Азов - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 30
- Предыдущая
- 30/114
- Следующая
– Верно, батюшка. Жизни мне без Марьи нет!
– Черни бумагу по указаниям моим, коль ты свой разум потерял… Всякий земной человек найдет путь к истине. Мы найдем на Москве другую Марью. Покорись судьбе. Забудь ее! Бери перо.
Михаил взял перо. На бумагу упали слезы…
«Указ в Нижний Новгород Шереметеву, Глебову, дьяку Михайлову о немедленном возвращении в Москву и об отказе Ивану Хлопову. Государь дочь его Марью взять на себя не соизволяет… Ивану Хлопову ехать в свою вотчину на Коломну, и быть ему в вотчине по-прежнему, а теще его Федоре Григорьевне Желябужской, и детям ее быть в Нижнем у Марьи Хлоповой по-прежнему. А корм давать ей, бабке, и дядьям перед прежним вдвое…»
– Теперь, – с притворным смирением сказал Филарет, – руку клади к указу нашему.
Едва держа перо в руках, царь подписал и эту бумагу…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Из Москвы ссылали бояр Салтыковых. А солнышко играло яркое, веселое. Золотились церковные и монастырские купола. Птицы звонко пели.
Вышли из теремов на площади и улицы боярышни, празднично одетые, дородные боярыни, купцы рядов охотных, рыбных и зеленных.
Все на Москве с утра шумело деловито. Стрельцы спешили в Белый город. За ними туда же толпами валили люди всякие.
В это утро обидчики Димитрия Пожарского, донских казаков оговорщики, лютые злодеи Марьи Хлоповой – Бориска да Михайло Салтыковы, несогласные с указом царским, хотели предать пламени свои дворы. Но люди им не дали сотворить злое намерение: фитиль приметили у бочки с порохом под углом дома Салтыковых.
– Не нам, так и не вам, – сказал разгневанный Бориска, метнувшись к бочке. – Всё пропадай пропадом! – И сунул тлеющую кострицу в то самое место, где высыпал стежкой порох. Сам же боярин, волосатый, рассвирепевший, как лютый зверь, без шапки кинулся за терем.
– Стой, сатана! – крикнул сзади боярина мужик Прохор Косой. – Всю Москву, треклятый, запалишь!
Схватив боярина за кафтан, он со всей силой поднял и швырнул его в стоявшую подле двора подводу. Серые кони шарахнулись в сторону – доски на возу треснули.
– Стой, серые! – остановил их мужик. – Стой, кони!
К счастью Бориса Салтыкова, кони не понесли, а захрапев, остановились как вкопанные. Кострицу потушили.
А брат Бориса, Михайло Салтыков, смекнув, что дело это разбойное и может кончиться бедой, прыгнул в свою колымагу и по коням хотел было ударить.
– Стой, борода! – крикнул другой мужик, схватив коней его за уздцы.
Жена Бориса, дебелая Христя, заголосила на возу на всю Москву. Две девки ее взвыли как резаные.
Сбежались соседи.
– Аль на Москве подлых людишек мало? – сказал мужик Прохор Косой. – Подлых людишек пытали вы крепко: губы рвали, ноздри выдергивали, ухи резали. А пошто вам, изменникам, ноздри не вырвали? В Разбойном приказе Сашка-палач без дела сидит. Бояре знатные!
Не счесть народу, что набилось возле подворий Салтыковых. Шумят, галдят. Стрельцы толкают народ бердышами.
– Стравили, сатаны, женку государя! Народ убивали! – кричали мужики. – Набили свои хоромы добром краденым!
– Нечая Гришку, чтоб дел ваших боярских не распутал, в железо заковали, в тюрьму кинули.
– А ну-ка, честной народ, починай потрошить думных бояришек! Без них на Москве и государю будет вольготнее. Хватайте Салтыковых, бейте их до смерти!
Женка Михайла Салтыкова голосила на узлах:
– Ой, люди добрые, не дайте нас кинуть в тюрьму сырую! Помрем мы в чужом краю, и сгинем мы все на чужбине, за что – неведомо…
– Ай да царь Михайло Федорович! – ликовали многие горожане. – Усмотрел разбойников. Не пощадил и бояр ближних…
Борис Салтыков встал на возу, с кафтана грязь стряхнул, повел глазами мутными да как загорланит:
– Аль казна моя оскудеет, ежели я всех деньгой своей пожалую? Держи, людишки черные!
– Хитер больно, боярин! – крикнули в ответ людишки черные. – Деньгой, поди, не сманишь, коль не обманешь. Закинул петуха заместо селезня!
– Эй, баба! Веры нам нет! – заревел боярин. – Развяжь-ка, Христя, мошну: пускай гуляют. Гуляй, людишки, на Москве за наше дальнее житье во царствии Романовых.
Христя испуганно и торопливо раскрыла крайний мешок.
– Налетайте! – дико сверкнув глазами, закричала Христя. – Потом своим копили!
– Хватайте! – крикнул Бориска и, зачерпнув из мешка широкою ладонью деньги, швырнул их под ноги столпившимся людям. – Знайте бояр Салтыковых! Пейте, гуляйте! Хватай, краснорожее быдло! Казна вернется к нам с богатой прибылью, а честь – с лихвой!
Еще три пригоршни Борис кинул мужикам в ноги. Еще три. Кидал да кричал, вспотевший:
– Блестит ли деньга в грязи? Блестит. А кто нас станет провожать в Ильинское, тот подберет все деньги! Хватайте, дьяволы! Не жалко мне!
Людишки черные толкались, падали, душили друг друга под колесами и возле ног коней. Многих покалечило. А Салтыков стоял, хохотал, деньги кидал в грязь. Народ, как пьяный, кричал:
– Здравствуй, наш великий царь-государь! Ссылай бояр поболе да почаще. Не милуй кровопийц! Гляди, казна какая приросла у них. То слезы наши.
– Трогай, боярин! – строго сказал в толпе пристав Юшков. – Кажись, все нахватались!
Шестнадцать колымаг, стоявших с добром возле Белого города, тронулись в путь. И черные людишки тронулись за колымагой Бориса Салтыкова. Оттуда сыпались деньги.
– В Ильинское! – кричал боярин. – В Ильинское дойдете! Ха-ха! Провожатые! В Ильинское!..
Бабы Салтыковых голосили.
Поезд с опальными боярами выбрался за Москву. Колымаги Михаила Салтыкова свернули на дорогу в Галич, а колымаги Бориса Салтыкова – в Ильинское. Мать Салтыковых Евникею проводили приставы на Суздаль.
Москва шумела; все только и говорили о боярах…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Царицынский воевода боярин Левка Волконский по первому снегу собрался на охоту. Весь серебром сияет. Коня подвели ему, стрельцы окружили, визжит и лает вокруг воеводы пестрая свора. Ногу сует в стремя боярин, а тут нежданно-негаданно гонец московский от патриарха Филарета – Резепа Булатов.
– Помедли-ка с охотой! – крикнул он издали. – Есть цело царское до тебя.
Рыжеватый конь Резепы споткнулся подле боярина.
Собаки завизжали и залаяли.
– Вот нелегкая Резепу принесла, – сказал стрелец Силка Бобырев, помогая сойти с коня тучному боярину, – спокою нет от гонцов.
Резепа хлопнул плетью по голенищу, стрельца обругал и вручил воеводе грамоты.
Тот почесал в затылке и сказал:
– Расседлывай! Собак сгоните в псарню. С охотой не вышло дело.
Резепа спрыгнул с коня и пошел с воеводой в съезжую…
Три дня писал Волконский государю все то, что ему было известно про Дон и про ногаев, писал и о крымцах…
– Скажи государю, – напутствовал воевода гонца Резепу, – что мы его милостью несем службу исправно, доглядываем за донскими казаками и разбойными людьми зорко. Езжай!
В Валуйках Резепа взял отписку государю от воеводы Гришки Волконского. Но, кроме Резепы, атаманишка Полунька помчал в Москву бумаги от воронежского воеводы Мирона Андреевича Вельяминова. А Ивашка Поленов, яицкий есаул, замышляя злодейство на Дону, переслал с вологодскими купцами свой тайный донос государю.
Того же дня на Дон из Москвы направился гонцом с большими и неотложными царскими делами Иван Порошин. В Москву же с Дона двумя дальними дорогами, валуйской и воронежской, по грязи и в начавшуюся стужу стрельцы и казаки гнали пешком и везли на подводах многих полоняников, сбежавших с Азова, Царьграда и Крыма, – для царского допроса.
К патриарху вошел думный дьяк.
– Худые вести? – спросил патриарх, развертывая бумагу валуйского воеводы.
– Худые. В письме две сказки сложены. Одна – про Гришку Нечаева, другая – про царские грамоты опальным казакам – на Валуйках.
- Предыдущая
- 30/114
- Следующая
