Соло для влюбленных. Певица - Бочарова Татьяна - Страница 21

• Предыдущая
• 21/70
• Следующая

– Простите, – проговорила Лариса.

Мужчина даже головы не поднял.

Лариса вышла в коридор, поглядела на дверь, потом сверилась с пропуском. Странно, и в бумажке, и на дверной табличке одна и та же цифра. Кабинет номер семнадцать. Выходит, она пришла верно. Что же тогда делает этот тип на месте Весняковской? Или та нечаянно перепутала время и назначила Ларисе прийти в не приемные часы?

Лариса вздохнула и вновь заглянула в кабинет. Мент все так же сосредоточенно корпел над бумагами.

– Извините, – проговорила Лариса, делая шаг по направлению к столу. – Здесь должна была быть следователь Татьяна Сергеевна Весняковская. Она просила меня зайти.

– Весняковская в больнице, – лаконично ответил серолицый. Голос у него был глуховатый и скрипучий.

– В больнице? – испугалась Лариса. – Что же с ней стряслось?

– Ничего, – спокойно ответил мужчина, что-то помечая ручкой на листе бумаги. – Она родила.

– Кого? – машинально поинтересовалась ошарашенная Лариса, хотя этот вопрос мало занимал ее. – Мальчика или девочку?

– Мальчика. – Мужик наконец поднял голову от стола и отложил ручку.

Так вот почему миловидное лицо Весняковской показалось Ларисе таким отекшим! Вот что означали разбросанные по ее щекам и носу крупные веснушки и легкомысленный, не отвечающий уставу наряд! ; Лариса вдруг почувствовала тревогу. Мужчина смотрел на нее теперь уже пристально и внимательно. Его блекло-серые, в тон лицу, глаза, утонувшие в набрякших складках век, казалось, буравили ее насквозь.

– Что же мне делать? – спросила Лариса, с досадой слыша растерянность в своем голосе и уже заранее догадываясь, что услышит в ответ.

– Дела следователя Весняковской переданы мне, – подтверждая худшие ее опасения, проскрипел серолицый, зачем-то проводя рукой по начинающим лысеть волосам, таким же блекло-серым, как лицо и глаза.

Лариса ощутила, как рассеиваются в дым ее самоуверенность и хладнокровие. Такого подвоха она не ожидала. Новый следователь не шел ни в какое сравнение с милой и приветливой Весняковской. Больше всего он смахивал на лагерного надзирателя. : – Прошу садиться, – пригласил серолицый Ларису и указал на стул около стола. На этом самом стуле она сидела в прошлый раз, отвечая на вопросы Весняковской.

Лариса пересекла кабинет, стараясь изо всех сил идти спокойно и с достоинством, и села, куда велел ей мужчина.

– Меня зовут Бугрименко, Петр Данилович, – скрипоголосый произнес свою фамилию через «ы» и слегка смягчив «г», так что у него прозвучало «Бухрьшенко», из чего Лариса заключила, что значительную часть своей жизни новый следователь провел далеко от столицы. – А вы у нас кто будете? – Он покосился в разложенные на столе записи и тут же ответил сам себе: – Данилец Лариса Дмитриевна. Так?

– Так, – подтвердила Лариса, ловя себя на том.

что ей невольно хочется положить руки на колени. Тон, которым говорил с ней Бугрименко, никак не годился для беседы со свидетелем. Скорее он был применим к человеку, находящемуся под следствием. Или, чего уж там, к уже осужденному на приличный срок.

К ее удивлению, больше следователь ничего не сказал, а снова молча углубился в бумаги. Повисло напряженное молчание, и чем дольше оно длилось, тем больше Лариса начинала нервничать. Наконец она не выдержала и, призвав на помощь всю свою волю, произнесла:

– Я полагаю, что должна вам еще раз повторить то, что уже рассказывала дважды: как произошла авария и погиб пешеход.

Лариса осталась довольна собой. Голос прозвучал твердо и спокойно. Она намеренно не сказала «погиб ребенок», а употребила безликое слово «пешеход», надеясь, что такая подмена позволит ей притупить эмоции, приглушить память. В эту минуту она чувствовала себя настоящей соучастницей преступления, хитро и расчетливо старающейся выпутаться из расставленных ей силков.

Бугрименко смерил Ларису холодным и безразличным взглядом и покачал головой:

– Нет. В третий раз пересказывать одно и то же не нужно. Здесь все записано в подробностях, – он ткнул в листы протоколов, лежащих перед ним.

– Что же тогда вы хотите? – с недоумением спросила Лариса.

– Только одного, – Бугрименко снова пригладил без того жидкую, прилизанную шевелюру. – Найти того, кто это сделал.

Его слова прозвучали как приговор. Неужели он что-то знает? Чушь! Откуда? Что ему может быть известно? Или Бугрименко следил за ней? Но как? Когда? Ведь он лишь сегодня получил это дело. Тогда почему он так смотрит на нее, почему говорит жестким, неумолимым, прокурорским тоном, будто подозревает ее в чем-то? И что значат его последние слова?

– Боюсь, что я ничем больше не смогу вам помочь, – выдавила Лариса. – Все, что я видела, я уже рассказала Татьяне Сергеевне, а еще раньше сотруднику милиции, прибывшему на место происшествия. Прибавить мне нечего.

– Совсем нечего?

– Совсем.

Бугрименко просветил ее, словно рентгеновский луч, своими маленькими, острыми глазками.

– Ну хорошо. Допустим. Но неужели вы не запомнили хотя бы несколько цифр номера машины, совершившей наезд? Ведь она остановилась практически рядом с вами.

– Она стояла рядом лишь несколько секунд, а потом сорвалась с места и унеслась.

– Тем более вы должны были заметить номер. Вы же оставались на месте и видели удаляющийся корпус машины и прикрепленный там номер. Как же так, Лариса Дмитриевна?

– Я была в шоке, – сказала Лариса. – Я не могла ни о чем думать, кроме… кроме… – она запнулась, не в силах закончить фразу.

– Кроме убитой девочки, – спокойно договорил за нее Бугрименко. – Положим, я это понимаю. Того, кто сидел за рулем, вы тоже не рассмотрели, хотя он находился в полуметре от вас. Виной этому все тот же шок, так?

– Да.

– Но тогда почему, позвольте вас спросить, вы так подробно, описываете игрушку, подвешенную на лобовом стекле? И форму, и цвет, столько подробностей! Странно, не так ли?

У Ларисы не осталось сомнений в том, что Бугрименко подозревает ее. Значит, он интересовался этим делом раньше, может, даже специально не показывался ей на глаза, подсунув вместо себя для отвода глаз беременную Весняковскую, следил за ней или поручил следить своим людям. Дождался, пока Лариса обнаружит себя, и теперь хочет взять ее в оборот.

Ею внезапно овладела злость. Истоком этой злости было отчаяние, но так или иначе, чувство вины и стыд отошли на задний план. Остался лишь гнев на Бугрименко за то, что он смеет так говорить с ней.

– Я не вижу в этом ничего странного, – резко произнесла Лариса. – Неужели вы не понимаете, этот зеленый краб был ужасен. Ничего более страшного я в своей жизни не видела. Он покачивался его глаза смотрели так, будто сам краб был живой! Он поглотил все мое внимание, целиком и полностью! – Она почти кричала.

Бугрименко молча слушал, не перебивая и не двигаясь.

– Что вы так смотрите на меня? – проговорила Лариса с ненавистью.

– Как? – Он пожал плечами.

– Будто я знаю, кто убил девочку, и не хочу вам сказать!

– Я этого не говорил.

Лариса спохватилась. Господи, что она делает? Ведь он именно этого и добивается! Она сто раз читала о таком в книгах и фильмы смотрела. Кажется, это называется психологическим давлением или психической атакой… Нет, атака – это во время боя… Черт возьми, она совсем запуталась.

Лариса беспомощно посмотрела на Бугрименко. Он был совершенно спокоен, но глаза-буравчики продолжали внимательно изучать ее.

– Простите, – сказала Лариса как можно равнодушней. – Кажется, я слишком близко принимаю к сердцу это происшествие.

– В этом нет ничего странного. – На мгновение ей показалось, что в глубине серых глаз следователя мелькнуло нечто, похожее на сочувствие. И тотчас же лицо его вновь стало угрюмым и сердитым. – Я был бы больше удивлен, если бы вы остались равнодушны к трагедии, произошедшей на ваших глазах, Лариса Дмитриевна.

Ларисе захотелось, чтобы этот страшный человек, сидящий перед ней с видом прокурора, исчез, растворился, провалился сквозь землю. Невозможно слушать, что он говорит.

• Предыдущая
• 21/70
• Следующая