Месть Ориона - Бова Бен - Страница 68
- Предыдущая
- 68/76
- Следующая
– Меня зовут Орион, я странник из далеких земель и служу наследнику престола. Я не знаю о человеке, которого зовут Осирис.
– Осирис – это бог, – выдохнул Гетепамон, его короткопалые руки легли на вздымавшуюся грудь. – Я видел его изображение на древнем барельефе гробницы Хуфу. Там изображено твое лицо!
Понемногу мне удалось успокоить его и заставить понять, что я человек, а не бог, явившийся, чтобы наказать его за несуществующие прегрешения. Страх постепенно оставил Гетепамона, а я утверждал, что в сходстве моем с Осирисом вижу божественное знамение и потому ему следует помочь мне. В ответ он пояснил, что Осирис – бог, который принимает облик человека, олицетворяя тем самым жизнь, смерть и обновление.
– Осирис – самый первый царь всего человечества, – продолжал Гетепамон, – он поднял людей из варварства, обучил их сельскому хозяйству и дал им огонь.
Я ощутил, как давние воспоминания всколыхнулись и отозвались во мне. Мне привиделась жалкая горстка людей, мужчин и женщин, сопротивлявшихся холоду ледникового периода; затем мозг выхватил из памяти группу охотников неолита, с трудом учившихся выращивать урожай. Да, я бывал там… И принес им огонь и злаки.
– Рожденного землей и небом Осириса предательски умертвил Сетх, или, как его называли Тифон, гений зла, – говорил Гетепамон негромким голосом, словно бы в трансе. – Жена Осириса Асет, безмерно любившая мужа, помогла вернуть его к жизни.
„Неужели я и здесь жил когда-то?“ Я не помнил этого, но такая возможность не исключалась.
Заставляя себя казаться спокойным, я сказал Гетепамону:
– Я служу богам своей далекой земли, быть может, и вы в Египте поклоняетесь им же, но под другими именами.
Все еще опасаясь смотреть мне в глаза, жирный жрец прищурился:
– Сила и власть богов превосходят людское разумение.
– Воистину так, – согласился я, добавив про себя, что настанет день и я обрету их возможности… Или умру окончательно.
Гетепамон открыл глаза и с глубоким вздохом проговорил:
– Как же я могу тебе помочь, господин мой?
Я взглянул в его темные глаза и увидел, что там отразились настоящий испуг и неподдельный трепет.
Он не стал возражать мне, когда я утверждал, что я человек и смертен, но сам-то явно не сомневался в том, что его посетил бог Осирис. Что же, вполне возможно.
– Я должен попасть внутрь великой пирамиды. Я ищу… – помедлил я. Незачем доводить человека до сердечного приступа. – Я ищу там собственную судьбу.
– Да, – проговорил он, принимая подобное объяснение. – Пирамида действительно размещена в подлинном центре мироздания. В ней находится судьба любого из нас.
– Когда же можно войти в пирамиду?
Он закусил нижнюю губу на мгновение… Его сходство с Некопта все еще внушало мне неясное беспокойство.
– Чтобы войти в великую пирамиду, необходимо совершить обряд, к ней приходят в процессии, вознося молитвы и совершая жертвоприношения. На подготовку потребуются дни и даже недели.
– Есть ли способ попасть внутрь, избежав подобных церемоний?
Он медленно кивнул:
– Есть, если тебе угодно.
– Я действительно желаю этого.
Соглашаясь, Гетепамон склонил голову.
– Нам придется подождать до захода солнца, – ответил он.
Весь день мы провели, пытаясь добиться взаимного доверия. Наконец я перестал опасаться, что сижу перед Некопта, а Гетепамон стал держаться свободнее в присутствии переодетого бога. Он показал мне просторный храм Амона, где огромные колонны в зале высотой превосходили самые высокие из виденных мной, а на камнях стен были выбиты картины, изображавшие сотворение мира и потоп, встречи богов и людей. Убедиться в том, что передо мной близнец Некопта, а не он сам, помогла дурацкая привычка жреца – все время жевать небольшие темные орешки, от которых на зубах его постоянно оставалась шелуха. Он держал орехи в небольшом мешочке, привязанном к поясу, перетягивавшему объемистое чрево; жрец периодически запускал в этот мешочек руки.
При всех недостатках, Некопта не имел подобной скверной привычки.
От Гетепамона я узнал историю Осириса и его возлюбленной жены и сестры Асет, которую ахейцы называли Исидой. Осирис спустился в потусторонний мир и вернулся с Асет. Безумная любовь! И теперь египтяне усматривали явление воли Осириса в заходе солнца по прошествии дня и в смене времен года: за смертью неизбежно наступала новая жизнь.
Я умирал множество раз, и каждый раз лишь для того, чтобы вновь возродиться. Неужели я смогу вернуть жизнь Афине? Легенда умалчивала о ее смерти.
– Перед тобой лишь лики, а не портреты богов, – сообщил Гетепамон, пока мы разглядывали колоссальный каменный барельеф, вырезанный в стене главного храма. Голос его отдавался эхом в огромном тенистом зале. – Ты видишь образы, а не истинные черты.
Я кивал, разглядывая невозмутимые лица богов, а рядом с ними маленькие изображения давно усопших царей.
Жрец наклонился ко мне, так что я ощутил, как пахнуло орехами, и шепнул конфиденциально:
– Некоторые лики богов на самом деле списаны с лиц царей. Сегодня мы считаем это богохульством, но в прежние времена люди верили, что цари и являются богами.
– Так, значит, теперь люди так не думают? – спросил я.
Он затряс многочисленными подбородками:
– Царь является представителем бога на земле, посредником между богами и людьми. Он становится богом, когда умирает и уходит в следующий мир.
– Почему твой брат хочет, чтобы ты ему покорился? – спросил я вдруг резко, без предисловий.
– Мой брат… Что ты сказал?
Достав из-за пояса кольцо с сердоликом, данное мне Некопта, я показал его жрецу:
– Он велел мне доставить в столицу. Сомневаюсь, чтобы он просто соскучился по тебе.
Лицо Гетепамона побледнело. Голос его надломился:
– Он… приказал тебе…
Я добавил:
– Он твердит царю, что ты пытаешься возродить ересь Эхнатона.
Мне показалось, что жрец вот-вот рухнет бесформенной грудой жира прямо на каменный пол храма.
– Но это же неправда! Я предан Амону и всем богам!
– Некопта видит в тебе угрозу, – заметил я.
– Он хочет сделать культ Пта главным; тогда он станет самым могущественным человеком во всем царстве.
– Да, видимо, так. – Я ничего не сказал ему о царевиче Арамсете.
– Он всегда плохо относился ко мне, – расстроенно пробормотал Гетепамон. – Однако никогда бы не подумал, что он ненавидит меня настолько, чтобы желать… отделаться от меня. Он очень жесток. Когда мы были маленькими, он наслаждался, причиняя боль остальным.
– Он управляет царем.
Гетепамон стиснул свои пухлые руки.
– Тогда я обречен. Я не могу рассчитывать на его милосердие. – Он оглядел огромный пустой храм, словно надеясь добиться помощи от каменных изображений богов. – Все жрецы Амона погибнут от его меча. Он не позволит ни одному из нас бросить вызов Пта и себе самому.
Жрец не просто растерялся, он паниковал. Видно было, что Гетепамон – не честолюбив и не лишен совести. Я не знал, как он сделался жрецом Амона, однако нетрудно было сообразить, что мой новый знакомый не обладал политической властью и не имел стремления к ней.
Наконец я понял, что могу доверять этому человеку, столь похожему на моего врага. И поэтому успокоил его, сообщив, что теперь Арамсет возвращается в столицу во главе войска, снедаемый страстным желанием защитить своего отца и укрепить свое положение в качестве наследника престола.
– Он так молод, – вздохнул Гетепамон.
– Наследники престола мужают быстро, – сказал я. – Иначе им не позволят вырасти.
Мы оставили огромный храм и поднялись по длинной каменной лестнице. Гетепамон пыхтел и потел, наконец мы поднялись на крышу здания. Из-под колыхавшегося тента виднелся город Менефер, а за Нилом высилась великая пирамида Хуфу, блистая белизной… Она четко вырисовывалась на фоне далеких гранитных утесов.
Слуги принесли нам кресла и стол, затем артишоки и нарезанные баклажаны, холодное вино, фиги, финики, дыни – все на серебре. Я вдруг осознал, что на самом деле мы ни мгновение не оставались с глазу на глаз, за нами все время следили – во время пути по храму. Впрочем, я полагал, что никто не осмелится приблизиться настолько, чтобы подслушать наш разговор.
- Предыдущая
- 68/76
- Следующая
