сказано это было тоном, заранее предвещавшим печальный конец. – Как вы прекрасно понимаете, добраться до поверхности по существующим туннелям невозможно, поскольку мох-костолом не позволяет пользоваться хоть какими-то источниками света, а передвигаться вслепую умеют одни только выползки. Поэтому мы проложили просторный и достаточно пологий восходящий туннель, выходное отверстие которого должно было совпадать с вершиной холма, называемого Татарская Могила.

– А почему? – поинтересовался кто-то из светляков, от любопытства даже забывший про обет молчания.

– По двум причинам. – Похоже было, что Змей добросовестно проштудировал все касавшееся Грани. – Во-первых, на вершине холма находился геодезический знак, координаты которого и высота над уровнем моря были заранее известны. Во-вторых, предполагалось, что загадочное препятствие, распределившись по земной поверхности, могло не затронуть возвышенные места.

– Ошиблись, значит, с предположением, – сочувственно вздохнул папа Кашира.

– К сожалению, да… Туннель прокладывался с широким использованием всех имевшихся у нас тогда сил и средств, включая пневматический инструмент, электрогенераторы, кислородные приборы и специальные механизмы для проходки как сверхпрочных, так и сверхтекучих грунтов. К работам привлекались лучшие горные мастера, монтажники, проходчики и взрывотехники. – Поняв, что сказал лишнее, Змей поперхнулся.

– Интере-е-есно! – протянул папа Кашира. – А на фига вам понадобились взрывотехники? Вы же ведь всегда клялись, что ничего такого у вас давно нет. Ни взрывчатки, ни детонаторов, ни огнепроводных шнуров. Выходит, врали?

– Ни в коем случае! – вмешался начальник отдела материального обеспечения. – Дело в том, что это были наши последние запасы. Сейчас у нас даже плохонького капсюля не осталось… Продолжайте! – это относилось уже к Змею.

• Предыдущая
• 46/83
• Следующая