В небе — гвардейский Гатчинский - Богданов Николай Григорьевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/72
• Следующая

В последующие дни наш полк действовал непрерывно. Мы атаковали там, где было необходимо остановить врага, дать возможность частям Красной Армии перегруппироваться, закрепиться на новых рубежах.

1 июля мы нанесли сильный удар по скоплению танковых частей в районе Дуриничи — Бояре Крюк. Экипажи, бомбившие последними, рассказывали, что когда уходили от цели, там бушевало море огня — горели автомашины, танки, автоцистерны с бензином. Столбы черного дыма высоко упирались в небо, а языки пламени лизали землю. Сосчитать пожары было невозможно…

К 3 июля в нашей эскадрилье осталось два экипажа из десяти.

В тот день мне и Якову Михееву было приказано нанести удар по колоннам танкового соединения противника, прорвавшегося от Бобруйска на Рогачев. Начальник штаба полка майор Богданов прямо сказал нам, что только от нас зависит, прорвутся или не прорвутся немецкие танки сегодня к Днепру. Если они прорвутся, то захватят на его правом берегу плацдарм. Наши войска еще не успели организовать там оборону. В заключение Богданов пообещал нам, что в районе цели нас прикроют истребители.

В мой экипаж входили штурман младший лейтенант Борис Хомчановский, стрелок-радист младший сержант Александр Журавский и техник младший воентехник Вадим Григорьев, который летал как стрелок у им же установленного хвостового пулемета.

Молодой, черноглазый, с густой копной черных волос, среднего роста, Григорьев был подвижен и энергичен. Самолет и двигатели он знал отлично и исключительно добросовестно готовил их к полету. За все время пашей службы с ним ни одного отказа матчасти в полете у нас не случалось. Когда нам разрешили установить пулемет в хвостовой части, он первым в полку сделал это и никому не уступил чести летать стрелком на своей машине. Он сделал уже три боевых вылета.

Отличным стрелком-радистом был Журавский. Немногословный, скромный, он обладал исключительной физической силой, спокойно поднимал стокилограммовую бомбу. В боевых вылетах проявлял хладнокровие и спокойствие, был бдителен, хорошо разбирался в воздушной обстановке. На такого бойца можно было положиться, и он не раз доказал это в бою.

Самым юным в экипаже был наш штурман Хомчановский. Перед самой войной он окончил авиационное училище. Стройный, кареглазый, застенчивый, он часто писал единственному близкому человеку — своей матери и по многу раз перечитывал ее ответы. Во время боевых вылетов вел себя очень спокойно, а когда самолет находился на боевом курсе и он производил прицеливание, ничто не могло отвлечь его. Бомбил он метко. После доклада о результатах бомбежки он закрывал бомболюки, садился за свой пулемет и бдительно следил за воздушной обстановкой. Мне не приходилось видеть, чтобы Хомчановский вздрогнул, когда осколки от рвавшихся вблизи снарядов стучали по фюзеляжу.

В этот день ему исполнилось двадцать лет. Мы сделали вместе семь боевых вылетов, и я успел сильно привязаться к нему…

Помимо сообщения начальника штаба об особой важности поставленного нам задания, мы находились под сильным впечатлением от речи И. В. Сталина, произнесенной им в тот день по радио. Все мы глубоко сознавали огромную опасность, нависшую над нашей Родиной.

Уже после войны, не помню где, я прочел, что никто из рядовых участников битвы не представлял себе лучше летчиков грандиозность и размах военных событий. Это верно. Нам, бомбардировщикам дальнего действия, приходилось в течение одного дня наносить удары по целям, удаленным друг от друга на тысячи километров. Все события начавшейся войны в нашем сознании объединялись в одно целое — чудовищный огненный смерч, катящийся с запада на восток нашей страны и оставляющий за собой сожженные, дымящиеся города, огромные черные пятна сгоревших хлебных полей… Мы были готовы не щадя жизни выполнить любое задание — лишь бы остановить ненавистного врага.

…Говорят, есть предчувствие беды. Никаких предчувствий у нас тогда не было. Мы верили, что, выполнив задание, благополучно вернемся домой. Настроение было хорошим: утром у самолета мы поздравили Хомчановского с днем рождения, преподнесли ему наши скромные подарки. Накануне он получил поздравительную телеграмму от родителей, счастье светилось в его глазах.

Поскольку силы у нас были небольшие — всего два самолета, мы с Михеевым решили, что нужно как можно дольше оставаться над целью и точнее поражать ее и для этого при каждом заходе на цель сбрасывать только по одной бомбе. Бомбометание решено было начать с головы колонны, чтобы создать пробки на шоссе и бить врага наверняка. После взлета Михеев пристроился ко мне справа. В плотном строю пары мы неожиданно появились над танковой колонной, которая находилась в десяти километрах от Рогачева.

Под небольшим углом к шоссе с высоты 1200 метров мы сбросили первые две бомбы по голове колонны. Молодчина Хомчановский! Бомбы точно поразили цель. В дымчатом небе нет ни наших, ни вражеских истребителей. Только рыжие шапки разрывов зенитных снарядов усеяли все небо. Выполняем противозенитный маневр и не спеша, как на полигоне, снова заходим на цель. Журавский хвалит штурмана за меткие удары. И когда совершаем очередной заход, то хорошо видим горящие танки, которые используем как ориентиры.

Так проходят тридцать минут боя. Мы уже считали, что этот бой выигран нами и боевая задача решена: горящие танки и автомашины плотно забили шоссе, — когда сверху на нас ринулись две пары Ме-109. С боевого курса не свернешь, я продолжаю выдерживать машину строго по прямой, успеваю заметить напряженную позу Хомчановского у прицела. Самолет трясется от длинных пулеметных очередей, Журавский непрерывно докладывает обстановку. Первая атака «мессеров» отбита. Последние бомбы сброшены, нужно уходить.

Как бы понимая мои мысли, Михеев буквально прижал свою машину к моей. «Мессеры», разделившись на две группы, с разных направлений атакуют нас. Мы маневрируем, прикрывая огнем друг друга. Один из «мессеров» нарвался на огненные трассы Григорьева и Журавского, вспыхнул и начал падать. Но в следующей атаке «мессершмитты» зажгли самолет Якова Михеева, он в пологом пикировании пошел вниз. Мы остались одни против трех Ме-109. Я беспрерывно маневрировал, стараясь ставить машину в положение, удобное стрелкам…

Наши пулеметы замолкли. Убиты Журавский и Григорьев. Поняв, что отпора им не будет, немцы, подойдя вплотную, в упор стали расстреливать нас. Свинцовый ливень обрушился на нашу машину. Убит Хомчановский, мне видно, как его безжизненное тело обмякло, повисло на привязных ремнях. Разбита вся приборная доска, фонарь моей кабины изрешечен, душит резкий запах серы от зажигательных пуль и снарядов.

Но самолет живет… Один из немцев вплотную пристраивается к моей машине справа и кулаком грозит мне, вижу его злорадное смеющееся лицо. От гнева и бессилия в глазах потемнело, я резко накренил самолет и бросил его на врага. Но тот спикировал под меня, зашел в хвост и с минимальной дистанции длинной очередью разрядил пушку и пулеметы в совершенно беззащитный самолет.

Самолет вспыхнул, языки пламени струйками потекли в кабину, а через мгновение, непослушный и уже неуправляемый, он перевернулся и стал падать.

…После резкого толчка при раскрытии парашюта ощутил жгучую боль в правой ноге и тогда понял, что ранен. «Мессеры» поочередно проносились надо мной, стреляя из пулеметов. К моему счастью, над танковой колонной появилась пара грозных Ил-2, «мессеры» бросили меня и ринулись в атаку на них.

На пробитом во многих местах парашюте я падал быстро и, не успев как следует приготовиться к приземлению, сильно ударился о землю. Превозмогая боль в ноге, я собрал парашют, спрятал его в кустарнике, а сам уполз в приднепровские плавни.

Немцы не искали меня. Может, они были уверены в моей гибели, а скорее всего, после появления «илов» им было не до того.

Но, как выяснилось, не одни немцы были очевидцами этого воздушного боя.

— Дяденька летчик, — услышал я, — дяденька летчик! Где вы? Мы — пионеры, пришли помочь вам. Дяденька летчик!…

• Предыдущая
• 9/72
• Следующая