Выбери любимый жанр

Sub specie aeternitatis - Бердяев Николай Александрович - Страница 50


Изменить размер шрифта:

50

К рационалистическому учению о личности я еще вернусь, когда буду говорить о Чичерине, но и по поводу рационализма Михайловского нужно сказать несколько слов. Михайловский, как и всякий рационалист, защищал всю жизнь личность безличную, бескрасочную, отвлеченную, общую, защищал биологическую абстракцию, лишенную индивидуальности, и это была ирония судьбы над «борцом за индивидуальность». Подобно всякому рационалисту, он брал человеческую природу не в ее мистической, сверхрациональной целостности и полноте, он брал ее отвлеченно, рационалистически рассекал, и таким образом убивал живую непосредственную жизнь, соприкасающую нас с тайной мира[87]. Полнота переживаний человеческой личности недоступна для рационалиста, а только эта полнота приводит нас в связь с «иными мирами» и только тут мы обретаем свою индивидуальность, по существу иррациональную, неповторимую в своем своеобразии.

Рационализм слишком боится всего темного, таинственного, проблематического в человеческом существе, всего, что может помешать благополучно устроиться, выстроить человеческие личности в ряды, нормировать все и вся. Для нас человеческая личность есть не биологическая или этико-гносеологическая абстракция, а живой конкретный индивидуальный дух, в сверхразумной полноте своей соприкасающийся с внутренним существом мира. Рационализм имеет дело всегда с вторичным, рационализированном, отвлеченно-рассеченным сознанием, и для него закрыт путь к сознанию первичному, живому, переживающему всю полноту бытия. Поэтому-то рационализм, выступающий под маской эмпиризма, признает только условный, рациональный, заключенный в пространственно- временную темницу опыт, опыт, огороженный высокими стенами категорий разума. И боится он смотреть прямо в глаза опыту трансцендентному, мистическому, разрывающему все грани и разрушающему все стены. В нашем национальном духе заложены задатки философии сверхрационализма, сверхразумности, и это сказывается в нашей мятежности, не вкладывающейся ни в какие рамы, в нашей тоске и томлении по новым, «иным мирам»2". Основы истинного индивидуализма заключены в философии и религии христианства. Только христианство поставило любовь и свободу выше всякого закона и судьбе индивидуального человека придало абсолютный смысл и значение. И мы хотели бы обрести его вновь, очищенным от исторических искажений. И думается мне, что мы имеем большие философские права объявить «борьбу за индивидуальность»3', так как не унизим личности отвлеченной рациональной нивелировкой. Михайловскому простится его рационализм за демократизм, за его упорную и неустанную думу о народе. Но Чичерину не простили ничего.

Справедливость требует признать Чичерина одним из самых сильных русских умов. Его знания и сфера его интересов были необыкновенно обширны. Но никому он не пришелся по вкусу, в его Писательской индивидуальности было что-то неприятное, что-то связывающее, а не освобождающее. Это был ум административный, он отдавал распоряжения и не терпел ослушания, в уме этом было что-то слишком доктрическое, а в натуре что-то слишком рассудочное[88] . Порядок Чичерин любил ужасно, и в системе его все нащло себе место, все оказалось оправданным и зачисленным по известной категории. Читайте его «Науку и религию»8' (это главный философский труд Чичерина, представляющий целую философскую систему), и вас неприятно поразит, что религиозная проблема трактуется так рассудочно, что Бог оказывается богом благоустройства и порядка, что самый решительный, казалось бы, идеализм не ведет к новым мирам, что в старом, ветхом мире все остается на прежнем месте. Религия у него сила консервирующая, а не освобождающая. И консервирует она старые экономические, семейные, государственные и прочие устои жизни. О рождении новых форм жизни не идет и речи. Чичерин очень разносторонний и сильный ум, но у него всегда не хватало творчества, и он защищал ту форму гегельянства, которая считает истину раз навсегда открытой. И как-то тоскливо и душно было жить в этой рационалистической темнице кантизированного гегельянства, тут уже прекращались всякие искания. Рационалистическая логика все прибрала к своим рукам и создала железную дисциплину; иррациональные настроения, для которых открываются всякого рода бездны, не допускаются. И это была клевета на живого Бога.

Современным идеалистам указывали, что они должны были поставить Чичерина в свою генеалогию. И в известной степени это, конечно, справедливо. Не мы выдумали метафизический идеализм, и хвала Чичерину, что он защищал его в самую трудную для этого направления эпоху. Но есть и большая разница. Чичерин никогда не стремился к новым настроениям, к созданию нового, преображенного человека. Он создавал только систему рациональных идей для утверждения крепкого строя жизни, незыблемого познания, нравственности, государства, семьи и т. д. Этот человек никогда не понимал трагедии, не допускал ее, и потому он чужой для нас. Чичерин был в сущности консерватором[89] и всегда был чужд самым дорогим для нас алканиям-

Самая сильная сторона Чичерина — это его философия права, тут мы должны дать высокую оценку его деятельности. Чичерин был блестящим защитником теории естественного права, и новейшие идеалистические течения в философии права должны почтить его как самого главного своего предшественника. Позитивизм торжествовал победу, и всякий разговор об естественном праве вызывал только снисходительную улыбку, а Чичерин мужественно отстаивал эту старую и вечную идею, к которой опять вернулась человеческая мысль и которая лежит в основании всей общественной философии. Михайловский не в состоянии был философски защитить права личности, он в конце концов должен был в противоречии со своим индивидуализмом выводить их из общества, из целого, вне личности находящегося и расценивающего ее права. Это удел всякого позитивизма; личность не имеет абсолютного значения и присущих ее природе прав, она все получает извне, все в ней расценивается согласно интересам внешней для нее коллективной единицы. Борец за индивидуальность, Михайловский не мог освободить личность от рабства внешней природе и обществу, не видел того внутреннего метафизического существа личности, которое только и можно признать безусловно и беспредельно ценным и противопоставить всякому внешнему насилию.

Чичерин занимает гораздо более укрепленную позицию. Для него человеческая личность была метафизическим существом, не выводимым из естественной и социальной среды. Права личности коренятся не в велениях общества и не в случайных дарах исторического развития, а в метафизической безвременной природе человека, являются ее непосредственным выражением. Требования права — это голос разума абсолютного, универсального Разума. Человек нравственно-разумное, свободное существо, и его метафизическая свобода — источник его прав, которые должны быть признаны и кристаллизованы в обществе. Чичеринское определение права как свободы есть единственно верное и самое глубокое определение. И дело только в том, чтобы сделать из этого все последовательные выводы. Чичерин понял метафизическую природу права и глубокую внутреннюю связь свободы политической со свободой метафизической. В нем было глубоко заложено идеалистическое правосознание, и уважение к личности, к ее правам и свободе, составляло пафос его жизни, его религию. Чичерин был нашим единственным теоретиком либерализма, и только он понял глубочайшие идеальные основы либерализма. Где достоинство личности еще не признано, где свобода подвергается поруганию, а права субъективные не кристаллизовались еще в праве объективном, там такой мыслитель и публицист должен был бы особенно почитаться, заслуги его должны были бы быть признаны всеми. Почему же Чичерина так мало знают, почему он никогда не владел сердцами, не управлял мыслями нашей интеллигенции, всем существом своим рвущейся к свободе и праву?

50
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело