Беспечный повеса - Грейси Анна - Страница 51

• Предыдущая
• 51/83
• Следующая

Она целовала его нежно, осторожно, словно он лежал на смертном одре, а не страдал от небольшой раны. Да он готов получить дюжину таких ран за еще один ее поцелуй. У нее был вкус тепла... слез и... слабый привкус зубного порошка. Боже, какая она сладкая. Он не мог насытиться ею.

Постепенно его поцелуй становился все настойчивее. Его ошеломили горячность и щедрость ее робкого ответа. Гидеон ждал этого момента со времени их последнего поцелуя, но все же он застал его врасплох. Стремительный, пьянящий водоворот... чувств. Давно знакомых и поразительно новых.

Скольких женщин он целовал? Гидеон не помнил. Его это не волновало. Ни одна из них не походила на Пруденс.

Она взяла его лицо в свои ладони и возвращала ему поцелуи. От прикосновения ее маленьких прохладных рук и нежных влажных губ что-то дрогнуло у него внутри и начало таять. Ему хотелось кричать на весь мир и в то же время сохранить свою тайну. Неужели существует женщина, способная заставить его почувствовать себя могущественным и одновременно таким... таким беспомощным? Гидеон этого не знал и был не в состоянии думать. Он мог только целовать ее, обнимать... и бороться с желанием овладеть ею. Хотя они были в его постели и одни в комнате, момент был неподходящий. Он знал это.

Где его хваленая техника обольщения? Он не мог вспомнить простейшего приема. Его вел сейчас только инстинкт, новое болезненное чувство...

Ее пальцы запутались в его волосах, новая волна нежности захлестнула его. Гидеон ласково, но настойчиво раскрыл ей губы, делая поцелуй глубже. Он чувствовал себя мальчишкой, впервые познающим радости жизни, и в то же время умудренным старцем. Когда это он довольствовался лишь объятиями и поцелуями? И когда поцелуй не был всего лишь первым шагом в замысловатом танце соблазна и удовольствий? Его тело помнило все движения и молило о них, даже если разум отказывался повиноваться.

Так откуда эти нелепые сомнения и колебания? Гидеон чувствовал, что может соблазнить ее в одно мгновение. И больше всего в жизни он жаждал обладать ею, сделать ее своей, плоть от плоти. И все же... все же...

Каждый ее робкий неумелый поцелуй был дорог ему, каждое прикосновение ее руки к его щеке, волосам, шее. Он дорожил тем, как доверчиво прижалось к нему ее тело, невинное, не ведающее о том, какой эффект производит на него. В этом и заключалась проблема. Гидеон предпочел бы дюжину робких искренних поцелуев ночи страсти, после которой останется сожаление. Возможно, на всю жизнь. Мисс Пруденс должна прийти к нему с чистым сердцем и по велению собственной души. Чтобы потом было не о чем жалеть.

Вот в чем разница, вдруг сообразил Гидеон. Он хочет провести с этой женщиной всю жизнь и не намерен спешить и рисковать ради сиюминутного удовольствия. Он обуздает свои желания и станет смаковать каждое мгновение, наслаждаться каждой ее малейшей лаской, каждым неумелым и наивным поцелуем.

Поэтому он разжал объятия. Он видел, как Пруденс медленно приходит в себя, как затуманенный взгляд распахнутых серых глаз обретает сосредоточенность и она начинает отдавать себе отчет в собственных действиях.

– Ах! – воскликнула она. – Боже мой!

Она вскочила и начала расправлять постель, бросая на него быстрые смущенные взгляды и тут же отводя глаза. Наконец она остановилась, набрала в грудь воздуха и посмотрела ему прямо в глаза.

– Нам... мне не следовало этого делать, – сказала она.

– Почему не следовало? – Видя ее возбуждение, Гидеон не мог удержаться от улыбки. – Почему?

Пруденс вздохнула.

– Вы знаете почему. Я не свободна.

– Всего несколько поцелуев, – пожал плечами Гидеон. – Вы придаете им слишком большое значение, – беспечно сказал он. – Вы были так огорчены. Я просто успокоил вас.

Она размышляла над его словами, ее брови недоверчиво сдвинулись.

– Это настоящая причина?

– А что же еще?

Его взгляд опровергал беззаботный тон его слов. Или это ее собственные домыслы? Ее собственные желания? Пруденс терялась в догадках. Внутри у нее все дрожало после того, что он назвал успокоением. Если это успокоение... тогда она ничего не понимает...

– Вам нужно снова проверить температуру. Я уверен, что у меня жар.

Гидеон взял ее руку и положил себе на лоб. Нежная улыбка противоречила ярким огонькам, вспыхнувшим в глубине его глаз. Он повернул ее кисть и прижал к своему лицу. Его щека легла в чашу ее ладони, ее пальцы коснулись его лба. Он был прохладный, ни жара, ни испарины. Пруденс не шевелилась. Ей вдруг сдавило грудь. Кончики пальцев лишь задели густые темные волосы, как ее охватило неодолимое желание снова запустить руки в его шевелюру. Она не могла заставить себя пошевелиться.

Его ладонь, теплая, сильная, властная, легла поверх ее руки. Он медленно потянул ее руку вниз по теплой небритой мужской щеке.

В голове Пруденс смутно мелькнула мысль, как легкая щетина может так волновать. Она придавала Гидеону мрачный, опасный и волнующе мужественный вид. Пруденс вздрогнула, когда он потерся небритой щекой о ее руку как большой ленивый кот. Его взгляд не отрывался от ее глаз, завораживая, околдовывая. Он медленно вел ее руку вниз к твердой линии челюсти, пока ее пальцы не коснулись его губ.

Гидеон замер, и это показалось ей вечностью, она ждала, словно на краю пропасти, чувствуя под своими дрожащими пальцами его горячие твердые губы. Он медленно повернул ее руку, так что ладонь накрыла его рот. Он поцеловал ее ладонь, и ей показалось, что она тает, как льдинка под жарким солнцем. Он снова поцеловал ее, и у нее начали подгибаться колени.

Это ее и спасло. Когда у нее задрожали ноги, грозя падением, Пруденс выхватила руку, чтобы обрести равновесие. Во всяком случае, так она потом себе говорила.

Она тяжело опустилась в ногах кровати и ухватилась за спинку, стараясь восстановить самообладание.

Она хотела рассердиться, но не смогла.

Пруденс пыталась убедить себя, что он бесчестно воспользовался своим преимуществом больного и ее доверчивостью, но сама в это не верила. Правда состояла в том, что ей хотелось снова оказаться в кольце его рук, чтобы он снова целовал ее – в губы, а не в ладонь. А потом она сама бы поцеловала его ладонь, чтобы увидеть, охватит ли дрожь все его существо, как это случилось с ней.

Но она не могла этого сделать.

Она, может быть, и желала быть свободной, чтобы любить лорда Каррадайса, но не была ею. Она дала Филиппу святое обещание. Они обменялись кольцами и...

И они связаны клятвой верности.

Обещания не легко давать. Пруденс не часто что-нибудь обещала, но, когда это делала, всегда держала слово. Она мало чем распоряжалась в своей жизни. Она не могла выбирать, где и с кем ей жить, что есть, с кем видеться, во что одеваться. Не могла изменить того, как обращаются с ней и с ее сестрами. Единственное, чем она могла распоряжаться, – это собственной честью.

В любом случае с Филиппом ее связывает не только священная клятва. Старое мучительное горе снова всколыхнулось в ней. Трясущимися руками она принялась суетливо переставлять предметы, стоявшие на столике у кровати. Некоторые моменты слишком болезненно извлекать из памяти.

– В чем дело? – нахмурился лорд Каррадайс, видя ее внезапную нервозную активность.

Сознавая, что он не спускает с нее взгляда, Пруденс выхватила у него из-под головы подушку и принялась яростно взбивать ее, пряча за ней лицо.

– Ой! Осторожнее! Вы не забыли, что меня лошадь копытом по голове ударила? А теперь скажите, что вас расстроило?

– Ничего, – пробормотала она и занялась другой подушкой.

Физическая деятельность заглушает эмоции. Когда человек занят, на размышления времени не остается.

– Не делайте вид, что ничего не случилось, – настаивал Гидеон. – Ваши глаза как зеркала из дымчатого хрусталя, в них отражаются все ваши чувства и эмоции.

Пруденс замерла с подушкой в руках. Зеркала из дымчатого хрусталя... Никто прежде не говорил ей таких красивых слов. Она всегда считала, что ее серые глаза скучные и бесцветные, но зеркала из дымчатого хрусталя... Она резко отвела взгляд, подумав, что глаза могут выдать ее мысли. А если они выдадут мысли, то могут разоблачить тайны...

• Предыдущая
• 51/83
• Следующая