Любовь и корона - Езерская Елена - Страница 26

• Предыдущая
• 26/47
• Следующая

– Да, она милая девушка, но если не помочь ей спрягать французские глаголы, то славная мадемуазель превращается в сущую бестию! Представьте, она нарочно ломала мои перья, ставила кляксы в моих тетрадях, выливала чернила в рукомойник… А ее коронным номером было подсыпать пауков мне в постель!

– Со мной вам нечего бояться – спрягать французские глаголы я умею без чужой помощи, – Анна вздохнула с облегчением – Репнин не принял на веру предупреждения Корфа.

Она видела во взгляде Михаила восхищение и обожание, от которых на сердце становилось легко и свободно.

– Охотно верю, – кивнул Репнин и снова игриво потряс книгу за корешок. – Так что же вы читаете на сей раз – неужели грамматику?

– Это пьесы господина Шекспира.

Я повторяю для прослушивания сцену из «Ромео и Джульетты». Их первая встреча.

– А вы позволите ассистировать вам? – Репнин сел ближе. – Мне кажется репетировать без Ромео – сущее наказание. Так с какого места начнем?

Анна подала ему книгу и указала место в тексте.

Репнин начал читать – «Когда рукою недостойной грубо/Я осквернил святой алтарь – прости./Как два смиренных пилигрима, губы/Лобзаньем смогут след греха смести…» Анна отвечала по памяти и так проникновенно и страстно, что Михаил невольно перешел границу между реальностью и игрой. Чувства Анны были так достоверны и трепетны, а страсть – столь искренней, что Репнин не просто перевоплотился в героя шекспировской пьесы – он стал Ромео. Он ощущал эту юную горячность в крови и стремился навстречу судьбе, не задумываясь о последствиях прекрасной, но роковой встречи. И лишь одно желание владело им, когда он глядел в прелестное лицо своей возлюбленной. «Ромео» переполняла нежность и, получив от «Джульетты» согласие на поцелуй, Репнин пылко обнял Анну. Она ответила ему, подавшись вперед и позволяя его губам вкусить доселе запретный плод. Их поцелуй был долгим и совсем не театральным. И, когда Репнин нашел в себе силы оторваться от Анны, то увидел, что лицо ее осветилось и стало еще более родным и притягательным.

– Прошу прощенья… – раздался от дверей голос Никиты. – Если не выехать сейчас же, опоздаем.

– О, Господи! – Анна взглянула на большие напольные часы в зале – их стрелки приближались к заветному часу. – Как я могла забыть! У меня же прослушивание!

– Я провожу вас, – Репнин смущенно поднялся, стараясь избегать укоряющего взгляда Никиты. – Сергей Степанович мне дядя, и я смогу убедить его, что вашей вины в опоздании нет.

И, хотя они действительно выехали тотчас, с дорогой им не повезло. После весеннего паводка, который в том году выдался поздним и бурным, мостовые в столице местами настолько пришли в негодность, что их усердно принялись менять. И предсказать, на каком именно участке в этот день станут перекладывать булыжник, было невозможно. И поэтому карета, управляемая Никитой, несколько раз упиралась в развороченную мостовую, отчего приходилось искать объезды и снова гнать лошадей.

Анна уже не обращала внимания на тряску – она лишь сожалела, что не умеет летать. А так бы расправила крылья и – полетела, и никаких тебе улиц и городовых. Репнин тоже нервничал, он видел, как Анна ломает тонкие пальцы в кружевных перчатках, и корил себя за неосмотрительность. Он понимал, что увлекся, и что это может стать причиной, способной расстроить лучшие мечты Анны, лишить ее смысла жизни. Но – что сделано, то сделано, и в глубине души Репнин был счастлив, что получил возможность этой краткой и эфемерной близости с той, что покорила его сердце. А прослушивание… Да плевать на это прослушивание – сорвется это, будет следующее!

Любовь эгоистична – вдруг вспомнил Репнин высказывание кого-то из классиков, и ему стало неловко. Он принялся успокаивать встревоженную Анну, но она, по-видимому, плохо слушала его – все ее мысли и все существо были устремлены куда-то вперед, и все просила кучера:

– Погоняй, Никитушка, милый, поспешай, друг мой!

Но они все-таки опоздали. В кабинете Оболенского в Дирекции они застали только его помощника – немолодого мужчину в пенсне, озабоченно корпевшего над какими-то бумагами.

– Господин директор ждал вас, сколько мог, – покачал он головой в ответ на подписанное Оболенским письмо, которое ему протянула Анна. – Его ожидали в другом месте, и Сергей Степанович не мог задерживаться в Дирекции долее.

– А где мы могли бы его найти? – пытался исправить положение Репнин.

– Сожалею, но господин директор не давал мне распоряжений информировать кого бы то ни было о его разъездах, – чиновник поднялся из-за стола, давая понять, что этим заявлением его помощь и ограничится. – Прошу извинить меня, но у меня работа.

– Я князь Михаил Репнин, племянник Сергея Степановича, и я прошу вас немедленно сообщить мне, где я могу найти сейчас же господина директора!

– Простите, Бога ради, я не знал, – засуетился чиновник. – Но я действительно не могу сказать вам, где он – я просто не в курсе его перемещений.

– Очень жаль! – огорчился Репнин. Его «козырь» не сработал – скорее всего, дядя не хотел, чтобы ему мешали. – Что ж, я постараюсь застать его дома.

– Как вам будет угодно, – чиновник раболепно поклонился Репнину и чуть заметно Анне – девушка, конечно, весьма собою недурна, но таких ему довелось в этом кабинете повидать немало.

– Я думаю, мне удастся уговорить дядю устроить вам прослушивание в другой день, – ободряюще сказал Репнин Анне, когда они вышли из дирекции. – Вы не можете из-за меня потерять свой шанс стать звездой Императорского театра!

– Жизнь научила меня быть терпеливой, – сдержанно сказала Анна, хотя еле сдерживала слезы из-за этого нежданного поворота судьбы.

А может, это плата за нечаянную и неравную любовь? И сбывается проклятье Владимира Корфа? Анна вздохнула.

– Я виноват, я причинил вам боль… – проговорил Репнин.

– Нет-нет, пожалуй, все даже к лучшему, – успокоила его Анна. – Я сейчас не могу сосредоточиться на выступлении. Только и думаю – как там Иван Иванович? Когда я уезжала, он чувствовал себя неважно. Я, как можно скорее, отправлюсь обратно в поместье.

– Так скоро? – воскликнул Репнин, подавая ей руку – они садились в карету.

– У меня дурные предчувствия, – тихо отозвалась Анна.

– Уверен, это только настроение! – сказал Репнин, усаживаясь в карету напротив нее. – Все образуется и разъяснится.

– Поехали, что ли, барин? – спросил Никита и, получив утвердительный кивок Репнина, слегка взнуздал лошадей.

Те очнулись и тронулись. На этот раз ехали не спеша по обводной дороге вдоль каналов.

– Мне хочется кое в чем признаться вам, – нарушил молчание Репнин. – Когда мы опаздывали с вами на прослушивание и ехали по этой ужасной дороге, помните? Я подумал: не знаю, чем закончится этот день, но он безусловно – самый счастливый в моей жизни.

– Я бы хотела ответить вам с той же определенностью, – промолвила Анна, – но, кажется, я слишком устала. Все эти переживания последних дней…

– Обещаю вам добиться для вас новой встречи с дядюшкой! – горячо сказал Репнин.

– Благодарю вас… – кивнула Анна.

– Можно ли мне навестить вас в Двугорском? – с волнением в голосе спросил Репнин.

– Я еще никуда не уехала! – улыбнулась Анна.

– А я уже скучаю, – тоном провинившегося мальчика проговорил Репнин. – И мне не терпится загладить свою вину перед вами!

– Но вы ни в чем не виноваты передо мной!

– Из-за меня вы опоздали на прослушивание, – настаивал Репнин.

– Я тоже не безгрешна – я сама слишком увлеклась нашей репетицией…

– Так вы не жалеете? – с надеждой в голосе воскликнул Репнин.

– Я сожалею лишь о том, что это было так кратко, так мимолетно! – не поднимая глаз, призналась Анна.

– Для вас я готов на все – даже остановить ход времени! – Репнин взял руку Анны в свою и осторожно прикоснулся к ней губами.

Утром он снова пытался понять – существовал ли тот сладостный сон, в котором он целовал Анну и она отвечала ему взаимностью? Вчера, вернувшись от Оболенского, он проводил девушку до дверей ее комнаты и попрощался с той нежностью, которая говорила сама за себя. Он боялся более потревожить ее, он ее боготворил.

• Предыдущая
• 26/47
• Следующая