Амето - Боккаччо Джованни - Страница 26

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая

Но пока он рассуждал таким образом, прекрасная дама, окончив повесть, начала стихи, и ему пришлось, отвлекшись от своих дум, оглядеть оставшихся, чтобы решить, чей черед продолжать. Оказалось, что нет больше никого, кроме Лии; взглянув на нее, он залюбовался ее красотой: и, дивясь ей больше прежнего, пораженный, молчал. Ее одежды всюду блистали золотом, прекрасные волосы обвивал дубовый венок, а лицо будто озарял дивный свет. Долго созерцая ее, он увидел, что она так же прекрасна, как ее подруги; и, почувствовав, как он богат ее милостью, отдал ей всю свою душу и укорил себя за недавние мысли, когда с пылким желаньем хотел то быть на месте Аффрона, то превратиться в Ибрида, то стать Дионеем, то поменяться местами с Апатеном. Апиросом и Калеоном. Нельзя сказать, чтобы ему вдруг стало в тягость представлять себя возлюбленным этих нимф или чтобы он их отверг, но он устыдился того, что полагал других счастливей себя. Тут, однако, услышав, что нимфа окончила песнь, он очнулся и со смиренным видом просил Лию последовать примеру подруг; улыбнувшись, она так начала:

– История моей любви заключена в немногих словах, а так как до прохладных сумерек еще далеко, и я осталась одна, то я постараюсь занять время беседой так, чтобы оно протекло не праздно. Повесть моя будет долгой. Сначала я расскажу о происхождении нашего города, а потом постепенно дойду и до того, как Венера явила мне свое пламя. Никто еще не успел прослышать о том, что Юпитер похитил Европу, когда обеспокоенный Агенор, достойный жалости и безжалостный одновременно, отдал жестокий приказ сыну Кадму[201], и тот, повинуясь отцу, стал изгнанником. Скитаясь в поисках пропавшей сестры, он благородной душой постиг высокую мысль – возвести для себя и своих сидонских товарищей новый град. Наученный Аполлоном, он устремился за телкой, не знавшей ярма, через Ионийские горы и долы и там, где она с мычанием прекратила свой бег, он вместе с мужами, выросшими из драконьих зубов[202], основал беотийский град[203], которому, не родись в его стенах столь красивые девы, суждено было бы, кто знает, более долгое процветание. Выдержав гнев Юноны, может быть, за Данаго и бедняжку Семелу, опоясанный после бед Атаманта стенами под звук Амфионовой лиры, он перешел наконец в руки Лая; под его властью, огромный и многолюдный, выстоял против всех могучих соседей и радостно приносил жертвоприношения Вакху. За несколько дней до гибели от руки сына Лай успел выдать младшую сестру Ионию за Оркама, знатнейшего человека в царстве. Достигнув середины жизни, чета уже начала клониться к печальной старости, не имея потомства, когда Иония, несмотря на плачевное положение города из-за вечных распрей враждующих братьев[204], со слезами вознесла Вакху жалостные мольбы, прося остаток дней не дать ей прожить бездетной. Как ни утомили бога непрестанные мольбы фиванцев о благоденствии родины, он приклонил слух к жалобам Ионии и явил милость чете, обреченной не увидеть своего сына. Возрадовавшись, Иония во тьме ночи отрадно зачала с мужем желанный плод, после чего раскинулась на широком ложе и долгим молчанием приготовилась к безмятежному сну. Но когда он проник в ее ревностную душу и объял отяжелевшие члены, бодрствующим очам души предстало такое видение: будто бы, выносив плод, она сама призвала Люпину и – подобно тому как во сне Астиага Мандана разрешилась лозой, осенившей всю Азию[205], – разрешилась облаком дивных размеров, которое одним концом облегло небо, а другим придавило землю и простерлось за видимые пределы; дважды его раскололи ужасные молнии, но оно снова сходилось, в третий раз его пронзило и воспламенило могучим огнем, после чего оно изошло паром, и все кругом прояснилось. Это диво прервало ее сон, и, пробудившись, она в испуге чуть было не раскаялась в своих мольбах. Но вскоре вещее предзнаменование раскрыло ей судьбу будущего потомства, и она стала радостно дожидаться срока тягостных родов. Однако прежде, чем он подошел, Оркам, раненный, пал на кровавых полях от руки Тидея, и тогда, в скорби, надев траурные одежды, Иония стала торопить время, надеясь, что плод ее чрева возместит Фивам потерю Оркама. Срок пришел, но Люпина, призванная к печальному ложу, не даровала ей беспечальных родин за то, что она больше радела о своем благе, чем о благе отечества, и, позволив сотворенному сыну беспрепятственно явиться на свет, отняла душу у матери. Тогда Йемена[206], зная об уготованной младенцу судьбе, заботливо взяла его на свое попеченье, вскормила как собственного сына и нарекла Ахеменидом. Но после того как пагубные распри, несмотря на мольбы Иокасты, окончились гибелью братьев, узнавших равную участь, и при Тесее рухнули бряцанием лиры возведенные стены, Йемена бежала сначала от гнева Креонта[207], а потом от гнева богов и укрылась вместе с Ахеменидом в царстве Лаэрта[208], где он едва остался жив без материнского молока; там, бедствуя, Йемена взрастила его как человека простого звания до возмужалости, после чего вручила ему отцовское оружие и доспехи. Меж тем Фортуна, рушительница земных благ, зажгла меж Фригией и Аргосом смертную распрю[209] за похищенную Елену и содвинула в битвах рати. Славные мужи со всей Греции устремились туда, и с ними славнейший средь всех красноречивый Улисс; он-то и увлек за собой в троянские битвы возмужавшего и стойкого в сражении Ахеменида, полагаясь на его юную доблесть. А когда хитростью взятая Троя лежала в огне и крови и страдалец Эней, изгнанный из отечества, начал свои скитанья в морях, Улисс со спутниками взошел на корабль и после многих бурь, заброшенный против воли в Тирренское море, сошел на Тринакрийский берег[210]. Там он выжег глаз Полифему и поспешно отплыл в море, по забывчивости оставив безоружного Ахеменида между жизнью и смертью во власти разъярившегося Циклопа. Оттуда его, натерпевшегося страху, спасли враждебные корабли Энея и как союзника в будущих битвах доставили в спасительные гавани Тибра, где он, памятуя о благодеяньях Энея, славно отличился в его победах. Но когда тот, утвердившись в Лавренте, стал радостно и безраздельно владеть Лавинией, Ахеменид, послушный воле судеб, расстался с сыном Анхиза; не уступая предкам в величии духа, он пожелал исполнить обеты, данные в пору бедствий среди слепых угроз Полифема, и под лучшим небом восстановить павшие Фивы. Получив испрошенное согласие, а сверх него оружие, лошадей, сокровища и многочисленных спутников, он отъехал прочь, и божественный промысел привел его в эти места, где в те времена по полю было рассеяно всего с десяток домов. А надо вам знать, что на Корит, прекраснейший холм, что виден отсюда, недолгое время спустя после похищенья Европы взошел Атлант, сын Япета (хотя некоторые говорят, что Корит – муж Электры), и там от него родилось три сына: Итал, Дардан и Сикул, и каждый после смерти отца стал домогаться власти. Но боги устами оракула судили ее Италу, а двум другим братьям повелели в иных пределах искать владений, которые уготованы им судьбой для великих дел. Собравшись в путь, братья с большей частью людей прибыли в это самое место: в ту пору здесь не было ни храма, ни дома, ни деревца, дающего тень, а только один исполинский дуб, выросший, по преданию, еще до того, как Юпитер обрек мир потопу; высился он примерно в трехстах шагах отсюда, далеко простирая ветви, густо покрытые листьями и желудями. Под ним и расположились братья со своими людьми, затеплили жертвенные алтари, возложили на них внутренности ста закланных ярок и стольких же тельцов и возгласили благочестивыми голосами: «О могучий владыка, о предводитель в сраженьях, о чтимый Марс, чей пламенный луч привел сюда наших предков, прими благосклонно наши молитвы; и добровольные жертвы, как они ни просты, прими от нас с тою же радостью, с какой мы их возносим: ради могущества твоих царств, ради великих побед, коим свидетельства – рассеянные кости гигантов на Флегрейских полях; ради священной любви твоей к матери Купидона благослови нас в путь и направь во славу себе; и пусть это место у пределов родного края, где мы принесли тебе первые жертвы, вечно будет твоим; и это древо, под чьей сенью мы благоговейно возносим тебе молитвы, уповая на лучшее время, пусть разрастется, а всю землю вкруг него на полет стрелы мы по наследственному праву посвящаем тебе, остальную же оставим под властью брата. Пусть это поле пребудет невозделанным во веки веков, и пусть ежегодно в этот же день вершатся на нем игры в честь твоей божественной силы как вечное напоминание о нашем исходе».

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая