Дон Карлос. Том 1 - Борн Георг Фюльборн - Страница 17

• Предыдущая
• 17/105
• Следующая

— Вот один из злодеев! — кричал адъютант, держа Изидора. — Я сам видел его у экипажа, на нем мундир прежних капралов!

— Берите его! Где альгвазилы? — кричали в толпе.

— Святой Августин! — раздался голос Изидора. — Это ошибка, благородный дон! Я стоял, я проходил здесь случайно… Сжальтесь, я пи в чем не виноват! Убийцы скрылись, а я теперь…

— Держите его! Обыщите! — крикнуло несколько голосов. — Вот пистолет, из него только что стреляли. Сюда, альгвазилы! Вот убийца! В тюрьму его!

— Смерть ему!

Так кричали со всех сторон, и подоспевшим альгвазилам с трудом удалось уберечь арестанта от ярости толпы. Его схватили и увели.

Недалеко от Австралийских ворот, в южной части города, есть уединенная, мало посещаемая улица, на которой лишь изредка мелькнет зелень среди убогих домишек, заселенных исключительно бедняками.

Это улица Гангренадо. Название ее пошло оттого, что тут сжигали на костре несчастных жертв инквизиции, подозреваемых в ереси.

Высокая темно-красная стена, занимающая большую часть улицы, отделяет от мира францисканский монастырь Святой Марии. Когда во время изгнания королевы Изабеллы монастырь Пресвятой Мадонны был разрушен, тайный совет Трех, долго властвовавший там, перешел во францисканский монастырь Святой Марии, таким образом, исчезли только стены, а силы и власть испанской инквизиции сохранились в неприкосновенности!

В задней части монастыря, того самого, который в день праздника масок посетил граф Кортецилла, в верхнем этаже одного из зданий находилась круглая комната, окнами выходившая в обширный монастырский сад. Подчеркнуто скромный вид ее явно выдавал желание порисоваться бедностью и простотой жизни.

Кроме длинного черного стола здесь было три старых неуклюжих стула и шкаф с несколькими полками. В простенке между окнами, закрытыми грубыми темными занавесками, висело изображение святого Франциска в черной раме, на столе — большие чернильница и песочница, черное распятие, череп, железный подсвечник в четыре свечи, молитвенник и колокольчик.

Три монаха в темно-коричневых одеждах, подвязанных волосяными поясами, сидели у стола.

Место посредине занимал знакомый уже нам патер Доминго, седой патриарх церкви, как его называл граф Кортецилла. Его одежда ничем не отличалась от одежды остальных монахов.

По правую его руку сидел молодой патер с умным, хитрым лицом и далеко не монашеским блеском глаз, это был патер Амброзио. По левую руку — монах средних лет, с необыкновенно худым, заостренным книзу лицом, каждая черта которого указывала на мрачного ревнителя веры, патер Бонифацио.

Перед Доминго лежала толстая тетрадь, которую он читал. Несмотря на свои лета и довольно слабый свет четырех свечей, он не пользовался очками. Его деятельность доказывала замечательное здоровье и силу; целые ночи он проводил за работой, кроме того, участвовал в советах и посещал прихожан, как в прежнем, павшем монастыре.

— Сегодня вечером к нам прибудет дон Карлос, высокие братья, — сказал патер Доминго, — чтобы принять наше пожертвование на военные издержки. Он согласился на все условия! Вот скрепленное его подписью обязательство восстановить все прежние монастыри и преумножить церковное имущество на сумму, которую мы в настоящую минуту назначим, к тому прибавлено еще обещание восстановить инквизицию как государственное учреждение!

— А подразумевается ли этим, достопочтенный брат, обязательство обращаться к нам за решением всех важных вопросов? — спросил Бонифацио.

— Это чрезвычайно важно, — добавил патер Амброзио.

— Вот, послушайте, что говорится в главной части договора, — отвечал великий инквизитор, патер Доминго. — «Принц Карлос Бурбонский торжественно принимает и подтверждает своим именем обязательство во всех государственных делах, касающихся церкви, обращаться, прежде объявления своей воли, к совету великого инквизитора…» Здесь оставлен пробел, — прибавил Доминго, — которым нам остается воспользоваться!

— А как насчет нашего пожертвования? — спросил Бонифацио.

— Я назначил миллион, — объявил патер Доминго. — Дать большую сумму было бы, мне кажется, рискованно. Дон Карлос имеет ведь и другие источники, так что этого ему будет достаточно.

— Более чем, почтенный брат, более чем! — вскричал худощавый Бонифацио. — Сумма довольно велика для возможной потери.

— Что скажет на это наш высокий брат Амброзио?

— Я согласен с решением благочестивых братьев!

— В таком случае, сегодня ночью принц получит миллион от брата казначея, — сказал патер Доминго. — А что слышно от брата Иларио, духовника герцогини Бланки Марии Медины? — прибавил он, обращаясь к патеру Бонифацио. — Вы упоминали о каком-то донесении.

— Важное донесение, брат! Иларио явился вчера ко мне сильно взволнованный. Бланка Мария призналась ему недавно, что вместо желаемой любви к супругу чувствует к нему антипатию, отвращение! Из других же верных источников он слышал, что она задумала тайно избавиться от него и, кажется, хочет привести в исполнение свои тайные планы здесь, в Мадриде.

— Если это ей удастся, то и она наша, — тихо и с ударением сказал Доминго. — Пусть патер Иларио ловко и осторожно наблюдает за герцогиней, не выпуская ее из виду. Как только она исполнит задуманное, он должен заявить ей, что знает о преступлении!

— Я уже отдал такое приказание, — с ледяной самодовольной улыбкой отвечал инквизитор Бонифацио. — Более того, я посоветовал узнать, в чем причина такого внезапного отвращения Бланки Марии Медины.

— И патер Иларио назвал моему высокому брату дона Мануэля Павиа де Албукерке, — сказал Амброзио.

— Это ошибка, мой высокий брат! Патер Иларио подозревает план тайного брака между Альфонсом Бурбонским и герцогиней Мединой!

Известие поразило великого инквизитора и патера Амброзио.

— Если она совершит задуманное, — решил Доминго, — то либо поступит в монастырь Святого Сердца, либо, если это может оказаться выгодным, вступит в брак с доном Альфонсом!

В эту минуту в соседней комнате, где всегда сидели дежурные братья, раздался звонок колокольчика.

— Не Карлос ли это Бурбонский? — сказал, улыбаясь, худощавый Бонифацио. — За деньгами ведь аккуратно являются!

Через минуту вошел монах и низко поклонился трем патерам.

— Кто там? — спросил великий инквизитор.

— Патер Антонио просит позволения войти, — почтительно отвечал монах.

— Пусть войдет! Брат ушел.

— Так он в самом деле явился сюда, — сказал инквизитор Бонифацио с выражением ненависти на лице. — Не слишком ли большое доверие оказывает мой почтеннейший брат молодому патеру Антонио? Мне кажется, сердце Антонио столь же принадлежит миру, сколь не принадлежит нам! Он слишком умствует и слишком пытлив. Этот патер, мне кажется, ведет совершенно самостоятельную, отдельную от нас жизнь.

Разговор был прерван появлением патера Антонио. Дверь отворилась, и на пороге показалась фигура серьезного, бледного молодого монаха, которого мы видели в обществе Мануэля.

Дверь затворилась за ним.

Он поклонился и спокойно, с достоинством подошел к черному столу. Благородно очерченное лицо было бесстрастно, по нему нельзя было понять, о чем он думает, и вообще во всей его фигуре чувствовалось .самообладание.

— По вашему приказанию, многоуважаемые отцы, я явился, чтобы доложить о результате миссии, которую вы мне поручили, — мягко сказал он.

— Приветствуем тебя, патер Антонио, — отвечал великий инквизитор. — Ты целый год провел на месте своего назначения, а за год можно много сделать, особенно тебе, так богато одаренному природой!

— Главное, что мы хотим знать, — исполнил ли ты данное тебе поручение, патер Антонио? — добавил инквизитор Бонифацио, пронзая его взглядом.

Молодой патер поднял на него свои большие выразительные глаза.

— Что угодно уважаемому отцу понимать под словом поручение? — спросил он.

— Тебе приказано было, — отвечал Бонифацио, — наблюдать за всем, что происходит в замке графа Кортециллы, ты должен был узнать тайны этого мрачного дворца, цель путешествий графа и его знакомства.

• Предыдущая
• 17/105
• Следующая