Месть Ориона - Бова Бен - Страница 34

• Предыдущая
• 34/76
• Следующая

– Но ведь ты защищаешь меня от гнева Аполлона.

– Потому что ты, Орион, еще можешь послужить нам. Расточительство – уничтожать орудие, которое может еще пригодиться.

Я ощущал, как во мне закипает гнев. Холодное сухое пренебрежение и безразличие якобы расположенного ко мне творца начинали раздражать меня… Быть может, я злился лишь оттого, что понимал: Зевс действительно высшее существо, куда более могущественное, чем суждено быть мне самому.

– Тогда передай Золотому богу, – проговорил я, – что я учусь. Память возвращается ко мне. И настанет время, когда я узнаю все, что знает он сам. И все, что умеет он, смогу сделать и я. И тогда я уничтожу его.

Зевс снисходительно улыбнулся, как отец улыбается капризному ребенку:

– Гораздо раньше он уничтожит тебя, Орион. А пока считай, что живешь взаймы.

Я хотел возразить, но он исчез, словно растворившись в воздухе. А с ним исчез и далекий город, и золотое свечение… Все испарилось как роса, как струйка дыма, поднимавшаяся над свечой. Я вновь оказался в своем шатре, занималось утро того дня, когда ахейцы разделят добычу, захваченную в Трое, а боги получат жертвы – скот и пленных.

Жертвы, которые принесут по обету.

День выдался серым и хмурым. Изнуренные ночными излишествами ахейцы держались спокойно и торжественно. Солнце за облаками медленно ползло вверх. Ветер с моря сулил дождь, нес холодок приближавшейся осени.

Ни я, ни мои хетты не участвовали в жертвоприношениях. Политос казался озадаченным.

– Но ты же служишь богине? – укоризненно заметил он.

– Она мертва. И не сможет принять жертву.

Бормоча себе под нос что-то о святотатцах, Политос побрел к высоким кострам, которые рабы и феты складывали в центре лагеря из плавника и дров. Я оставался возле собственного костра у корабля Одиссея и наблюдал.

Следом за Нестором процессия жрецов обошла вокруг лагеря, за ними шествовали Агамемнон и прочие вожди ахейцев – все в самых дорогих доспехах, с длинными сверкающими копьями, куда более нарядными, чем подобает боевому оружию.

Вознося гимны Зевсу и прочим бессмертным, они торжественно обходили лагерь, тем временем к кострам сгоняли священные жертвы. Стадо козлов, овец и быков подняло столько пыли, что потемневшие руины Трои скрылись из глаз. Блеяние и мычание странным образом гармонировало с хором ахейцев, то распевавших, то выкрикивавших гимны. Сбоку стояли мужчины, назначенные в жертву: богам надлежало отдать каждого, кто был старше двенадцати. Даже со своего места я мог узнать старого придворного, провожавшего меня по дворцу. Молчаливые и мрачные, они прекрасно знали, что их ожидает, но не просили пощады и не оплакивали судьбу – ничто не могло изменить их участь.

День прошел в ритуальных убийствах. Начали с нескольких голубей. Наконец дошли до разъяренных быков, сопротивлявшихся даже со связанными ногами… даже с запрокинутыми головами… До тех пор, пока каменный топор жреца не рассекал им горло, откуда немедленно вырывался поток горячей крови. Последними принесли в жертву коней – целую дюжину.

Потом пришла очередь пленников. По одному их подводили к залитому кровью алтарю, бросали на колени и пригибали головы. Счастливчики умирали с одного удара, но не каждому так везло. Наконец все закончилось, разожгли костры… Жрецы были залиты кровью, а весь лагерь провонял запахом экскрементов и внутренностей. И когда солнце село, темноту прорезал свет тлевших костров, возносивших к небу дым, как считали греки, любезный богам. Тогда все ахейцы отправились к кораблям Агамемнона, стоявшим в середине песчаной косы, где высокой грудой лежали трофеи, добытые в Трое. Возле основания получившейся пирамиды теснились сотни женщин и детей, охраняемых горсткой ухмылявшихся воинов.

Поднявшись на грубый помост, служивший подножием трона, Агамемнон уселся в прекрасное резное кресло, вывезенное из города. Царь начал оделять награбленным каждого вождя, начиная с белобородого старца Нестора.

Ахейцы столпились вокруг, зависть и жадность сквозили в глазах каждого. Я оставался возле корабля Одиссея и следил издалека. Лукка и его люди остались со мной.

– А твоя добыча в сохранности? – спросил я Лукку.

– У нас хотели забрать женщин, но мы уговорили вестников Агамемнона оставить нас в покое, – недовольно буркнул он.

Я внутренне улыбнулся, представив себе, как ощетинился копьями отряд Лукки, встречая шайку пьяных ахейских вояк.

Церемония затянулась до глубокой ночи. Великий царь делил бронзовые доспехи, оружие, золотые украшения, великолепные вазы, драгоценные камни, кухонную медную утварь, железные треножники, одежду, ткани, женщин, девушек и мальчиков.

По праву великого царя половину он оставил себе. Но вожди и воины ахейцев проходили мимо меня, унося добычу к своим кораблям, и многие сетовали на жадность Агамемнона:

– Вот это щедрость… Жук навозный. Все знают, как нам досталось на стене. И что же мы получили за это? Меньше, чем его брат.

– Эти женщины должны принадлежать нам, говорю тебе. Жирный царь чересчур жаден.

– А что можно поделать? Он забирает себе все, что хочет, а мы получаем остатки.

Даже подошедший ко мне Одиссей не выказал удовлетворения. В отдалении тускло чадили жертвенные костры, но кострища лагеря золотыми искрами озаряли его темнобородое лицо.

– Орион, – позвал он меня.

Я подошел к нему.

– Твой слуга Политос роет себе могилу, – заявил царь Итаки, – осмеивая щедрость великого царя.

Я заглянул в темные глаза Одиссея.

– Разве только он? – негромко спросил я.

Ответная улыбка чувств его не скрывала.

– Но никто не высказывается откровенно, если рядом Нестор, Менелай и другие – те, кто все доносит Агамемнону. Сходи-ка забери его. Старик сказитель заплыл на опасную глубину.

– Благодарю тебя, господин, я пригляжу за ним.

И я поспешил в стан Агамемнона, постоянно встречая недовольных ахейцев, уносивших свою добычу.

Политос сидел на песке у небольшого костра возле одного из кораблей великого царя, окруженный толпой воинов… Они ухмылялись и хохотали. Никто из них не принадлежал к знати, впрочем, чуть поодаль, в тени, как мне показалось, я заметил Нестора, который с кислой миной слушал Политоса.

– …А помните ли вы тот день, когда Гектор загнал нас в лагерь? Тот день, когда он явился сюда в слезах, – а стрела-то едва оцарапала ему кожу, – и еще выл на весь лагерь, как баба: «Мы обречены! Мы обречены!»

Слушатели хохотали. Признаюсь, старый сказитель почти идеально воспроизвел женственный тенорок Агамемнона.

– А что же теперь делать Клитемнестре, когда наш щедрый храбрец заявится домой? – ухмыльнулся Политос. – Интересно, достаточно ли места под ее постелью, чтобы укрыть там любовника?

Мужчины катались по земле от хохота, из глаз у них текли слезы. Я стал протискиваться сквозь толпу, чтобы забрать старика.

И опоздал: дюжина вооруженных воинов разорвала кольцо слушателей Политоса.

Отряд возглавлял Менелай.

– Эй, сказитель! – крикнул он. – Великий царь захотел услышать твои побасенки… Попробуй-ка рассмешить его своей наглой болтовней.

Глаза Политоса расширились от ужаса.

– Но я только…

Двое вооруженных воинов ухватили его под руки и поставили на ноги.

– Пошли, – проговорил Менелай.

Я встал перед ним:

– Этот человек служит мне. Я сам позабочусь о нем.

Но прежде чем Менелай успел ответить, вмешался Нестор:

– Великий царь захотел видеть сказителя. Никто не может противиться его воле!

Более короткой речи от этого достопочтенного старца я еще не слышал.

Слегка пожав плечами, Менелай направился к лагерю Агамемнона. Слуги его волокли Политоса по песку, за ними следовали Нестор, я и все, кто слушал сказителя.

Жирный Агамемнон, раскрасневшийся от вина, все еще восседал на троне среди сокровищ Трои. Как только Политос появился перед ним, короткие пальцы царя впились в ручки кресла. На каждом его пальце – даже на больших – поблескивали кольца.

• Предыдущая
• 34/76
• Следующая