Момент истины (В августе сорок четвёртого) - Богомолов Владимир Осипович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/101
• Следующая

И ещё очень многое мне бы хотелось узнать, и о многом я бы желал поговорить с пани Гролинской, но сейчас я мог интересоваться лишь определённым кругом вопросов, только тем, что положено знать офицеру комендатуры, проверяющему порядок размещения военнослужащих на частных квартирах.

Мы уже выходили – вслед за капитаном я переступил порог комнаты, размышляя над тем, что услышал и увидел в этом доме, – и тут на кухне у меня от волнения буквально заняло дух: возле кафельной печки, в углу, в плоском ящичке для мусора рядом с совком я увидел смятый листок целлофана, хорошо мне знакомую целлофановую обёртку…

Первая ночь в засаде была не из приятных и тянулась чертовски медленно.

Мы вымокли до нитки ещё вечером, обсушиться было негде, согреться нечем, и до утра мы дрожали в кустах как цуцики.

Когда начало светать, мы перебрались потихоньку в дом Павловских. Добротный, с большой мансардой, он стоял заколоченный в сотне метров от хатки Юлии Антонюк, и с чердака отлично просматривались все подступы к ней – наверняка никто бы не смог подойти незамеченным.

Мы развесили обмундирование сушиться под крышей, Фомченко и Лужнов завернулись в старое тряпьё и уснули, я же расположился с биноклем у чердачного окна, также забитого досками.

Хатёнка Юлии Антонюк смотрелась отсюда как на ладошке. Лучшее место для наблюдения трудно было придумать. Я решил так: светлую часть суток будем находиться здесь, а с наступлением сумерек перебираться ближе к хатке, располагаясь в кустарнике с двух сторон от неё.

До полудня наблюдал я. Юлия Антонюк возилась около хаты по хозяйству, прибиралась, вытряхивала какие-то облезлые овчины, тяжёлым, не по её силёнкам ржавым колуном рубила дрова. Потом прошла с корзиной на огород Павловских и нарыла картошки. Там уже немало повыкапывали то ли Свириды, то ли Зофия Басияда, то ли ещё кто. И я подумал, что и нам не мешает в сумерках набрать там с ведёрко – вопрос только, как её сварить?

Я отметил, что одета Юлия бедно и лицо у неё нерадостное, но даже издалека можно было без труда разглядеть, что она красивая, складненькая и богата женственностью или ещё чем-то, как это там называется, из-за чего женщины нравятся мужчинам.

Её дочка – занятная пацаночка, весёлая и очень подвижная – играла возле дверей хатёнки, что-то распевала и ежеминутно почёсывалась, что, впрочем, ничуть не портило ей настроения. Уж если блохи жрали нас здесь, на чердаке, представляю, как они свирепствовали там: в хатах с земляными полами их обычно полным-полно.

Хозяйство Антонюк из-за отсутствия какой-либо живности, хотя бы кошки или курицы, выглядело не просто бедным, но и запустелым. Я даже поймал себя на чувстве жалости к этой девахе, по дурости прижившей от кого-то ребёнка, – житуха у неё получилась несладкая. Рассмотрев в бинокль лицо девочки, я вполне допускал, что она от немца, а вот с Павловским, как я его представлял по словесному портрету и фотографиям, у неё не было, по-моему, и малейшего сходства.

Метрах в трёхстах дальше и немного правее я видел хату Свирида, наблюдал в бинокль и самого горбуна, его мать и жену.

Лицо у него было злое, неприятное, и домашние, как мне показалось, его побаивались. Поутру он что-то мастерил, приколачивал в стодоле – оттуда доносился стук по дереву и по металлу, – потом запряг лошадь, взвалил на телегу плуг и куда-то уехал.

Вскоре после этого его жена с крынкой и каким-то свёртком в белой тряпке прошла в хату к Юлии и, пробыв там совсем мало, тут же вернулась к себе. Я заметил, что по дороге к сестре она дважды как-то воровато оглядывалась и что вышла потом от неё, вытирая слёзы.

В полдень я растолкал Фомченко и, приказав ему разбудить меня в шестнадцать ноль-ноль, передал наблюдение и улёгся на его место.

Нам предстояло сутками, а может, неделями ждать у моря погоды и не зевать. Это как на рыбной ловле: никогда не знаешь, в какой именно миг клюнет. А в данном случае я сомневался: клюнет ли вообще?

И ещё меня заботило одно существенное обстоятельство.

Никаких доказательств принадлежности Павловского к разыскиваемой нами группе не имелось. Подвернулся он случайно, разумеется, взять его – тоже наш долг, но при этом мы наверняка отвлекаемся от основной цели. А спрашивать за передатчик с позывными КАО, за «Кравцова» и «нотариуса» будут с нас, да ещё как – три шкуры спустят!

Я заставлял себя быть объективным, однако…

Почему он должен здесь появиться? Предположений капитана я во многом не разделял. Как и всегда, он преувеличивал фактор человечности. С агентами-парашютистами я имею дело четвёртый год, сопротивляются они отчаянно, но всяких там чувств я у них что-то не замечал. Да они из родной матери колбасы наварят, а тут, видите ли, судьба отца, ребёнок (ещё неизвестно чей?!) и – эка невидаль! – женщина. Чихал он на всю эту лирику! Промежду прочим, бабу можно найти и не только на этом хуторе, запросто – это не проблема.

Впрочем, наше дело маленькое. Наше дело прокукарекать, а там хоть и не рассветай…

В Гродно у него было несколько дел, и главным среди них – вовсе не случай с угоном «доджа» и убийством водителя, однако начал Поляков именно с него. Отчасти потому, что автобат размещался на окраине, при въезде в город.

О том, что машина найдена, он узнал рано утром перед выездом из Лиды, когда по «ВЧ» позвонил в Управление и ему перечислили все основные происшествия минувших суток в районе передовой и в тылах фронта.

Конечно, можно было всё это поручить кому-либо из подчинённых, но уже шестые сутки, с того момента, как в лесу под Столбцами группа Алёхина обнаружила отпечатки протектора «доджа», всё, что касалось автомобилей этого типа, особенно интересовало Полякова.

Рыжий полноватый майор, чем-то похожий на Бонапарта, – командир батальона и бравый, подтянутый капитан в кавалерийской кубанке – командир автороты, несколько удивлённые неожиданным визитом подполковника из Управления контрразведки фронта, провели его к стоящей отдельно, как бы в ожидании проверки автомашине. Сюда же тотчас подоспели уже вызванные старшина-механик с изуродованным шрамами лицом и старший лейтенант, уполномоченный контрразведки, выбритый, аккуратный, пахнувший одеколоном или духами.

– …Машина оказалась на ходу, в баках было около тридцати литров бензина, – рассказывал командир роты Полякову.

– Кто и когда её обнаружил?

– Местные жители… Очевидно, они и сообщили в Лиду… А нам вчера позвонили из комендатуры.

– Кто за ней ездил? – заглядывая под скамейки, прикреплённые к бортам, справился Поляков; разговаривая, он последовательно осматривал машину.

– Вот… старшина.

Поляков повернулся к старшине – тот вытянулся перед ним.

– Вольно… Расскажите, пожалуйста, как и что.

– Это отсюда километров сорок… – напрягаясь, произнёс старшина; у него не хватало передних зубов и, очевидно, был повреждён язык, он говорил шепеляво, с трудом, весь побагровев от волнения. – Там, значит, за деревней… рощица… Ну, нашли её, – старшина указал на машину, – мальчишки… Я сел – она в исправности. Так и пригнал…

– А шофёр убит? – Чтобы старшине было легче, Поляков перевёл взгляд на капитана.

– Да, – сказал тот. – Его подобрали на обочине шоссе – машина из другой части. Нам сообщили уже из госпиталя. Я поехал туда, но меня к нему не пустили. Врач сказала, что он без сознания, надежды никакой, а справку они вышлют.

– Какую справку?

– О смерти.

– Справка справкой, а кто же его хоронил? – Поляков поднял в кузове промасленные тряпки и рассматривал их.

– Они сами хоронят.

– И никто из батальона больше туда не ездил? – обводя глазами офицеров, удивился Поляков.

– Нет, – виновато сказал капитан.

– Да-а, помер Максим – и хрен с ним…

– У нас запарка была дикая… – нерешительно вступился майор. – Выполняли срочный приказ командующего.

• Предыдущая
• 29/101
• Следующая