Смерть, какую ты заслужил - Боукер Дэвид - Страница 25

• Предыдущая
• 25/48
• Следующая

Пономарь ткнул Тиди в грудь указательным пальцем, уверенный в непогрешимости своего аргумента, на который у собеседника уж точно не найдется ответа.

Продюсер, который не сумел определить, аргумент ли это вообще, оскалился, как напуганный шимпанзе. Думая, что разряжает напряжение, Босуэл тронул Пономаря за плечо.

– Мальк...

– Руку, – сказал Пономарь, подбородком указывая на кощунственную конечность.

– Малькольм, я уверен, Дерек ничего такого не имел в...

– Руку! – рявкнул Пономарь.

Босуэл беспомощно убрал руку.

Ухватив Тиди за щеку, Пономарь резко повернул пальцы.

– За тобой должок, Дерек, помни это. Я скоро к тебе обращусь.

На глаза Тиди навернулись слезы жалости к самому себе. Пономарь отпустил щеку, оставив пурпурно-красный след большого пальца. Спасение Тиди явилось в облике нервного Лола Шепхерда, который пришел прошептать что-то Пономарю на ухо. Без единого слова Пономарь двинулся прочь.

Он медленно пробирался через переполненный дом в комнату, которая служила ему кабинетом и где сейчас ждал Шеф. Сидя за письменным столом, безупречно одетый Шеф подпиливал сломанный ноготь. Когда на пороге возник Пономарь, карие, с набрякшими веками глаза поднялись. Вид у Шефа был не более похоронный, чем обычно. И невозможно определить, хорошие или дурные новости он принес Пономарю.

Без вопроса или подсказки Шеф сказал:

– Я нашел в стене вот это. – Он положил на стол перед собой расплющенную пулю.

– В какой, мать твою, стене? – спросил Пономарь.

– В доме Билли Дайя. Как ты знаешь, пистолет у Ньюи был девятого калибра. – Он тронул пулю кончиком пальца. – Эта как раз из такого.

– Ну и что? Да у каждого отморозка в Манчестере есть девятимиллиметровый, – возразил Пономарь.

Шеф невозмутимо смотрел ему в глаза.

– Почему ты говоришь мне это сейчас?

– Нашел только сегодня. Ходил туда, чтобы хорошенько все обнюхать.

– А почему Зверюга и Дюймовочка не заметили? Недотепы сонные!

– На самом деле вина не их, Малькольм, – спокойно объяснил Шеф. – Билли Дай жил трущобе. Я не шучу. В стенах у него так много дыр, что можно подумать, дом попал под обстрел картечи.

– А от Ньюи все еще ни слуху ни духу?

– Именно.

– Если он запил или подался куда с какой-нибудь шалавой, я его прикончу.

На мгновение прикрыв глаза, Шеф покачал головой.

– Я считаю, что он мертв.

– Господи! – Пономарь упал в кресло. – Что, черт побери, происходит?

– Его невеста грозит обратиться в полицию. Она считает, что мы его пришили.

– И опять все связано с хвастливым засранцем-писателем.

– Похоже на то.

– Как насчет Злыдня?

– Я ему звонил. Он задание выполнил, как ему и полагалось. Тут проблем нет, Малькольм, парень чист.

– Он на голове хренов мешок носит. Мы заплатили целое состояние отморозку с мешком на голове!

– Но свое слово держит и держал вот уже семь лет.

– Он стрелял в Дока и Зверюгу.

Шеф снова качнул головой.

– Нет. Если бы он стрелял, они были бы мертвы. Он дал пару предупредительных выстрелов, потому что они зарвались. А учитывая, что они поставили под угрозу его тщательно разработанные планы и его самого подвергли опасности, у него было право так поступить.

– Послушал бы самого себя ради разнообразия, – нахмурился Пономарь. – Говоришь, как гребаный приходской священник. – Вскочив, он стал расхаживать взад-вперед по кабинету. – Я хочу видеть тело Дайя.

– Мальк...

– Покажите мне гребаный труп! Я за него заплатил, так? Ты что, не слышал про права потребителей?

Сам того не зная, Шеф принадлежал к элитному клубу, в котором было только четыре члена. У принадлежащих к нему было одно общее свойство, отличавшие их от остального человечества: они знали, что собой представляет Малькольм Пономарь, но его не боялись. Еще тремя были сын Пономаря, его внучка Джудит и Злыдень.

Шеф решительно покачал головой, но Пономарь не унимался:

– Я хочу видеть, как хреновы черви ползают по лицу этой ехидной сволочи.

– Успокойся, Малькольм. Так дела не делаются. Ты же сам знаешь.

Налив себе скотча, Пономарь выпил его залпом, уставясь в стену.

– Да и тела, вероятно, уже нет, – продолжал Шеф. – А лица и подавно. К тому же голова и туловище скорее всего в разных местах. Давай серьезно, Малькольм. Не могу поверить, что парень, который за единую ночь завалил половину крутых всего Мосссайда, ну помнишь, того района, где стадион «Манчестер сити», оскользнется на каком-то журналистишке.

– А что, если так и было?

– И как же?

– Что, если Дай сбежал? Шеф устало вздохнул.

Решив расценить вздох своего лейтенанта как признание поражения, Пономарь стал развивать тему:

– Дай-ка я расскажу тебе небольшую историю. Мой старик однажды вытащил тетку из канала в Солфорде. Глупая корова пыталась утопиться. Папа прыгнул в воду и ее спас. Вот только старый дурень не умел плавать. Но ее на берег благополучно отбуксировал. Один-одинешенек.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– В моменты кризиса у людей откуда-то ведь силы берутся, да? О которых они сами даже не подозревали. В обычной жизни Билли Дай был ленивым засранцем и никаким спортом не занимался. Но кто знает? Если в тебя стреляют, можно и в чемпиона по бегу превратиться.

– Даже если ты прав, Мальк, сомневаюсь, что мы можем что-то тут изменить.

– Но ты согласен, что лучше перестраховаться?

Шеф устало кивнул.

– По-моему, пора подключать Куколку.

После вынужденного ухода на пенсию со службы в тюрьме Куколка купил гараж на Стокпорт-роуд. В его налоговых декларациях значилось имя Эшли Блумер. За спиной рабочие называли его Куколкой – за большие неподвижные глаза, маленький, странно изящный ротик, густую копну вьющихся русых волос и странно безмятежную улыбку. В лицо его никак не называли. Даже в детстве почти никто не звал его Эшли или Эш.

От Куколки ничем не пахло. Он только выглядел так, словно от него воняет. Когда он учился в младших классах, «Блумерова вонь» была любимым времяпрепровождением на детской площадке. Ребенок, которого коснулись или «завоняли», становился «водилой», иными словами, в теории таким же вонючим и неприятным, каким считался Блумер, пока «салочка» не касался другого ребенка и тем самым не передавал проклятие дальше. Иногда, предпочитая дурную славу безвестности, игру начинал сам Блумер, ловя наугад какого-нибудь мальчишку и садясь ему на физиономию.

Теперь ему был сорок один, и никто про «Блумерову вонь» не вспоминал. Люди уже не разбегались при одном его приближении. Им просто хотелось убраться подальше. От такого садиста отказалось даже министерство внутренних дел. Перебрасывающиеся шуточными оскорблениями механики опасались обращаться так с Куколкой. Он был силен как зверь, с руками как дубины и короткой толстой шеей, на которой сидела скульптурная головка, такая маленькая, словно попала сюда по ошибке.

Любой понимал, что с Блумером что-то не в порядке. Это было видно по безумным глазам и застывшей улыбке. Он словно бы лучился, но не здоровьем или счастьем, а мстительностью. Если бы Куколку когда-нибудь судили за его отвратительные преступления, миллионы телезрителей, увидев его лицо на экране, удивилась бы, как раньше не замечали: «Только посмотрите на него. С первого же взгляда видно!»

Много лет назад один самоуверенный коммивояжер, выделываясь перед двумя подмастерьями Блумера, посмел приветствовать Куколку словами «Эй, улыбочка». Куколка последовал за шутником в мужской туалет и через несколько минут вышел один. Коммивояжера нашли на полу уборной. Потолок, стены, зеркала были забрызганы его кровью. Коммивояжер поправился, но был слишком напуган, чтобы подавать в суд.

Гараж никогда не процветал. Деньги едва-едва капали. Хотя на работе Куколка бывал редко, его дух словно бы витал над предприятием, как облако саранчи. Но хотя дела мастерской обычно шли скверно, Куколка как будто благоденствовал: носил дорогую одежду и каждые два года менял машину.

• Предыдущая
• 25/48
• Следующая