Пески времени - Шелдон Сидни - Страница 23

• Предыдущая
• 23/73
• Следующая

– Расскажи мне про четырех монахинь, – повторил полковник Акока.

Очередной удар кулака сломал Каррильо зубы.

– Не надо. Я... – Каррильо чуть не захлебывался кровью.

– Расскажи мне о четырех монахинях. – Акока говорил спокойным и рассудительным тоном.

– Я... – Тут Каррильо увидел занесенный кулак. – Да! Я... я... – Слова точно посыпались из него: – Они были в Вильякастине, убежали из своего монастыря. Пожалуйста, не бейте меня больше.

– Продолжай.

– Я... я сказал, что помогу им. Им надо было переодеться.

– И ты забрался в магазин...

– Нет. Я... да. Я... Они украли какую-то одежду, потом оглушили меня и исчезли.

– Они говорили, куда направляются?

И тут Каррильо вдруг овладело какое-то своеобразное чувство собственного достоинства.

– Нет.

Он не упомянул про Мендавию вовсе не из-за того, что хотел спасти монахинь. На них Каррильо было абсолютно наплевать, но полковник изуродовал ему лицо. И после выхода из тюрьмы ему будет стоить больших трудов зарабатывать себе на жизнь.

Полковник Акока повернулся к жандармам гражданской гвардии:

– Видите, чего можно добиться в результате небольшой дружеской беседы? Отправьте его в Мадрид – он обвиняется в убийстве.

Лючия, сестра Тереза, Рубио Арсано и Томас Санхуро держали путь на северо-запад в сторону Ольмедо. Стараясь избегать оживленных дорог, они шли через пшеничные поля, пастбища, где паслись козы и овцы, и пасторальная невинность сельских пейзажей казалась какой-то иронией на фоне той страшной опасности, которой они все подвергались. Они шли всю ночь, а на рассвете поднялись в горы, чтобы найти какое-нибудь глухое местечко.

– Ольмедо прямо перед нами, – сказал Рубио Арсано. – Мы переждем здесь до темноты. Похоже, вам обеим не мешало бы поспать.

Сестра Тереза была физически измотана. Кроме того, с ее нервами тоже творилось что-то неладное, и это вызывало еще большую тревогу. Она чувствовала, что теряет ощущение реальности. Это началось с пропажи ее драгоценных четок. Неужели она их потеряла, может, кто-нибудь их украл? Она не знала. На протяжении долгих лет они были ее утешением, стали ее частью, ее спасением, и вот теперь их нет.

Может быть, она их потеряла в монастыре во время нападения? А было ли вообще нападение? Все теперь казалось таким нереальным. Она уже больше не была уверена в том, что в действительности было и чего не было. Она видела ребенка. Был ли это ребенок Моник или Господь подшучивает над ней? Все так смешалось. Когда она была молодой, все было так просто. Когда она была молодой...

Эз, Франция, 1924

Еще в восьмилетнем возрасте главной радостью в жизни Терезы де Фосс была церковь. Какое-то священное пламя будто притягивало ее, обогревая своим теплом. Она часто ходила слушать капеллу Кающихся Старцев, молилась в соборе в Монако и в Нотр-Дам-Бон-Вуаяж в Каннах, но чаще всего она бывала на службе в церкви в Эзе.

Тереза жила в похожей на замок вилле на горе, возвышавшейся над средневековым городком под названием Эз, неподалеку от Монте-Карло, откуда открывался вид на Лазурный берег. Городок располагался высоко в горах, и Терезе казалось, что оттуда ей был виден весь мир. На вершине стоял монастырь, и тянувшиеся вниз по склону горы ряды домов спускались к самой синеве Средиземного моря.

Моник была на год младше Терезы и считалась в семье красавицей. Даже когда она была ребенком, никто не сомневался, что, повзрослев, она превратится в женщину необычайной красоты. У нее была великолепная фигура, сверкающие синевой глаза, и непринужденная уверенность в себе полностью соответствовала ее внешности.

Тереза была гадким утенком. По правде говоря, де Фоссы стеснялись своей старшей дочери. И если бы Тереза была просто некрасивой, они бы, возможно, смогли путем пластической операции укоротить ей нос, изменить линию подбородка или исправить разрез глаз. Но сложность заключалась в том, что лицо Терезы было слегка перекошено. Не на месте казалось все, словно она, как комедийная актриса, ради смеха сделала такую гримасу.

Но если Господь обделил ее внешними данными, то он постарался компенсировать это, вознаградив ее другим щедрым даром. У Терезы был ангельский голос. Это было отмечено, когда она впервые спела в церковном хоре. Прихожане в изумлении внимали чистому, прозрачному пению ребенка. С возрастом голос Терезы стал еще более прекрасным. В церкви она пела все сольные партии. Там она чувствовала себя в своей стихии. Но за стенами церкви Тереза была невероятно робкой и застенчивой из-за своей внешности.

В школе все дружили с Моник. Мальчики и девочки ходили за ней гурьбой. Им хотелось играть с ней или просто быть рядом. Ее приглашали на все вечера. Терезу тоже приглашали, но вспоминали о ней всегда в последнюю очередь, как о необходимости соблюдать формальности, и Тереза с горечью это сознавала.

«Послушай, Рене, нельзя приглашать только одну из сестер де Фосс, надо пригласить обеих, а то это будет невежливо».

Моник стыдилась уродства своей сестры. Она считала, что это бросает тень и на нее.

Родители относились к старшей дочери подобающим образом, педантично выполняли свои родительские обязанности. Однако было очевидно, что обожали они Моник, и тем единственным, о чем мечтала Тереза и чего ей не хватало, была любовь.

Она росла послушной девочкой, всегда готовой и стремящейся сделать приятное. Способная ученица, Тереза с удовольствием занималась музыкой, иностранными языками, любила историю и отличалась в школе усердием. Ее учителя, служанки и горожане испытывали к ней жалость. Владелец одного магазина сказал как-то, когда Тереза уже вышла: «Господь был невнимателен, создавая ее».

Единственным местом, где Тереза встречала любовь, была церковь. Священник любил ее, и Господом она была любима. Каждое утро она ходила на мессу, никогда не забывая о четырнадцати остановках Христа на крестном пути. Становясь на колени в прохладе церковных сводов, она чувствовала, что Бог где-то рядом. А когда она пела, ее переполняло чувство надежды, ожидания. Ей казалось, что с ней вот-вот должно произойти нечто необыкновенное. Это и было ее единственным утешением в жизни.

Тереза никогда не делилась своими горестями ни с родителями, ни с сестрой, не желая лишний раз огорчать их, и тайну об их взаимной с Господом любви держала в секрете.

Тереза обожала свою сестру. Они вместе играли, и она всегда поддавалась Моник, давая ей выигрывать во все игры. Они вместе гуляли, спускаясь по крутым каменным ступеням, высеченным в горах, в городок Эз, и бродили по его узким улочкам мимо магазинов, наблюдая, как разные мастера продают свои творения.

Девочки росли, превращались в подростков, и предсказания горожан оказались верными. Моник становилась все более красивой, и мальчишки постоянно крутились вокруг нее, у Терезы же друзей было мало. Большую часть времени она проводила за шитьем и чтением или ходила в городок за покупками.

Как-то, проходя мимо гостиной, Тереза услышала, как мать с отцом говорили о ней.

– Она будет старой девой и останется с нами до конца нашей жизни.

– Тереза кого-нибудь найдет, у нее очень добрый характер.

– Современных юношей этим не привлечешь. Им нужны такие, с кем приятно лечь в постель.

Тереза убежала прочь.

По воскресеньям Тереза по-прежнему пела в церкви, и благодаря этому случилось нечто такое, что должно было полностью изменить ее жизнь. Однажды на службе присутствовала некая мадам Нефф, тетка директора радиостанции в Ницце.

Воскресным утром, подойдя к Терезе, она решила поговорить с ней.

– Как вы можете прозябать здесь, дорогая? У вас же необыкновенный голос. Вам надо этим пользоваться.

– Я пользуюсь. Я...

– Я имею в виду не... – она окинула взглядом церковь, – не это. Я говорю о профессиональном применении вашего голоса. Без ложной скромности скажу вам, что я могу на слух определять талант. Я хочу, чтобы вас послушал мой племянник. Он может записать вас на радио. Что вы на это скажете?

• Предыдущая
• 23/73
• Следующая