Три черепахи - Шмелев Олег - Страница 19
- Предыдущая
- 19/60
- Следующая
Тут единственный раз Игорь повысил голос, и его слова можно было отчетливо разобрать. Для него это был уже не обычный разговор, а крик: — Мы женимся!
— Подлец, — со злобой сказал она. — Чем такого зятя иметь, лучше дочь удавить — вот как по-нашему делали. Да ничего не попишешь, окрутил девчонку.
Игорь — бу-бу-бу. А она совсем из себя вышла и уже на «ты»: — Голодранец! Подумаешь — в газете работает. Чем семью кормить станешь на свои полторы тысячи или сколько там?
Вроде бы с образованием женщина, а вот не выдержала, вся позолота слетела, нутро прорвалось, и кричала она как на базаре. А Игорь повинно мямлил или вовсе молчал.
Закончила она в том же стиле: — Жалко, беспартийный ты, я б тебе показала, несмотря, что будущий зять.
И удалилась гордо. А Игорь попросил Матрену накапать ему валерьянки — у нее всегда была, сама корешки настаивала.
Поженились Тоня с Игорем буквально недели через две, еще в апреле. Теща все быстро организовала. Игорь с Тоней только рады были. Правда, Тоня со мной поделилась — тень какая-то у нее на душе лежала, что все это сладилось так скоро, хоть и заботами матери, но наперекор ее воле и желанию. Они договорились, что будут жить у нас, в Игоревой комнате, но с квартиры матери съехать — это для Тони вовсе не значило, что она из-под маминой власти ушла. Власть-то оставалась…
Я вот теперь иногда сижу, думаю и прихожу к мысли, что все несчастья, которые потом случились, все они оттого произошли, что и мать Тони, и тетка ее суровая сами никогда настоящей семьи не имели. Я, конечно, по-бабьи тут рассуждаю, но, по-моему, это правда: они просто завидовали в душе Тоне.
Стала Тоня у нас жить, и все у них с Игорем было хорошо. Денег Нина Матвеевна дочери не давала, только на учебники. Игорь и сам запретил у тещи брать. Но в октябре родился Юра, и тут нам пришлось туговато. Приданое-то и мы приготовили, и теща раскошелилась, но Тоня после тяжелых родов нуждалась в усиленном питании. Игорь, конечно, старался, даже корректуру начал брать в московских издательствах, да только все это было нерегулярно.
Нина Матвеевна захаживала иногда. Придет, поглядит на наше житье-бытье, поморщится, скажет: «Не могут ребенку даже кровать купить», — и уйдет до следующего раза. А Юра у нас действительно первые месяцы в кошелке спал — большая такая кошелка для белья, из ивового прута плетенная, ее еще из Рязани мама привезла, это мы от Матрены знали.
Тоня пятый курс пропустила, ректорат разрешил ей как роженице на год перенести. Перезимовали мы, но Игорю легче не стало. Тоня все время болеет, то ангина, то бронхит. У меня диплом, помочь мало чем могу. Игорь почернел весь за полгода. Если бы не Матрена, не знаю, чем бы все это кончилось. Имею в виду — для Юры. Потому что он тоже начал болеть, простужаться, и Матрена его с рук не спускала. Выхаживала.
А для остальных все равно дело кончилось плохо.
Мне сначала повезло. Защитила дипломную работу, и меня распределили сюда, в Электроград, и попала я в родную школу, которую сама кончала. Лучше придумать трудно.
Ну с осени пятьдесят шестого нам, то есть Игорю, стало немного посвободнее с семейным бюджетом. Тоня возобновила учебу у себя в институте. Юрику на второй годик пошло, и болеть он вроде перестал. Приободрились мы, так что визиты Нины Матвеевны нас уже не смущали, хотя она по-прежнему каждый раз пуд презрения с собой приносила. Неугомонная особа…
Пятьдесят седьмой год встречали с большими надеждами, как-то вдруг поверили в будущее. Игорь даже бутылку шампанского купил. Почва под ногами укреплялась, тем более Тоня тоже должна через полгода окончить институт.
Так вот, в июне пятьдесят седьмого — я тогда первые четыре класса вела, к июню уже освобождалась на все лето, — как-то под вечер, Игорь еще из редакции не возвращался, сижу я у открытого окна в его комнате, портняжничаю — кофту свою переделываю. Тоня в Москве, в институте задержалась. Юра уже спит. Матрена тоже прилегла. Но еще совсем светло, часов восемь.
Вижу, по тротуару под нашими окнами ходит взад-вперед человек с серым кожаным чемоданом, из настоящей кожи. Костюм синий очень хорошо на нем сидит, фигура спортивная, может, немного грузноватая, лицо загорелое, волосы темные, коротко подстрижены. Ходит и на меня искоса посматривает, глаза прищурены, глядит из-под бровей, а брови густые и черные. Явно ждет кого-то. Ну а раз под окнами у нас — значит, кого-то из нашего дома. Интересный мужчина, думаю, такого раз увидишь — не забудешь. Очень, судя по выражению лица, независимый человек, самостоятельный.
Я перестала голову поднимать, а сама угадать стараюсь, кто он такой. То ли известный спортсмен, а может, летчик. Выглядит лет на сорок, но чувствуется, что моложе, — по походке, что ли.
Так он больше часу ходил и папиросу изо рта не вынимал, одну от другой прикуривал. И вот вижу: Игорь из-за угла, с улицы, появился. Увидел этого мужчину с чемоданом, остановился и как закричит: — Брысь!
Я думала, шутка какая-то, что он пугает кошку. А тот говорит тихо: — Эсбэ, дорогой, жив-здоров?
Чемодан поставил на тротуар, они с Игорем обнялись, и, вижу, на глазах у брата моего слезы. Потом входят в квартируа Игорь говорит:
— Вот, Оля, это Саша Балакин, мой довоенный друг, бывший Брысь.
Гость поправляет: — Почему же бывший? Бывшие — это гроши сплывшие. — И прибавляет, на меня внимательно глядя: — Я вас, Оля, знал, когда вам было лет пять. А вы меня не помните?
Я, конечно, не помнила.
— Не то слово — знал! — кричит Игорь. — Скажи лучше: кормил. Всех нас подкармливал.
А потом Игорь позвал из кухни Матрену и опять кричит так — ничего подобного с ним раньше не бывало: — Помнишь, Матренушка, Сашу Балакина, Брыся? Матрена тогда уж видеть плохо стала, шить и штопать совсем не могла, но Сашу узнала.
— Вон какой ладный вырос, — говорит. — Озоруешь все аль бросил? Он смеется.
— Бросил, Матрена, Вот деньжата завелись, надо им глазки протереть.
— Кабы не помереть, — Матрена говорит. Она любила в рифму отвечать.
— Ничего, мы культурно. Я культуры нахватался, как бобик блох.
У меня тогда мелькнуло в голове, что не идет Саше такое балагурство. Не то чтобы он развязно себя вел, но как-то раздваивалось впечатление. Будто в нем, как в футляре, сидел другой человек.
А он на меня посмотрел и вдруг говорит: — Извините за бобика, Оля. Больше не буду.
Я была поражена: как он мог так точно и быстро прочитать мои мысли? И сразу такое ощущение, что нет от него у меня никаких тайн. Я уже много позже поняла, что он был очень наблюдательный и даже проницательный человек, а это дается только большим опытом жизни. А тогда, несмотря на мое высшее педагогическое образование, он представлялся мне колдуном или, может быть, гипнотизером. Тем более что благодаря сказкам Матрены я с детства брала в расчет колдунов при всяком удобном случае. Напрашивается сказать, что я была им околдована с первой встречи.
Игорь спрашивает: — Ты к нам? — Если можно, — отвечает Саша. — Думал, дядя приютит, да он, говорят, помер. В квартире там другая семья…
— Живи, Саша, друг! Места хватит!
Это Игорь немного преувеличивал: с местом как раз было сложно. В одной комнате — Тоня, Игорь и Юра, в другой — мы с Матреной. Значит, гостю жить, вернее, спать можно лишь на кухне. У нас там, правда, нормальная кровать стояла, довоенная, никелированная.
— Идем прогуляемся, — предложил Саша.
— Ужинать давай, — говорит Игорь, — ты же с дороги.
— Пойдем, прихватим чего-нибудь.
Вернулись они нагруженные — коньяк, вино, закуски разные. А тут и Тоня из Москвы приехала. И началось…
Отмечали приезд Саши целую неделю. Игорь в редакции отпросился, хотя ему новый редактор с неохотой отпуск за свой счет дал. Я должна была в пионерлагерь уехать, с горкомом комсомола уже договорилась, да не поехала. Гуляли, веселились, в Москву два раза на такси катались, в лес ходили. Тогда, между прочим, и сфотографировались. Тоня тоже участвовала поначалу, но потом явилась Нина Матвеевна, увидела водку и коньяк на столе и устроила Тоне разгон. Это было по справедливости. У Тони экзамены шли. Мы-то с Тоней вообще не пили, так только, чуть пригубишь, чтобы ребят не обижать, но ей не объяснишь…
- Предыдущая
- 19/60
- Следующая
