Искушение страстью - Бурден Франсуаза - Страница 11

• Предыдущая
• 11/64
• Следующая

– Мне.

Ален никогда не лгал: это было его достоинство.

– Ну, разумеется, тебе… Мы очень удачно встретились: я специально вернулся пораньше, чтобы поговорить с тобой!

В серых глазах Шарля была угроза, и племянник собрал все силы, чтобы противостоять буре. Трое других побежали к черному ходу: они привыкли входить с него. В подсобном помещении они спешно помыли руки, как того требовала Клара, и побежали на кухню, где их ждал полдник.

– Идем со мной, – приказал Шарль, взяв Алена за плечо.

Он увлек его в гостиную; огромная комната с холодным, помпезным убранством служила только для приемов, и Шарль пересек ее, как будто хотел отделиться от остального дома. У высокого камина из белого мрамора он повернулся лицом к племяннику.

– Ален, мое терпение небезгранично. Твоя мать получила от директора лицея письмо, я бы сказал… неутешительное.

– Так пусть моя мать со мной и говорит! – парировал юноша.

Все его поведение говорило о том, что он ищет ссоры, и объяснение с дядей его не пугает.

– Не надо такого тона, – вкрадчиво сказал Шарль.

Он медленно достал из портсигара сигарету и прикурил от золотой зажигалки с его инициалами, которую всегда носил в кармане.

– Я привык ко всему, да и ты не тот человек, – наконец сказал он. – Если я хочу сохранить спокойствие, то ты меня не рассердишь, а если решу задать тебе трепку, то ничто меня не остановит. Как видишь, со мной все просто. Твоя мать слишком слаба, чтобы ее уговоры могли тебя тронуть, поэтому этим займусь я; можешь мне поверить, это совсем не доставляет мне удовольствия.

– Я знаю, – бросил Ален, – ты всего лишь исполняешь свой долг.

– Ты многого не знаешь, – вполголоса проговорил Шарль.

Во время паузы они обменялись взглядами, и против своей воли Ален первый опустил глаза. Он мог сколько угодно ненавидеть дядю, но его хладнокровие обезоруживало.

– Чем ты рассчитываешь заниматься в дальнейшем? Слово «будущее» что-нибудь для тебя значит? Или ты думаешь, что мать или бабка будут содержать тебя? В тот день, когда твоя сестра станет адвокатом, кем станешь ты? Консьержем в ее доме? Или чем-то вроде праздного паразита – эдакого наказания богатых семей? Ты будешь смотреть, как другие работают, и ничего не делать?

Презрение Шарля было еще унизительней, чем его вопросы.

– Нет! – закричал Ален. – Нет! У. меня есть планы, только вот я уверен, что они не совпадают с тем, чего хочешь для меня ты! С твоим видением мира и общества! Мне не нужна твоя проторенная дорожка, это не для меня. Я полный нуль в учебе, еще больший, чем ты думаешь, и это никогда не изменится.

– В самом деле?

– Да, – упрямо повторил юноша.

– Итак, в конце года тебя отчислят из лицея.

– Тем лучше!

– Остаются частные школы, иезуитские пансионы… и дисциплинарные учреждения: им удавалось исправлять и более тяжелые случаи. Совершеннолетним ты станешь только через пять лет, это дает нам полную свободу действий.

Пораженный Ален посмотрел на Шарля: тот был серьезен. Как он, человек, прошедший концентрационные лагеря и самое, плохое обращение, мог подумать об отправке шестнадцатилетнего мальчика в школу для трудных детей? Это было гнусно!

– Если ты это приготовил для меня, то я никак не смогу тебе помешать, – сказал он уже не таким уверенным, как в начале разговора, тоном.

Они по-прежнему стояли в метре друг от друга, и Алена затрясло от ненависти, когда Шарль позволил себе шутку:

– А может, ты подумываешь о бегстве? Тогда я вызову жандармов, и тебе светит исправительный дом.

Наступила затянувшаяся пауза.

– Сядь, – сказал Шарль через какое-то время.

Властным жестом он подтолкнул его к креслу времен Регентства, сам устроился напротив.

– Похоже, наша беседа займет много времени, и ты устанешь первым, поверь мне на слово.

Ален стиснул зубы: у него дрожал подбородок. В конечном счете, противостоять Шарлю оказалось труднее, чем он думал.

– Если бы мой отец был здесь… – начал он.

– Возможно, но твой отец мертв.

Судя по холодности тона, это не особо трогало Шарля. На этот раз Ален потерял почву под ногами и не знал, что возразить. На смену самоуверенности вдруг пришло непонятное чувство неловкости. Какое-то давнее, расплывчатое воспоминание о Шарле пробудилось в его памяти, но требовательный голос дяди вернул его к реальности.

– Итак, – настаивал он, – если я правильно расслышал, у тебя есть планы? Так расскажи о них!

– Я хотел бы жить в Валлонге.

– В Валлонге? Прекрасно! Так тебя интересует профессия сторожа? И ты готов лишить работы хорошего человека? Бедный Ферреоль, он тебя благословит!

– Шарль, я не шучу, я изучал вопрос и…

– Так вот то единственное, что ты изучил!

– Шарль, пожалуйста…

Они снова обменялись долгими взглядами. Золотистые глаза Алена умоляли, и это было неожиданно.

– Оливковые деревья, – тихо продолжил он.

– Вот как?

– Которые посадила бабушка…

Нахмурившись, Шарль ждал продолжения и ничего не понимал. Он помнил только, что иногда мать рассказывала, как в начале века уговорила Анри купить земли, прилежащие к владениям, и посадить там оливковые и миндальные деревья. Фантазия новобрачной, которая хотела выглядеть практичной. Потом управление этим хозяйством доверили арендатору. С тех пор Шарль не знал, что стало с участком.

– Я собрал сведения, мне помог учитель географии. Это очень рентабельная культура. Конечно, там надо будет привести все в порядок, кое-что пересадить. Ты знаешь, что оливки плодоносят с четырех лет? У нас по большей части разновидность агландо[7] – это для масла, и немного салоненка[8] – это для стола…

– Что ты мне рассказываешь? – перебил его Шарль. – Для начала, кто сейчас ими занимается?

– Никто. Все в запустении, урожай не собирают. Во время войны там все растаскивали. Я туда часто ходил…

Изумленный Шарль откинулся в кресле, положив ногу на ногу.

– И что ты думаешь делать с этими оливками в свои шестнадцать лет?

В его вопросе не было иронии, а только огромное удивление. Ален смутился.

– Выращивать… Надо увеличить площади, сейчас многим людям нужны деньги, земля там недорогая, так, что я подумал…

– Ты о чем-то подумал? Ты называешь это думать? Это, Ален, все твои амбиции? Быть крестьянином?

– А почему нет? Если это слово тебя коробит, можешь с тем же успехом говорить «землевладелец». Чтобы ты позволил мне жить в Валлонге, я должен объяснить, каким образом хочу извлекать пользу из земель! Они нам ничего не будут стоить и даже принесут доход.

– Ты бредишь! – взорвался Шарль. – Ничего более нелепого не слышал!

Он резко поднялся, решив, что их дискуссия становится гротескной. Походив туда-сюда, он остановился перед Аленом, возвышаясь над ним всем своим ростом.

– Бог мой, и что же нам с тобой делать?

– Мне нечего делать в лицее и в университете, клянусь тебе! – ответил Ален. – И, кроме того, Валлонг не тебе принадлежит, поэтому решать будет бабушка.

Не исключено, что Клара найдет идею интересной: никакая фантазия не могла застать ее врасплох. Для членов семьи она была готова на все, в том числе пренебречь условностями. Иначе Ален очень скоро превратится в неуправляемого юношу, и Шарль это понимал.

– У тебя в самом деле страсть к земле? – медленно спросил он.

– Да! К просторам, к солнцу… Здесь я умираю со скуки, я ненавижу Париж. Дай мне уехать.

– Но сейчас это невозможно, ты сам прекрасно понимаешь. Ты еще слишком молод.

– А когда же? До какого возраста ты будешь тиранить меня?

– Будь добр, не употребляй слов, смысл которых тебе неизвестен, – невозмутимо ответил Шарль. – Ты всегда был избалованным ребенком. Привилегированным. Ты, наверное, заметил, что люди до сих пор стоят в очереди у хлебных магазинов? Что везде забастовки, хроническая правительственная нестабильность и ежедневное повышение цен? Что мы переходим из одного кризиса в другой, что курс франка падает? И, кроме того, мы воюем в Индокитае? Так что твои оливки подождут, пока в твою голову не попадет хоть что-то!

• Предыдущая
• 11/64
• Следующая