Действо - Болотников Сергей - Страница 27

• Предыдущая
• 27/138
• Следующая

Два часа и тридцать минут до прыжка. На улице стало темнеть. Андрею мнился призрачный, исполненный неземного пафоса голос, что размеренно и величаво, как диктор из старых хроник, отсчитывал минуты оставшиеся до обретения свободы.

Или до смерти.

До той или до другой оставалось совсем немного.

Боров жрал. Паркет перед ним пропитался мясным соком и безобразно вспучился. Что бы сказали родители Павлика?

Час до старта – большой город за окном тяжело выдохнул, растягивая многокилометровое тело в усталой истоме. Глаза фонари моргнули розовым и стали разгораться как странные зимние светляки. Суетливый муравьиный бег машин прервался и их, одну за другой, отправляли на ночевку в квадратные жестяные и кирпичные норки. И люди шли домой – усталые или не очень, а может быть совсем свежие. А кое-кто просто гулял по проспекту и любовался карнавальным отблеском ярких витрин на снегу.

То, что когда-то именно так и делал Андрей Якутин, нынешнему покорителю луны казалось какой то нелепой детской сказкой.

Его же сейчас интересовал совсем другой свет – тот, что медленно разгорался где-то за линией горизонта – пока еще слабенько, бледно, но скоро станет так силен, что перебьет, задавит собой соборный свет всех городских фонарей.

Луна – жестокое светило. Об него бьется живой солнечный свет, расшибается и падает в ночь серебристым остывающим сиянием.

Андрей уже знал, что если доведется ему остаться этой ночью в живых, то этот бледно молочный свет всю оставшуюся жизнь будет вызывать у него тяжкую нервную оторопь.

– "Десять!" – сказал величавый голос сгинувших во времени соцреалистичных покорителей пространства – «Девять!» – и Андрей понял, что в счет идут последние секунды.

– "Восемь!"

Боров жрал, истекая слюнями, ему было плевать на всякую луну.

– "Семь!" – зазывал в неведомые дали апокалиптичный глас, звучащий лишь у Андрея в голове, – «шесть!»

– "Пять!" – на дальних дорожках неведомых планет останутся наши следы. На самом деле след останется на ледяной корке далеко внизу, – «Четыре!»

Из окна уже падал мертвенный знакомый отсвет.

– "Три! Два! ОДИН!"

Настала тишь, а потом пятно на стене вспыхнуло ярким синеватым светом, словно кто-то снаружи направил в окно прожектор. Это полная яркая луна выбралась из-за крыши соседнего дома.

– "НОЛЬ! … Зажигание!"

И Лунатик, неторопливо поднявшись с матраса, вытащил из нагрудного кармана поблескивающие изящные ключики и очень буднично и негромко сказал:

– Ну что, пойдем?

Кольцо наручников, отчетливо щелкнув, страстно обхватило запястье Андрея. Теперь его руки были скованны и он держал их перед собой, тоскливо глядя на распухший, синеватый рубец, что оставили стальные кольца на правой руке. Якутин шел к двери следом за Лунатиком и Боровом и лишь один раз оглянулся на квадратный метр паркета на котором провел последнюю неделю. Почему-то сейчас этот закуток у батареи показался родным и близким, как вид своего дома с выходящей из селения дороги.

Впереди лежала освещенная луной неизвестность.

Лунатик заботливо накинул Андрею на плечи пальто Павлика. Тот, было, запротестовал – но потом увидел глаза Николая Петровича и замолчал – были они стеклянные и пустые, словно стали фарфоровыми медицинскими подделками.

Дверь в ванную была приоткрыта – когда проходили мимо, Андрей скосил глаза и различил темные бесформенные предметы на крытом дорогой итальянской плиткой полу. Боров, проходя дверь, тяжко засопел и посмотрел на Андрея. Потом с некоторой опаской покосился на Лунатика. Про себя Якутин вдруг понял, что из этой парочки массивный и звероватый Боров внушает куда меньший страх, чем его астеничный напарник.

Хлопнула дверь, дохнуло холодом – они поднимались вверх, звучно шагая по ступенькам и одинаковые светлые стены, изрезанные затейливой похабной вязью плыли мимо. Андрей вдруг понял, что различает каждый сантиметр этих стен – все их трещинки и неровности.

Матерные письмена казались наделены двумя, а то и тремя слоями смысла, исполненными какой тор неземной, высшей мудрости.

Воздух был какой-то напряженный, словно озонированный. Тени резки, а свет резал не хуже теней – бил в глаза из сияющих ламп. Каждый звук отдавался гулко и долго резонировал под готическими сводами подъезда.

Якутин дивился по сторонам, пока, неожиданно не понял, что подъезд остался прежним, а это он Андрей переживает сейчас критический момент в жизни – сопровождаемый диким выбросом адреналина.

Пленника трясло, а он шел, и все думал – испытывают ли то же самое приговоренные к смерти, поднимаясь на эшафот? Кажется ли им мир вокруг таким же ярким и насыщенным жизнью?

И навязчивое воображение подсунуло очередную героико-космическую аналогию: стена рядом – это кожух исполинской стальной ракеты, в кабину которой и поднимался отважный покоритель луны.

Дверь на чердак была приоткрыта, и на пороге застыл заросший неопрятный субъект откровенно бомжеватого вида. Он открыл, было, рот, дабы выразить какую-то мысль, но увидел глаза поднимающейся троицы и поспешно скрылся в темноте, слышно было как где-то в глубине чердачного помещения открывают окно.

Андрею было плевать. Он думал, что дрожит от холода, но когда они поднялись на крышу, то вовсе не почувствовал мороза. Ветер бил в лицо, а оно словно одеревенело и потеряло чувствительность. Мир то становился болезненно резким, то расплывался мягкой пастелью.

Идущий впереди Лунатик остановился и восхищенно вздохнул. Дрогнувшей рукой взял подошедшего Андрея за плечо и указал в небо.

Андрей глянул и тоже застыл.

Луна была совсем рядом. Она была огромной, круглой, яростно светлой. Нависала над ними, как некое злобное древнее божество, и кричащая голова ясно и четко рисовалась на глади этого страшного диска. Оспины и язвы покрывали вопящий в агонии лик, а по краям шевелились и извивались в корчах черные щупальца.

Это могли быть облака, но Андрей знал, чувствовал, что это не так.

Потому что это была ночь Луны. Ночь прыжков на Луну.

Безжалостный, как у ртутной лампы, мертвенный свет высвечивал лица стоящих, рисуя им новые, ночные и резкие черты, и Андрей увидел, что лицо Лунатика точь-в-точь повторяет мертвую голову на сошедшем с ума земном спутнике.

И на какой то миг, крошечную долю секунды, глядя на лицо своего пленителя, Андрей поверил что да, бывают ночи, когда Луну можно достичь.

Такие как эта ночь.

Но в следующую секунду он стряхнул оцепенение – как бы то ни было, приближался момент истины.

Лунатик зябко повел плечами, робко поднял руку и махнул Луне, словно ее невидимые жители могли сейчас наблюдать за ним, и пошел к краю крыши, волоча за собой Андрея.

Впереди колыхались их тени – короткие и полные чернильной мглы.

А сверху падал резкий свет самого большого на свете софита, который как поется в песнях светил в эту ночь лишь для них троих.

Стоя на краю, Андрей собрался в тугую пружину. Действовать надо быстро, так, чтобы они не успели среагировать. И только когда ему сунули в руки канат, он не сразу понял, что произошло. А когда понял, то с испугом и изумлением обернулся к Лунатику.

– Вы что, не развяжите мне руки? – спросил Андрей, – ведь мне не удобно прыгать с наручниками.

Лунатик смотрел на него и жестко улыбался. Его лицо было похоже на череп – не очень было понятно, что производило такое впечатление.

– Нет… – сказал Андрей, – нет, ну пожалуйста…

– Ты считаешь меня сумасшедшим, да? – мягко спросил Лунатик, – решил обмануть бедного психа? Здоровый лоб хотел расправиться со старым человеком?

– Нет, я не хотел, я же просто…

– Я конечно псих, Андрей, но не настолько, – сказал Лунатик с легкой усталостью в голосе, – ты сможешь держаться за канат и связанными руками.

– КАКОЙ КАНАТ!!! – закричал Андрей Якутин, стоя на краю крыши четырнадцатиэтажного дома, – ПРОКЛЯТЫЙ БЕЗУМЕЦ, ВЕДЬ Я ЖЕ РАЗОБЬЮСЬ!!!

• Предыдущая
• 27/138
• Следующая