Ада Даллас - Уильямс Верт - Страница 12

• Предыдущая
• 12/90
• Следующая

После завтрака или обеда, что бы это ни было, мы отправились по горячему песку на окаймленный серыми пальмами берег. Я вспомнил, как мы стояли здесь под дождем. Теперь перед нами расстилалось голубое зеркало воды, а ветер был совсем теплым.

– Я никого не любила до сих пор, – сказала она.

– Я тоже по-настоящему.

Она молчала, глядя не на меня, а на чистую, острую, как нож, линию горизонта.

– У тебя нет сомнений в том, что ты поступаешь правильно?

– Ты же знаешь, что нет.

– Ты уверена, что готова отказаться от того, от чего ты отказываешься?

– Абсолютно уверенной быть нельзя.

– Нельзя?

Она ласково улыбнулась.

– Конечно, нет. На свете ничего абсолютного не существует. Я только знаю, что в эту минуту больше всего на свете мне нужен ты.

– А завтра?

– А завтра будет видно.

Она снова прижалась ко мне, как и в прошлый раз, когда лил ледяной дождь, но сейчас ярко светило солнце, было жарко и сухо. Я смотрел мимо нее на мир: синее море и синее небо, высоко над нами большие белые облака, казавшиеся невесомыми, а впереди длинная, нескончаемая полоса суши. Далеко в море, направляясь в сторону острова, появилось судно, сверкающее на солнце задранным носом. Реявший над ним темный флаг ветер свернул в узкую полоску.

– Когда мы сможем пожениться? – спросила она в моих объятьях.

– Через пять дней. Церемония состоится в пятницу вечером, а на субботу и воскресенье мы уедем. Можем поехать в Мобил. – Я тут же поспешил исправить ошибку: – Или в Галвестон. А то и в Майами. Лучше всего слетать в Майами.

Она подняла голову. Упоминание о Мобиле ее не смутило.

– Как ты думаешь, Хармон отпустит нас на целую неделю?

– Нет, не отпустит.

Она беззвучно рассмеялась.

– И правда нет, – сказала она.

Странно, но ревности я не испытывал.

Яхта шла прямо на нас. Я уже мог различить реи, отливавшие темным серебром в лучах солнца.

– Обойдемся и двумя днями, – сказала она. – А потом устроим себе настоящий медовый месяц.

– Думаешь, Хармон даст нам отпуск одновременно?

– Ему придется.

Хармон меня теперь не тревожил. Собственно, теперь ничто меня не тревожило. Ада повернула голову, чтобы посмотреть на яхту, и прядь ее растрепанных ветром волос скользнула по моей щеке.

– Красивое судно, – заметил я.

Ада отвернулась.

– Пойдем в отель.

Она взяла меня под руку, и мы направились к отелю, миновав сначала полосу песка, смешанного с ракушками, а потом его ослепительно белую гряду.

Случилось это позже, уже в номере.

– Она стала на якорь, – подойдя к открытому окну, заметил я.

– О чем ты говоришь?

– О яхте. У причала отеля.

– А! – Она сказала это совершенно безразличным и отчужденным тоном.

Ничего не подозревая, я продолжал смотреть на причал. И вдруг почувствовал, что машинально вцепился в подоконник.

– Черт бы побрал!

– Что случилось? – подскочила она ко мне.

– Смотри!

Я указал на нос судна темного дерева с отделкой цвета сливок, отливавшей на воде серебром, на изящный синий вымпел, тяжело свисающий с гюйштока, и на высокого широкоплечего человека в блейзере и в темной шапочке яхтсмена, стоявшего неподвижно и отдававшего какие-то приказания.

– Это он, – сказал я.

– Что ему... – Она замолкла.

Что-то написав на листке бумаги, Сильвестр Марин отдал листок мальчишке в брезентовых штанах, который побежал по дощатому настилу в сторону отеля.

Она повернулась ко мне. Лицо ее было белым как мел. Я почувствовал, как ее пальцы стиснули мне локоть.

– Ты знаешь, зачем он приехал? – спросила она.

– Знаю. – Я взял ее за плечи. – Он приехал за тобой. Скажи ему, что ты передумала. Что ты не хочешь иметь с ним ничего общего. Вот и все, что тебе нужно сделать.

– Все и все, что мне нужно сделать, – беззвучно повторила она.

Я посмотрел ей в лицо и не понял его выражения. Она показала, что не боится Сильвестра Марина. Значит, это не страх. А может, страх?

– Вот и все, – повторил я. – Одевайся, спустись вниз и отправь его назад.

– Да, я сейчас оденусь.

Она сидела у туалетного столика, когда в дверь постучали. Я взял записку Сильвестра и прочел ей вслух.

– Ничего, – сказал я, глядя, как она накладывает румяна на свои побледневшие щеки. Листок бумаги жег мне руку. – Придется тебе еще раз сказать ему, что ты передумала.

Несколько секунд я следил за ее лицом.

– Может, ты боишься его? – спросил я.

– Ты же знаешь, что нет, – ответила она, подняв на меня взгляд.

– Почему же тебе в таком случае страшно?

Она ответила мне долгим взглядом и промолчала, и я почувствовал, как сам чего-то боюсь.

Одетая и накрашенная, она стояла передо мной. Много позже я часто думал, что было в ее мыслях или в ее сердце в ту минуту. Но и тогда, как и сейчас, я не знал. Быть может, именно то, что лежит в основе каждого решительного шага: вопросительный знак. Глядя на этот вопросительный знак, я неуклюже пробормотал:

– Ну а теперь иди, скажи ему и возвращайся. Через десять минут все будет позади.

Улыбнувшись, она дотронулась до моей руки:

– Конечно.

– Может, мне пойти с тобой?

Все еще улыбаясь, она покачала головой.

– Нет, я справлюсь сама.

Она коснулась рукой волос, бросила последний взгляд в зеркало и направилась к двери.

– Пока, милый, – сказала она. – Я сейчас вернусь.

Она отворила дверь и вышла. И вдруг, почти закрыв дверь, снова открыла ее.

– Стив, – сказала она, – я люблю тебя.

Затем дверь закрылась, и я услышал, как замерли ее шаги в длинном коридоре.

Знал ли я тогда? Я не уверен. Я так отчаянно хотел не знать, что, может, и не знал.

Сев в кресло, я закурил сигарету, но, затянувшись раза три, бросил ее на пол. Затем подошел к окну и выглянул.

Сильвестр все еще стоял на причале. Он замер в ожидании, как тигр, притаившийся на скале над тропинкой.

Из отеля вышла Ада и по дощатому настилу направилась к причалу. Высокая, вся в белом, она широким шагом шла навстречу Сильвестру. Потом шаги ее стали более размеренными и вскоре совсем стихли.

Он повернулся к ней лицом. Не сделав ни единого движения, не меняя позы, он вдруг как-то подобрался и словно замер перед прыжком. И спина Ады по мере удаления от меня и приближения к Сильвестру тоже словно сузилась. Он сделал два легких, выжидательных шага ей навстречу, и я увидел, как на его темном лице сверкнула насмешливая улыбка. Он чуть приметно поклонился, и Ада в ответ кивнула своей золотоволосой головой.

Сильвестр заговорил – не спеша, чуть небрежно. Я видел, как золотоволосая голова качнулась отрицательно: "Нет". Затем по движению ее головы и губ я понял, что она что-то быстро и настойчиво говорит.

Сильвестр улыбнулся и тоже заговорил. Улыбка так и осталась на его лице. Ада покачала головой, повернулась и сделала шаг в сторону отеля. Он положил ей на плечо руку, и она остановилась.

Потом она дернула плечом, его рука упала, и она пошла по узкому настилу к отелю. Сильвестр шел рядом, казалось, не спеша, но и не отставая. Я опять услышал шаги Ады. Каучуковые подошвы Сильвестра были беззвучны.

Они прошли под окном, вошли в отель. Теперь я их не видел.

Итак, все кончено. Похоже, что кончено. Я попытался осознать свой страх, вытащить его на свет, определить его. Теперь его можно было определить, ибо все было позади. Я боялся, что она уедет с Сильвестром, выйдет замуж за Томми Далласа, а я останусь один. Я вслух расхохотался. Смейся, ведь приговор отменен. Дыши, ибо ты выиграл.

Я выиграл и понял, что не надеялся на победу. Она меня потрясла, я ослабел от радости. Я боялся, что меня снова одолеет страх.

Я испытывал удовольствие, чувствуя, как тает комок под ложечкой. Затем я ощутил у себя на лбу пот и, дотронувшись, убедился, что он холодный. Тогда я налил, не разбавив, виски, выпил одним глотком, и сразу холод уступил место жаре.

• Предыдущая
• 12/90
• Следующая