Двести веков сомнений - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 98

• Предыдущая
• 98/132
• Следующая

Он ощущал себя дважды отступником. Нет, трижды. Вчера, во второй раз, он не смог ответить «нет», хотя всё его существо так и настаивало на этом. И всё же… было что-то во взгляде Кинисс — выражение, полный смысл которого ему не был понятен — что поколебало его решимость раз и навсегда прекратить эти игры с человеком — всё-таки Гин-Уарант был не более, чем маской — который продолжал использовать — или мечтал использовать — их с Кинисс, всё Бюро, как инструмент для решения собственных задач.

Он не сказал «нет». Генерал сумел загнать Кинисс в ловушку — рептилия не умела лгать вслух, предпочитая отмалчиваться или говорить часть правды. Но даже те немногие жесты, что уловил Д., говорили о многом. Впрочем, всё было сказано самим Гин-Уарантом, вслух и очень ясно.

…Они превратили весь мир в некое подобие сада, говорил генерал. Они увидели, что снаружи находится огромный мёртвый лес, над которым никогда не встаёт солнце. Заглянув в его дебри, они ужаснулись, а попытавшись выкорчевать мёртвые стволы — ужаснулись вновь, ибо на месте каждого срубленного вырастали десятки новых, оттесняя их назад. И они воздвигли каменную стену и стали заботиться обо всём, что внутри — не позволяя яду и запустению извне просочиться. Мы с вами, дорогой Д., живём в этом саду… вернее, мне приходится посещать и другую сторону — и поверьте: я предпочёл бы никогда этого не делать.

…Разве это плохо, спросила Кинисс. Хотя нет, не спросила. Просто именно так можно было понять выражение её лица. Явно было видно, что она не в состоянии побороть запрет и высказать то, что ей хочется. Впрочем, и молчание бывает достаточно красноречиво.

…Нет, конечно, они дали нам много, продолжал генерал. Они дали всеобщий язык и посвятили нас в магию, они сдерживали войны и боролись с теми, кто готовил смерть всему миру, намеренно или нет. Они очень помогли нам. Я не отрицаю этого. Их заслуги несомненны.

…И что же, спросил Д.

…То, что они забыли про лес по ту сторону. И истребляли всех тех, кто пытался заглянуть туда. Да-да, истребляли. Куда, по-вашему, делись те, кто работал на пресловутую Девятку? Где считающиеся похищенными библиотеки Дуангара, легендарного дракона, сражавшегося против Шести Башен на стороне людей? Уничтожены извержением вулкана? Как же! Спросите у вашей подруги, пусть она опровергнет мои слова. Они решили, что им позволено делать всё, чтобы не пускать нас, неразумных, за стену. А я бывал там. Там зреет такое, что если стена треснет хотя бы в одном месте, всему придёт конец. Причём такой, какой никому из нас не снился ни в одном страшном сне. А раз за стеной — только плохое, то идти некуда. Вот мы и стоим — все вместе. А наши няньки только и знают, как бить нас палками по рукам. Вы думаете, что они позволяют себе закрывать целые отрасли магии, чтобы мы не сожгли этот прекрасный сад? Ничего подобного! Они просто не могут позволить нам увидеть ключи от дверцы, оставшейся в стене… а уничтожить их боятся.

…Ложь, сообщили глаза Кинисс, и Д. увидел в них мольбу — сделай что-нибудь, только пусть он замолчит.

…Ну что, спросил генерал, есть, что возразить?

Возражений не было. И Д. сказал, что он, в принципе, согласен… при условии, что после того, как Рассвет действительно наступит, генерал исчезнет. Раз и навсегда. Пожалуйста, сказал генерал и Д. подумал, что и Гин-Уаранту, вероятно, было не по себе. Почти пять веков скрываться под личиной ольта, оставаясь человеком, накапливая невообразимый груз усталости. От своей жизни, от украденного у ольтов знания, от всего…

И всё равно он не верил, что генерал не готовит им подвоха.

— …Сколько лет вы знали обо всём этом? — спросил Д. Кинисс. — Мне неинтересны все эти тайны. Скажи только, сколько времени это длится?

— Всё время, пока существуют Наблюдатели, — созналась Кинисс. Если бы Хансса умели плакать, на глазах её были бы слёзы.

— Двести веков, — устало произнёс Д. Было без четверти двенадцать. Какой кошмар. С таким настроением… но не отменять же операцию, в самом деле! Долг превыше всего. — Двести веков вы указываете остальным, куда идти и чего не делать.

— Нет! — воскликнула рептилия. — Ты не прав! Не указываем! Мы лишь обороняемся… вынуждены обороняться. Ты видел, что по ту сторону? Видел? Я видела. Там полное уничтожение. Там ничто. У любой силы обязаны быть границы… если перейти за них, разрушение неизбежно. Ты думаешь, что всё это даётся легко? Приходится сомневаться в каждом шаге, но разве результат того не стоит?

— Я не могу в это поверить, — произнёс Д. и в этот самый момент в глазах её зажглись те самые ледяные искорки.

Ей хотелось сказать ему что-нибудь… нарушила один запрет — можно нарушить и другой. Но, увы, бывают утончённые виды неправды, когда всё, чем можно было бы возразить, лишь ухудшает положение. Скажи она что угодно, он ей не поверит. Или поверит, затаив обиду… как это случалось и раньше.

Ещё одним другом меньше, понял Д. Если бы он не устал от неожиданно навалившегося на него знания, если бы у него ещё оставались силы… то, вероятно, тут же пошёл бы и утопился. Знание, которое обрушилось на него сегодня, не вызывало ничего, кроме чувства омерзения.

Впрочем, топиться бесполезно. Умереть он не может. Тоже проклятие. Одно из многих, что он накопил за долгую, слишком долгую жизнь.

Сказанного не воротишь.

— Я не… — начал было Д., как понял вдруг, что обращается к пустоте.

Непонятно, чем бы всё это кончилось, но спустя три минуты Кинисс появилась, в полном боевом облачении.

— Идём, — предложила она почти дружелюбно. — Что бы там ни было, нас ждут.

…Д. поднял глаза, отрываясь от изучения победных отчётов, и вновь заметил ледяные искорки. Тут же угасшие. Уйду отсюда, подумал он, ощущая подступавшую пустоту. Что меня здесь держит? Теперь — ничто. Генерал прав, я действительно остался ни с чем. Я помогу ему, подумал он с мстительной радостью. И постараюсь, чтобы Рассвет был последним, что он увидит.

— Ты поможешь мне? — спросил он.

— Помогу, — ответила рептилия, присаживаясь рядом. — Но не позволю ему уйти живым. Что бы потом ни случилось. — Амулет её на миг засветился сиреневым цветом. — Или он, или я.

— Я тоже так считаю, — сказал Д., глянув себе под ноги. — Или он, или… мы.

Она обернулась в его сторону… и Д. показалось, что лёд начал таять. Она даже протянула ему ладонь. Знак примирения.

…И всё равно я уйду, подумал он.

— Превосходно, превосходно, — бормотал координатор. — Почти девятнадцать ранее не известных тайных обществ, более тринадцати лабораторий, два десятка складов оружия… Мда. Есть чем гордиться. Постойте… вы что же, совсем этому не рады?

Он не понимает, подумал Д. с удивлением. Он — и не понимает! Если всё это время девятнадцать этих самых тайных обществ существовали вне нашего поля зрения… если после первого же рейда мы получили первые сведения о них… сколько ещё их скрывается в тени? Сколько образуется завтра, послезавтра? Что они готовят всем тем, кто привык жить в относительном мире, переживая мелкие войны — или же войны великие — как неизбежное зло, после которого всё восстановится и расцветёт?

Неужели генерал не лжёт?

Д. отчаянно захотелось напиться. Так, чтобы несколько суток не приходить в себя. Всё, что мы делаем, бесполезно, подумал он. Всё, что можно сделать — отсрочить конец. Люди привыкают к незримому покровительству и полагаются на мудрость постигших науки. А за теми, кто не поверил в стабильность и оказался в состоянии заглянуть за ту стену, о которой упомянул Гин-Уарант, начинается охота. С обеих сторон.

— Я устал, — признался он, совершенно искренне. — Радоваться буду позже. Могу я идти?

— Разумеется, — координатор встал, поклонился и проводил Д. до двери. — Мне кажется, мы вас долгое время недооценивали, Д. Думаю, что вскоре эта ошибка будет исправлена. А пока — отдыхайте. Распоряжусь, чтобы вас не беспокоили. Да… пожалуйста, не забудьте про описание того, как именно противник оказался посвящён в наши планы…

• Предыдущая
• 98/132
• Следующая