Добровольная жертва - Метелева Наталья - Страница 26
- Предыдущая
- 26/80
- Следующая
Оказалось, магистр решил удостовериться в добром здравии убиенной, поелику слышал о покушении.
– Я … счастлив, что вы живы, – глубокий голос продемонстрировал искреннее волнение и даже дрогнул в нужном месте. – Но категория времени не столь проста. Пока существует сознание и материя, и тот, кто связует, будет и время, прекрасная жрица Истины.
О, нет, только не это, не надо мне дополнительного курса лекций! У нас здесь каникулы, к вашему сведению. И жрица сегодня особенно ненавидит слово «жрица» – оно ей напоминает о хлебе насущном. И она намерена отдохнуть от истин, лекций и лекторов. Немедленно. И не надо ее сопровождать, у нее уже есть один провожатый, замечательный и скромный собеседник. Да вот же он, синенький такой, с крылышками, ждет не дождется на блюдечке, когда на него соблаговолят обратить внимание.
Забрав цыпленка в качестве сопровождающего лица, я гордо удалилась в тоскливые стены кельи, оставив магистра иронично посмеиваться на террасе.
Хочу быть пожарным дозором: ему судьба дважды в день беконы подбрасывает… Я глянула на пустую клетку под потолком. Хоть это помещение мне удалось освободить от грызунов, заявив, что если я окажусь неспособной предвидеть пожар лучше крысы, то туда мне и дорога.
– Вот бекон – это уже существенно, – протянула я мечтательно, привставая на цыпочки в поисках заветного рычажка. Если подтянуть кровать, да водрузить на нее табурет, да…
– На, держи! – подарком судьбы ввалился в комнату взмыленный Пелли с подносом бутербродов и горячим бульоном в кастрюльке, застав меня в разгаре строительных работ. – Ох, еле успел!
Бедняга с лету бухнулся на скамью, утирая пот.
– В жизни так не бегал, даже от кикиморы. Она, кстати, щас убийцам твоим мозги чистит. Ох, и злющая баба! Они там все на ушах стоят! А вельможу видела? Ох, и лют! Знаешь, кто он? Ни в жизнь не догадаешься! С твоими-то способностями…
– А фто жа шпешка? – больше сказали за меня бутерброды, уже забившие мне рот, чем мне самой удалось.
Мальчик хихикнул:
– Мастер сказал, что если я в пять мигов не доставлю тебе этот поднос, то ты так завопишь, что крепость рухнет. Так это ты с утра так горло драла? Здорово! Такая мощь! Никогда бы не подумал, что такая тощая… Стройная, стройная! Не кидайся птицей, улетит! Я хотел было еще разок послушать этакую музыку сфер, да он добавил, что если третий раз на дню раздастся этот пожарный вой, то ночью в клетке крысой буду дежурить я.
– Врал, – убежденно сказала я. – Ни одной клетки не уцелело бы. А кто вельможа лютый?
От природы круглые глаза рыжего стали треугольными, и он жутким шепотом, взяв с меня клятву о неразглашении, сообщил. Я обомлела:
– Врешь! Нет, не может быть! Что тут делать государю другой державы? Да кто позволил бы тут разгуливать спокойненько чужому войску? Даже из двадцати человек? Это было бы сочтено за вероломное нападение на государство Асарию! Да уже весь Гарс стоял бы с копьями под стенами, готовил тараны, женщины оплакивали бы убиенных… – и я растерянно придвинула к Пелли бутерброды. – На, угощайся!
– А он здесь инкогнито! – важно заявил мальчишка.
Он отказался от бутербродов, но, страшно довольный, что в кои-то веки огрел меня непредвиденной истиной, всеми веснушками хищно нацелился на цыпленка. Пришлось пожертвовать. В обмен на … что бы такое придумать … на крепкую веревку.
– А зачем тебе веревка? – обрадовался веснушчатый. – Нешто вешаться, наконец? Длинную?
– Именно за тем, о чем ты подумал, – поддержала я его радость. – Отчего не сделать другу приятное? Длинную, чтоб можно было семижды обмотать тебя до последнего вихра.
Вредный рыжий, зажав цыпленка под мышкой, мигом сиганул, только вихры взвеяли. Крикнул уже издали: «Щас! Я еще мыльце принесу!»
И зачем мне веревка, в самом деле? Не успела я обдумать этот вопрос, как Пелли примчался обратно. С внушительным мотком веревки, но без мыла. Мол, мыло в следующий раз, для сравнения: как оно с мылом, и как без оного. Маленький изверг!
Синеватый цыпленок по-прежнему торчал у Пелли под мышкой… и с любопытством крутил по сторонам ощипанной головкой. Глазенки недоуменно таращились, клювик беззвучно раскрывался, а лапки судорожно скребли мальчишеский бок.
– Что это?! – голос, наконец, вернулся ко мне после продолжительной паузы, ждавшей, пока я выкашляю из себя застрявший бекон.
– Где? – недоуменно покружился вокруг себя Пелли, пытаясь спрятать пискнувшего призрака за спину.
– Цыпленок! Он живой! А я его чуть не съела! Я им чуть не поперхнулась!
– У него был обморок, – быстро протараторил мальчишка. – Как только я хотел его укусить, он пришел в себя.
– Ну да, рассказывай! Это был вареный цыпленок! Вкрутую!
– Тебе показалось! – встопорщил он все веснушки. – И вообще, это совсем другой цыпленок! Твой был потрошеный и безголовый, как раз для тебя!
– Я что – своего родного цыпленка не узнаю?! Да я его весь обед высиживала! Та-а-ак! – протянула я, угрожающе поглядывая на крысиную клетку. – Выбирай: или предсказание, или дозор!
Пелли одной щекой побледнел, другой покраснел, мучительно выбирая. Цыпленок воспользовался моментом и, выпорхнув из опущенных рук, побрел, пошатываясь и стесняясь наготы, к бутербродам.
– Роночка, не выдавай! – заныл уличенный, пуская сирую слезу. – Я тебе еще одну веревочку могу принести, покрепче даже этой… Ну, пожалуйста! Мастер меня выгонит!
– Ага, и ты лишишься возможности подслушивать и подглядывать! – от этих слов мальчишка втянул лохматую рыжую голову в плечи и задрожал. Меня это опять-таки не смутило. – За все годы, что я тебя знаю, милый мальчик, ты не изменился ни на одну веснушку. Тебе все те же двенадцать лет, как и было. Сегодня утром добавились крылышки. Да, я видела, не отпирайся! Сейчас к крылышкам уже живой вареный цыпленок. Вареный, настаиваю! Жаль, что устав школы категорически запрещает пифиям практиковаться на учениках. Очень плохо для устава, который я сейчас нарушу. Зато узнаю, кто ты такой, и с чем тебя едят.
– Роночка, не надо, пожалуйста! – сиплым шепотом попросил Пелли, подняв жалобные янтарные очи. И что-то такое в этих очах плескалось, что я поняла: даже если надо будет – не буду. Этот мальчик сам знал свою судьбу. И не легким было это знание. Я махнула рукой.
– Спасибо, Роночка, – вспыхнул жаром рыжий. – Мне так жалко стало цыпа, он такой беспомощный был, синенький…
Да все мы синенькие рано или поздно. Ну вот… Опять накатило. Ушел бы этот веснушчатый цыпленок с сотоварищем! Но он топтался в нерешительности.
– Да не скажу я, иди! – буркнула я, отворачиваясь. – И забери этого зомби!
– Он не зомби! – Оскорбился куриный покровитель. – Вполне нормальный цыпленок. Вот обрастет, так и совсем славный петушок выйдет, от кур отбоя не будет!
– Теперь я понимаю, почему у нас курятина всегда жесткая, как столетняя утоптанная подошва! Поживи-ка столько раз без передышки! А ты подумал, каково ему будет который раз во щи?
– Подумал! Как в первый раз. Он ничего не помнит.
– Мало тут у нас дебилов, страдающих амнезией! Лучше б ты его яйцом воскресил, дал шанс поумнеть!
– Времени не было, обычно я так и делаю, реинкарнация называется, – глазом не моргнул Пелли, но уже слегка подвял. – А тут за веревочкой торопился. А зачем тебе она?
– Я и говорю – изверг малолетний! А ты подумал, что, может, несчастные птички только и мечтают вырваться из круговорота тарелки? Грезят, как о недостижимом блаженстве? – продолжала я добивать поникшего Пелли. Облезлый цыпленок радостно встрепенулся, вздернул помятый гребешок и согласно квохнул. – Вот, слышал? Может, цель его жизни – упокоиться, наконец! А веревочка пригодится. Еще раз поймаю за порчей кур…
Пелли картинно закатил глаза и укрылся дверью. Забытый перерожденный цып, бросив недощипанную краюшку, с отчаянным писком рванул за ним, как бритая собачонка. Мальчишка сунул напоследок вездесущий нос в щель:
– Надо будет помочь с веревочкой, позови. Я с удовольствием!
- Предыдущая
- 26/80
- Следующая
