Свора пропащих - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 8

Остальные одобрительно загудели.

— Но… увидят, — пролепетала Хильдегунда.

Капитан рассмеялся.

— Когда ты валишься на солому со мной или с кем-нибудь из моих молодцов, бог все равно видит тебя, куда бы ты ни скрылась, — сказал он назидательно, точно цитируя проповедь. — Так какая разница, увидят ли тебя при этом люди?

С этими словами он подхватил Хильдегунду на руки и уложил на стол, голой спиной в пенные пивные лужи.

Женщина уставилась в низкий потолок, неподвижная, как доска. Живот ввалился так, точно приклеился к спине, подбородок и груди выставились наверх.

На мгновение Иеронимусу показалось, что сейчас пирующие солдаты начнут откусывать от нее по кусочку, но тут Агильберт подтолкнул его к девушке.

— В пизде зубы не растут, — сказал он, — не бойся, отец Иеронимус.

Монах встал ногами на скамью, перебрался на стол. Постоял на коленях над распростертой женщиной, вздохнул и осторожно лег на нее. Она была холодной и очень костлявой.

В трактире загремели пивные кружки. В такт орали солдаты:

Eins, zwei — Plunderei

Когда они в пятый раз дошли до:

Sieben, acht — gute Nacht… — женщина глубоко вздохнула и обняла монаха за шею. Иеронимус поцеловал ее в лоб, как ни в чем не бывало встал. Обтерся. От пива отказался. Невозмутимо нагнулся за своей одеждой.

— Доброй ночи, — сказал он собутыльникам и вышел за дверь под рев поздравлений.

Женщина села на столе, подгребла под голое бедро деньги, плюнула в сторону Агильберта.

— Ты порвал мое платье, — сказала она.

— Другое купишь, — отозвался рыжий. — Ты теперь богата, сучка.

— Порвал платье, — повторила она. — Как я теперь уйду отсюда?

— Как пришла, — сказал капитан. — Забыла, в какой канаве я тебя нашел?

— Не забыла, — сказала Хильдегунда с ненавистью.

Кое-как натянула на себя юбку, приладила на груди порванный лиф.

— Я ничего не забываю, — добавила она и аккуратно сложила монеты в кошель, не оставив и те, что валялись на полу.

— Потише, а то выебу, — пригрозил капитан. — Еще слово, и пустим тебя по кругу. Пропадет тогда твоя невинность. Где еще найдешь такого сговорчивого монаха?

Женщина повернулась и вышла в ночную темноту. Постояла, пока привыкнут глаза, прижала юбку к бедрам, чтобы не хлопала на ветру. Разглядев поблизости темную фигуру, испугалась.

— Это я, — проговорил мужской голос, и она узнала Иеронимуса. — Не бойся. Он много денег дал тебе?

— Не твое дело.

Монах пожал плечами.

— Смотри, чтобы Агильберт наутро не передумал.

— Я умею постоять за себя, — заявила Хильдегунда.

— Не сомневаюсь. Но тебе лучше уйти прямо сейчас.

Женщина помедлила, потом спросила:

— Как ты думаешь, я действительно возвратила себе невинность?

— Я думаю, что ты раздобыла себе неплохое приданое, Хильдегунда.

Она еще немного помолчала прежде чем сказать:

— Ты погубил свою душу.

Иеронимус хмыкнул — его позабавила убежденность, прозвучавшая в голосе женщины.

— Не думаю.

— Да, погубил. И все ради падшей женщины.

— Многое зависит от того, как ты распорядишься своими деньгами, Хильдегунда.

— Лучше бы мне оставаться бедной.

— Бедность и добродетель редко ходят рука об руку.

— Разве не в бедности возвышается душа?

— Душа возвышается в достатке, — сказал Иеронимус. — Бедность — слишком тяжелое испытание, и слабым оно не под силу.

Женщина стояла неподвижно. Ветер шевелил ее распущенные волосы. Вдруг она подхватила юбки и бросилась бежать.

Иеронимус смотрел ей вслед и улыбался.