Алхимик - Бойд Донна - Страница 31
- Предыдущая
- 31/54
- Следующая
Иногда я представлял себе, как въезжаю в царский город верхом на слоне, украшенном позолотой и драгоценными камнями, как громовым голосом выкрикиваю их имена и они сбегают вниз по ступеням… а я поднимаю руки и насылаю потоки огненного дождя, который поглотит все ими построенное. Иногда я произносил в уме все известные мне дурные заклинания, мысленно заставляя их страдать, представляя, как я буду радоваться, насылая на них всевозможные муки. А подчас я думал, что завтра – да, на следующий день – отправлюсь обратно в Египет, растолкаю дворцовую стражу и брошусь, рыдая, к ногам Акана, уткнусь лицом в мягкий душистый живот Нефар и стану умолять их снова любить меня, заполнить пожиравшую меня пустоту и вернуть мне меня самого.
Но я так этого и не сделал.
Возможно, вы слыхали о нем, волшебном граде под названием Амарна, и царе-поэте, правившем им. Интересно, сохранились ли легенды о летающих аппаратах и сверкающих стеклянных башнях, о сферах с помещенными внутрь сотнями свечей, освещавшими этот город по ночам? Мне говорили, что он казался огромной луной, плавающей среди песков, видимой со всех сторон на многие лиги. Музыка, звучавшая без участия музыкантов; стены, распространявшие потоки прохладного воздуха даже в самые жаркие дни; дожди, низвергавшиеся с безоблачного неба; начертанные в воздухе слова. Помнят ли до сих пор о великих достижениях в медицине и сельском хозяйстве, искусстве, литературе, философии и науке? Не забыта ли магия? Или же все это, как и многое другое из тех времен, стерто историей, которую писали мы, ее творцы?
В самых разных краях я слышал рассказы о великодушном образованном фараоне и его красавице царице, о том, как они обожают друг друга, о том, что он отказался от всех других жен, кроме нее, о том, как они принесли народу процветание, терпимость и просвещение. Каждое слово терзало меня, как удар кинжала. И все-таки я жаждал этих слов, как человек, который, умирая от жажды в пустыне, слизывает росу с ядовитого цветка, я страстно желал их слышать, я жил ими. Их история была моей, их триумф – моим триумфом, и я рвался к нему с чистым, простым стремлением ребенка припасть к материнской груди.
Но в конце концов не это стремление привело меня домой, а призрак.
Была когда-то на Крите, этой земле зеленых холмов и бирюзового моря, одна таверна, где подавали сыр и мясо, жаренное на палочках из оливы, а также крепкое красное вино. Мне нравилось время от времени заходить туда. В тот раз я только что вернулся с какой-то войны на гребном судне с могучими рабами. Я хотел есть.
Я вошел в таверну ранним утром. Народу там не оказалось. Отодвинув пыльную занавеску, я стал всматриваться в полумрак, чувствуя, как у меня потекли слюнки от аромата свежезажаренного мяса. В темном углу сидел в одиночестве мужчина, но я поначалу не обратил на него внимания. Я позвал лавочника, а сам запустил пальцы в кусок лежавшего на столе сыра, душистого и влажного. Найдя глиняную чашку, я наполнил ее вином из кувшина.
Что-то неуловимое, как ветер, и столь же быстрое мелькнуло поблизости. Я обернулся и заглянул в глаза смерти.
Красивое, без изъянов лицо, покрытое золотистым загаром. Волосы, которые я видел в последний раз охваченными пламенем, потрескивающими и словно тающими, отливали темным глянцем – признак отменного здоровья. Губы кривились в хорошо знакомой насмешливой улыбке. Он сказал:
– Хэн. До чего приятно видеть тебя в добром здравии.
Чашка выскользнула из моей руки и брякнулась на грязный пол, вино пролилось на ноги. Я выдавил из себя единственное слово, слетевшее с губ, подобно вздоху после внезапного падения, подобно молитве, когда ничто другое уже не помогает, – то ли шепот, то ли мысль:
– Дарий.
Но тотчас, при следующем вздохе, я, овладев собой, быстро отступил назад и поднял ладонь.
– Да покинут меня злые чары.
Я на миг закрыл глаза, а когда вновь их открыл, он стоял на месте, тихо посмеиваясь.
– Уж конечно, после всех лет обучения у меня ты способен на нечто большее.
Повинуясь инстинкту и страху, я взмахнул рукой, выхватив из воздуха оглушительно потрескивающую электрическую вспышку и метнув ее в его сторону. В тот же миг глаза его потемнели, и на пути моего пламени встал невидимый щит отрицательной силы, отчего оно взорвалось на полпути, не причинив никому вреда и наполнив помещение дымом и пеплом.
– Ну что ж, – произнес он почти в восхищении, — рад видеть, что годы путешествий не прошли для тебя даром.
Я видел свалявшуюся ткань его плаща и пыльный ободок там, где на его плечи ложился капюшон. Я заметил на его щеках едва проступившие капли пота и медленное ровное пульсирование вены на его шее. Я чуял запах его пота, ощущал по одежде и волосам дни, проведенные им в пути. Если все это являлось иллюзией, то весьма искусной. Если же чем-то иным… то это иное меня ужасало.
Я знал о всяких порочных и нечистых творениях магического искусства: полусгнивших трупах, начинающих дышать; гомункулах – лишенных души кусках искусственной жизни, напоминающих человеческие существа, но созданных скорее алхимией, чем природой, и даже духах, возвращенных к жизни и принявших человеческий облик. Ни одно из этих творений я не видел собственными глазами, но не имел причин сомневаться в том, что они существуют. И что бы ни явилось ко мне в образе человека, которому я помог умереть, оно не предвещало ничего хорошего.
Я хрипло произнес:
– Кто ты? Что привело тебя ко мне?
Он печально покачал головой.
– Ах, до чего коротка память молодых!
С сильно колотящимся сердцем я повернулся к столу, стараясь ничем не выдать своего волнения, и взял кувшин с вином.
– Тогда отведай вина вместе со мной и освежи мою память.
Я откупорил кувшин, словно собираясь налить вина, и в тот же миг обернулся и плеснул в него содержимым. Попытка была неуклюжей, но эффективной и дала мне то мгновение, которое требовалось для концентрации внутренних сил в форме волевой вспышки, необходимой для перемещения меня вон из таверны.
Такая явная дематериализация для Мастера – несложное дело, а заключается она в основном в иллюзии, а не в фактическом переносе материи. Суть состоит лишь в том, чтобы прикрыться щитом невидимости и ускользнуть со скоростью, которую некоторые назовут сверхчеловеческой. Я и прежде пользовался этим приемом, выбираясь из критических ситуаций, но в данном случае не ожидал, что такой простой трюк позволит мне надолго избавиться от опасного существа.
Я вновь материализовался в переулке и выждал несколько секунд, восстанавливая силы. Потом стал мысленно искать следы незваного гостя и, не найдя их, забеспокоился. Соткав вокруг себя щит невидимости, я со всех ног пустился прочь.
У меня был на Крите дом – продолговатое, неуклюжее строение на вершине скалы, с видом на раскинувшиеся внизу просторы Средиземного моря. Прямо к его двери из расположенной внизу деревни вели двести небрежно вырубленных в скале ступеней – хорошее средство для устрашения воров и злоумышленников, которые пожелали бы прокрасться ко мне ночью. Я помчался через деревню к своему убежищу, тяжело дыша от физических усилий и поддерживая щит. Но на полпути к вершине, повернув за угол, я увидел сидящего там, нога на ногу, улыбающегося Дария.
В подобной ситуации возможности человека ограничены, даже если он считает себя – пожалуй, и обоснованно – могущественнейшим магом на свете. Снадобья, чары и заклинания, способные повергнуть врага, требуют времени для приготовления и реализации. Трансмутации, с помощью которых можно скрыться, нельзя осуществить за миг между жизнью и смертью, иллюзии не действуют на призрак, как и порошки, которые я носил при себе: способные ослепить, парализовать или убить.
Я выбрал единственный оставшийся путь и исторгнул из сознания мощный поток энергии, который пронесся по поверхности скалы и должен был смести это существо, сбросив его в плещущееся далеко внизу море. Во все стороны полетели камни, облаком поднялась пыль. От сотрясения меня швырнуло на колени, и я ухватился за валун, пытаясь сохранить равновесие. С трудом поднявшись, я спотыкаясь двинулся вперед и, кашляя от тонкодисперсных частиц, забивших мое горло, перескочил через зияющую впадину, где только что сидел Дарий. Миновав ее, я увидел, как Мастер спокойно поднимается вверх вдоль края скалы, а под ногами его нет ничего, помимо воздушного пространства.
- Предыдущая
- 31/54
- Следующая
