Диверсант № 1 - Самаров Сергей Васильевич - Страница 44

• Предыдущая
• 44/72
• Следующая

Джошуа не стал возвращаться сразу в отель. С невысокого крыльца оглядел окрестности при свете уличных фонарей. Это был уже совсем иной вид, не тот, что при естественном освещении.

Автомобильная стоянка переполнена. Маловата эта стоянка для казино. Что же здесь зимой, в разгар сезона делается, если уже сейчас там лишнюю машину не поставить? Большой, сверкающий лаком «Кадиллак» вообще пришлось оставить на дороге вблизи стоянки. Такой же «Кадиллак» они обогнали по дороге от Ле-Крезо. Помнится, с машиной что-то случилось и грузовик сигналил ему, заставляя уступить дорогу. Правда, этот выглядит поновее. Хотя обычно дорожная пыль новизну успешно скрывает. Тогда Джошуа показалось, что из машины на него смотрела женщина-арабка. Может быть, это та самая машина? Но машин в городке немало, хотя и не столько, сколько в равнинных городах. Вон проехал мимо казино еще один «Кадиллак», только другого цвета. В Европе состоятельные люди, если не могут позволить себе «Роллс-Ройс» или солидный «Мерседес», ездят на «Кадиллаках». Здесь в большинстве городов улицы старые и узкие, и лимузину «Линкольн», такому, как у Джошуа, на улицах развернуться трудно. Потому их «Кадиллак» и устраивает. В Америке же на таких машинах ездят преимущественно кинозвезды и сутенеры. Это их профессиональная модель.

Он еще прогулялся по вечернему Шамони, наслаждаясь чистым воздухом. Такой воздух бодрит и создает ощущение нереальной близости к усыпанному мохнатыми звездами небу.

В отеле портье, сдающий дела своему ночному сменщику, при виде Джошуа взмахнул рукой, словно с досады.

– Месье, вот бы на минутку раньше вы вернулись. Вам только что звонила из Парижа комиссар Рано. Она очень хотела с вами поговорить. Завтра она вылетает сюда и просила вас непременно дождаться ее.

Портье протянул ключ от номера.

– Вероятно, завтра я уже вернусь в Клюз. Впрочем, это рядом. Она сможет добраться до меня на такси.

Портье посмотрел удивленно. Законопослушным французам непонятно такое отношение к комиссару полиции. Впрочем, состоятельные люди и во Франции, вероятно, имеют возможность решать самостоятельно, где и когда им находиться, дожидаться или не дожидаться комиссаров полиции, как бы их не звали, будь они мужчинами или женщинами…

Шакирова привели прямо в кабинет к Леонову, хотя в здании существуют специальные камеры для допросов, но, должно быть, они были заняты, или сам опер посчитал, что кабинетная обстановка более благотворно скажется на налаживании взаимоотношений следствия с подследственным.

Это оказался красивый, с правильными чертами лица, большеглазый человек. Но сейчас в этих больших глазах застыло страдание и даже непонимание всего происходящего вокруг него. Он словно бы не ощущал настоящести, реальности событий, участником которых стал, причем в данном, доступном для него небольшом эпизоде значительного общего действия, главным участником. И вроде бы удивлялся даже тому, что доставили его в кабинет в наручниках, которые сняли только по указующему жесту капитана. По крайней мере, в глазах у него это удивление собственным положением так и застыло.

– Садись, Наиль, – обращаясь к арестованному на «ты», как к хорошему и давнему знакомому, сказал со вздохом Юрий Юльевич. Может быть, сработало милицейское братство, но и Шакиров ответил оперу на «ты», с очевидным сонливым равнодушием в голосе:

– Ты же сегодня меня вызывал… Что-то не ясно?

Ему было мучительно отрываться от собственных мыслей, болезненных грез и возвращаться к реальности. Басаргин теоретически знал о таком состоянии и даже часто наблюдал его сам во время допросов, когда человек согласен со всеми обвинениями в свой адрес – только бы его не беспокоили, только бы не заставляли отвечать раз за разом на те же самые вопросы, которые уже задавали.

– Мне-то все ясно. Я бы и дело уже передал следователю, на которого полагаюсь, поскольку не первый год вместе с ним работаю, только передавать его придется другому следователю, который неизвестно еще как все дело повернет и какое обвинение предъявит.

– Какому другому? – по инерции переспросил Наиль Федорович чуть растерянно, с трудом возвращаясь мыслями к настоящему, но так и не проявляя явной и естественной вроде бы заинтересованности, словно его собственная дальнейшая судьба касалась гораздо меньше, нежели капитана МУРа Леонова.

Леонов же, наоборот, казался собранным и сосредоточенным.

– Дело у меня забирают. В ФСБ…

– Им-то я каким местом еще понадобился, – Шакиров устало вздохнул и посмотрел на Басаргина взглядом больной собаки. – Это, как я понимаю, вы из ФСБ?

– Нет. Моя фамилия Басаргин. Зовут меня Александр Игоревич. Я руководитель российского бюро Интерпола, подсектор по борьбе с терроризмом. Мы не ведем следственных действий на территории России. Мы, в соответствии со своим уставом, проводим оперативно-разыскные мероприятия и передаем материалы своей деятельности российским же следственным органам. Или другим национальным органам, если работаем в другой стране. В данном случае мы заняты в операции совместно с управлением антитеррора «Альфа», и у меня есть собственное толкование всех происшедших с вами событий, поскольку они стали составляющей частью целого дела.

– Еще не легче. Интерпол… «Альфа»… Я не террорист, не надо на меня еще это вешать.

Басаргин устал считать вздохи арестованного.

– Я не сомневаюсь в вашей осознанной непричастности к терроризму. Ваша причастность существует, но она не осознана.

– Что вы хотите этим сказать? Если можно, не так мудрено… – Он не потерял способности ухмыляться, или же эта способность возвращалась по мере перемены обстоятельств вместе с заинтересованностью.

– Что террористы использовали вас как «человека с закрытыми глазами».

– Меня никто не использовал. Я действовал осознанно и самостоятельно.

– Только не говорите этого на суде! – сказал Александр. – Иначе судья будет смотреть на вас как раз с широко раскрытыми глазами. Следствие пытается вменить вам убийство в состоянии аффекта, а вы говорите об осознанности, то есть о спланированном и подготовленном убийстве. Этим вы наскребете себе лишних пять лет заключения к сроку, что попросит прокурор. И без того уже газеты поднимают шум. Журналисты не любят, когда убивают их коллег, и склонны везде видеть заказное убийство. Хотя, в принципе, так все и было в действительности. Кольцову просто заткнули рот не потому, что он много знал, а потому, что он уже все сказал, что ему сказать следовало, и было не желательно, чтобы это же слышали другие. Только в данном случае затыкала рот не власть, а противоположная сторона, оппонент власти, так сказать…

– Я не понимаю вас, – Шакиров помотал головой, словно сгоняя одурь. – Объясните…

– Я надеюсь, что вы сможете быть полезны нам, тогда и мы в свою очередь можем быть полезны вам.

– Я тоже на это надеюсь, потому что сам чувствую и осознаю свою вину, и только мне за нее отвечать. Но вы говорите о другом, как я понимаю, а о чем другом, до меня не доходит. Чем я могу быть вам полезен? Объясните…

Александр тоже вздохнул, не менее тяжело, чем Шакиров. Пришлось еще раз объяснять ситуацию.

– В двух словах дело обстоит так. Кольцова должны были убить люди, причастные к терроризму. Я не буду вам объяснять, что это за люди, потому что это не касается лично вас. Возможно, если будет необходимость, я объясню. Но сейчас вы должны понять только одно: Кольцова хотели убить. И вас выбрали орудием этого убийства. То есть вас планомерно и интенсивно, вероятно, в течение месяца или двух месяцев вовлекали в иллюзию ревнивой истерии. Я предполагаю даже, что сам Юрий Кольцов ни сном, ни духом не подозревал о причинах такого к нему отношения с вашей стороны.

– Я сомневаюсь в этом. Я прекрасно знаю, что он не давал моей жене прохода. По крайней мере, некоторое время назад. Она даже сама жаловалась мне.

– Вот как? – Басаргин переглянулся с Леоновым. – В протоколах допросов об этом нет ни слова.

• Предыдущая
• 44/72
• Следующая